«Как много для меня это все значит»: как я поступила на специальность мечты спустя 20 лет

Клиническая смерть длится всего 4-6 минут, а уже остановившееся сердце дефибрилляцией запустить невозможно, ведь мощный удар током эффективен только на трепещущем, готовом «замолчать» оном.

Эта история о том, как я, у которой жизнь разделена на осколки первой; вторую, где почувствовала себя живой; и ту, что проживаю сейчас, пришла к тому, что решила написать здесь статью, чтобы зафиксировать этот момент, а также передать слова благодарности.

История также о том, как первичная структура белка не подлежит ренатурации, как бы много, в количественном и качественном отношении, антидота химического агента ты не применял.

История о том, как один человек может сделать очень много для тебя, просто обнаружив едва уловимый пульс (и для этого не нужно быть врачом), но это "просто" только так звучит и пишется.

В 18 лет мне были выписаны антидепрессанты из-за долгих (или изначальных) болезненных отношений с родителями. Я не стала их пить, а какой-то иной помощи, чтобы выйти из того состояния, в котором я находилась, тогда не получила.

В 21, когда всё самое плохое для меня уже закончилось, это состояние приобрело конкретное название: КПТСР и диссоциативная амнезия, заместившая, по-видимому, куда более печальные проявления первого, нежели те, что были на тот момент. Как итог: я не помню больше 90% из 20 лет своей жизни.

Как на уровне самых простых фактов: но́мера школы, имён одноклассников, однокурсников или хотя бы одного преподавателя; не помню людей,с которыми тогда могла общаться продолжительное время; так и на уровне событий: помню суммарно эпизодов, не знаю, может быть 30, за 20 лет.

То есть только их я смогу достоверно и с какими-то подробностями описать; правда, в подавляющем большинстве, воспоминания такие, что транслировать их не хочется. Остальное, то есть практически всё, либо эмоции, без фактического подкрепления, либо вообще ничего.

Почему так случилось и почему, например, помню только определенные моменты, остаётся только предполагать, если, естественно, оставить в стороне, очевидный каждому, факт защитной реакции нервной системы.

Точно знаю, что, например, механизм "перестать чувствовать, чтобы происходящее как бы вроде становилось не такой уж и правдой" был запущен ориентировочно в то же самое время, когда любой человек начинает помнить свою жизнь: то есть до 6 лет.

Я помню те слова и действия, которые убьют в любом любовь и к самым родным, волею судьбы, людям, и, при самых драматичных сценариях и отсутствии внутренних ресурсов не придавать этому слишком большого значения в моменте или впоследствии, к самой жизни.

Помню боль, разочарование, отчаяние, безысходность, суицидальные мысли, частота которых, как и до́лжно, варьировалась по принципу отрицательной обратной связи (чем сильнее стимул, тем сильнее ответ в виде запроса его прекратить) — в общем, я помню физическое и моральное насилие.

Так, для понимания, чтобы не ограничиваться общими словами, я помню эпизод, когда мне было лет 9. Моей матери снова что-то не понравилось (из разряда я не сделала что-то сиюминутно, о чем она сказала) она зашла в комнату, где я в тот момент была одна и делала уроки, закрыла дверь и взяла скакалку.

Я успела понять, что будет происходить, поскольку сам способ разговора был отнюдь не нов. Следующее, что помню: надо мной сидела сестра и заглядывала мне в глаза (которой было на тот момент 13 и которая, с ее слов, стучала в дверь (в отличие от отца) на протяжении этих нескольких минут), я лежала на полу и было настолько больно и плохо, что я с трудом дышала и не могла встать.

Позволю себе, всё-таки не говорить о том, как и как долго визуально я выглядела, но не могу не упомянуть о том, как искусно на следующий день делался вид, что ничего не произошло (так что у меня реально возникал диссонанс), и как ещё более отвратительно я себя чувствовала, когда мать подходила меня обнять (а я не знала, для чего и что от нее ожидать).

Наверное, это одна из причин, почему я по сей день не люблю чьи-либо (кроме нескольких людей) прикосновения. Отца все устраивало и никогда он не вмешивался во весь этот чудный процесс длиной больше десятка лет.

Другой эпизод, к примеру, когда лет в 14, во время раздирающего любые слуховые рецепторы крика, потока угроз и оскорблений, я услышала, что ей нужно было делать аборт, что я ей должна навсегда за то, что она его не сделала.

Кстати, многими годами позже, когда, уже на протяжении 4 лет, в моей жизни ни ее, ни отца не существовало, я случайно узнала о том, что последний мне и не отец, а аборт она не сделала, вероятнее всего, просто, чтобы попытаться оставить факт измены никому не известным.

Также помню эпизод, после которого я спустя несколько часов выбежала с чемоданом из квартиры, поскольку что угодно (вот, что угодно) было лучше, чем оставаться там. К тому моменту она была уже в полугодовом запое на фоне увольнения с работы в Москве и поцарапанного тем самым самолюбия (с работы, на которой, в принципе, она находилась вероятно не благодаря своим профессиональным качествам).

Вернувшись в Петербург, она пила столько, что в моей голове никак не укладывалось, как ее организм каждый новый день по-прежнему продолжал функционировать. Я была единственной, кто всё видел таким, каким оно являлось и чувствовал на себе то, что оно собой несло. Про мое отношение к пьяным людям по сей день, думаю, говорить не нужно.

Я пыталась остановить ее, помочь, просить о помощи и взывать к действию отца, бабушку и сестру; пыталась просить ее саму, даже молить на коленях со словами "ради меня" (это было очень наивно) — всем было плевать.

Каждый из родственников предпочел оставить все, как есть в этом безумии. Я ни для кого не стала триггером. Сестра, спустя годы, призналась мне, что сожалеет об этом — это единственный человек, с которым я сейчас общаюсь.

Что же тогда произошло? Я только окончила университет (тот самый, который забрал 5 лет моей жизни: об этом чуть дальше). Я была той, на ком она, по обыкновению, отрывалась, но уже будучи не просто собой, а собой в сильном алкогольном опьянении. Было невыносимо. Я как-то умудрилась окончательно не потерять себя, несмотря на то, что смыслы становились всё прозрачнее и растворялись при попытке их схватить: один за другим.

Это происходит тогда, когда зона нормы в твоей жизни смещается в край графика до упора, к точке максимума. К той точке, которая отделяет хоть какое-то существование от (уже без условий) летальной зоны. Я никогда не чувствовала себя настолько мертвой и я никогда не была так близка к тому, чтобы закончить это всё.

Сам эпизод, о котором я веду речь выглядел так: ночь, я спала в своей комнате, а в квартире были мать, отец и я. Не знаю, какие силы заставили меня открыть глаза, или же я просто уже так чутко спала, но я их открыла и увидела висящий над собой нож; держащую его мать с абсолютно стеклянными глазами на каменном лице. Промолчав пару секунд и пытаясь найти в этих глазах хоть что-то, за что можно зацепиться, я очень тихо произнесла: "Ты чего?". Она медленно опустила нож и так же медленно сказала: "Ни-че-го", развернулась и вышла из комнаты. Я быстро встала, закрыла дверь изнутри и в темноте начала собирать какие-то вещи, скидывать их на пол, уже точно зная, что через несколько часов меня никогда в этом месте больше не будет.

Кстати, к тому моменту я была уже на грани анорексии, если говорить о физическом состоянии. В целом, самое худшее на этом было закончено, а родителей я не видела вообще 6 лет. Не общаюсь и не вижу я их и сейчас, но уже по крайней мере не вынуждена скрываться.

Вернусь назад. В 11 классе (мне только исполнилось 15) я озвучила матери, что хочу поступать на тренера, и несмотря на то, что обычно туда идут спортсмены с разрядом, я готова подготовиться ко всем экзаменам и испытаниям (в моем школьном аттестате не было ни единой четвёрки).

Этот момент — один из немногих оставшихся в памяти, но они не вызывают у меня особых эмоций сейчас, в отличие от следующего. Это момент, когда из меня пыталась "выбиться" мысль учиться на тренера; параллельно являющийся очередным напоминанием о том, что я не имею права желать, чувствовать и в целом быть.

К сожалению, его я помню. Это было больно и речь сейчас не о теле: к тому моменту это, в какой бы форме оно не происходило, значило все равно меньше, чем то, что рушилось внутри. И, я по-прежнему считаю этот момент самым сложным психологически в своей жизни — очень жаль, что он не канул в Лету, как сотни других, казалось бы, таких же внешне.

Он стал переломным: я прекратила надеяться и верить в справедливость, а доброе отношение ко мне без условий перешло из папки "просто планы на жизнь" в "то, чему буду всегда поражаться вне зависимости от обстоятельств, достижений и того, каким бы сама человеком я не являлась". Этот момент значил больше, чем, со скакалкой в 9 или ножом в 20, если, конечно, в таких вещах применима градация.

Я не любила то место, куда была вынуждена поступить. Я не знаю ничего о специальности, по которой имею диплом и не помню, как вообще его получила (при этом ни разу ни за что не заплатив и самостоятельно тот самый диплом написав).

Далее о другом. На третьем курсе, как только мне исполнилось 18 лет, я работала тем, кем и хотела быть — тренером. Меня взяли несмотря на отсутствие образования. Просто директор крупной сети фитнес-клубов посмотрела на меня и, наверное, поняла, что здесь что-то может получиться. Будем обучать. Очень ей благодарна.

Что-то получилось…Я работаю тренером много лет и уже давно мастер спорта, многократная чемпионка Санкт-Петербурга, России, Европы и даже успела перейти в профессиональную лигу. Спорт сделал меня той, кем я сейчас являюсь и в то же время, я осознаю, что был своего рода спасательным кругом. Его качество, вес и эргономичность — это последнее на что ты обращаешь внимание, когда тонешь — главное, что он вообще появился до того, как у тебя закончились силы удерживать голову над водой.

Я была готовой на любые жертвы, просто чтобы чувствовать себя живой. А чувствовала я себя таковой только в таких: извращённых, болезненных, но парадоксально воспринимающихся единственно безопасными, условиях.

Могу констатировать — сублимация не лечит. Факт того, что, какими бы ни были мои достижения;каким бы ни было признание; и какие бы мне не говорили слова о том, как я талантлива (я будто этого не слышу), я считаю, что не заслуживаю тех чудесных людей, которые появляются в моей жизни и меняют её безусловной добротой. Считаю так до…сих… пор.

Это феноменально: всё понимаю, осознаю и давно этап КПТСР прошла, но все равно не умею нормально радоваться ни своим победам, ни чьей-либо похвале в свой адрес.

Закончился соревновательный период моей жизни, когда я наконец сделала выбор в свою пользу: когда цена, которую я платила ежедневно (в основном, здоровье), стала настолько высокой, что превзошла мою зависимость от такого способа самореализации. Для этого понадобилось много времени (а, соответственно, с ним росла и цифра на ценнике).

Да, и многое изменилось: переосмысление самой сути вида спорта; какие-то внутренние процессы роста происходят — всё-таки я взрослею и развиваюсь как человек и как профессионал.

То, что нам кажется единственно верным сейчас не всегда останется таковым; то, что являлось хорошим средством или кратчайшей дорогой в одних условиях, почти точно перестанет быть таковой при изменении оных — это закон относительности адаптации к условиям среды.

Теперь про третий этап. Это уже примерно два года. Как и всегда спокойно работала со своими подопечными, стараясь делать свою любимую работу хорошо, меняя не только их тела, но и их самих. Тренируюсь сама, по-тихоньку расту и учусь здесь и там как тренер.

Я много раз думала о том, чтобы всё-таки поступить ещё раз в ВУЗ, но сначала, когда пыталась понять, как в принципе жить, было совершенно не до этого; потом начался спорт с отсутствием времени на что-либо кроме работы, магазина и сна (двух разовые тренировки в день); потом когда уже закончила с выступлениями, всякий раз заходя на сайт какого-то университета, у меня возникало чувство ненависти и боли в одном флаконе и частично всё то, о чем писала в первой части… Это очень сложно перебороть, если вообще возможно.

Каждый из моих подопечных, безусловно, оказывает влияние на меня: кто-то в большей, а кто-то в меньшей степени; кто-то преподает уроки через негативный опыт, а кто-то исключительно через позитивный.

Я из тех тренеров (и в принципе людей), которые не переходят личные границы других без их на то желания: я не "тыкаю", если не получаю на это разрешение или просьбу об этом; я не лезу с вопросами личного характера и уж тем более не гружу историями своей жизни, без их интереса и моего доверия; я не веду ни с кем из них личных переписок не по рабочим моментам.

В общем, я остаюсь тренером, не переходя в ранг одной из подружек для обсуждения последних новостей и не консультирую как личный психотерапевт.

Последние два месяца стали для меня столь важными, что я решила написать эту статью — вообще мне это несвойственно.

Одним из моих подопечных является Андрей. Чтобы не было понятно, кто это конкретно, расскажу о нем очень ограничено: харизматичный мужчина 55 лет, известный врач и преподаватель в крупном медицинском ВУЗе. Невероятно умный и добрый. Именно такими, как вышеописанные, рабочими были наши отношения: тренировки два раза в неделю, на протяжении 9-10 месяцев.

Я называла его на "вы", потому что а) не помню, чтобы он прямо просил меня называть его на "ты"; б) у меня не поворачивался язык ему "тыкать". Есть всё-таки границы по возрасту и статусу, да и, врачи, в моем понимании, какие-то сверхлюди, к которым испытываю особый трепет и уважение. И, конечно же, мое "вы" — это дистанция. Когда я не уверена, что, перейдя на "ты", смогу оставаться в рамках рабочих отношений с человеком, я этого просто не делаю.

Однако, пару месяцев назад, довольно неожиданно и очень настойчиво, он попросил о том, чтобы я обращалась к нему на "ты". Почему именно тогда и почему это было так ему важно — не знаю.

Несколько дней я боролось с собой, но всё же выполнила просьбу и практически мгновенно это привело к тому, к чему и должно было: мы стали общаться много ближе, чем раньше.

Спустя несколько недель произошла ситуация, которая заставила меня сильно переживать, а именно: оказалось, что все это время Андрей (преподаватель в ВУЗе, напоминаю) был уверен, что у меня высшее спортивное образование!

Зная, что человеку этот факт действительно важен (я могу быть сто раз перемастером спорта, пройти миллион других обучений, но если высшего спортивного у меня нет, то его нет — это была моя честная позиция как по отношению к себе, как бы грустно и больно это ни было, так и к нему. Каждый имеет право на правду).

Я не знаю, почему произошла эта нестыковка в понимании друг друга; почему я так долго не улавливала эту его мысль, но она произошла и, в моей парадигме, нужно было срочно исправлять ситуацию. Я взяла вечер на то, чтобы обдумать, как ему сказать о том, что такого диплома у меня нет и, главное, как кратко объяснить, почему.

Представляете, я бы ему тогда, когда мы только начали близко общаться, рассказала всю эту историю, которую вы сейчас читаете…? Это точно было бы слишком, но изложить так, чтобы у человека (дорогого мне) было понимание причинно-следственной связи, точно следовало, а не просто написать: "Андрей, это не так".

Сократить до минимума, не потеряв основную мысль; не вдаваться в подробности, но донести суть; в принципе погружаться вновь во воспоминания, их транслировать и пытаться придать им нормальный для восприятия другим человеком вид — было сложно.

Но я сделала это без доли сомнения, несмотря на то, что два человека, с которыми я решила посоветоваться по этому поводу, вообще отговаривали меня от мысли говорить ему что-либо и просто "забить".

Первая реакция после прочтения моего длинного письма по теме, была хорошей, правда, чуть ли не сразу он сказал, чтобы я зашла на сайт его ВУЗа и прочитала про один из факультетов (связан с тренерством) и поступала туда. Глобально не давил или сделал так, чтобы я это не шибко чувствовала.

Несколько дней я думала о том, что всё это не может быть случайностью и для чего это происходит… и что, если не сейчас, то когда? Этот ВУЗ не вызывал во мне, на удивление, тех негативных эмоций, что другие, а наоборот; а сама мысль о вступительных экзаменах не приводила в ужас. В итоге приняла решение, что буду поступать. Меня ожидали три экзамена, самый главный и сложный из которых биология и… оставалось 40 дней…до устного экзамена по биологии… устного… по билетам…по всей школьной программе… с добавлением медицинской части…

Это огромный массив информации, просто огромный, где всегда есть место куда и на сколько углубиться (а соответственно, и спросить с тебя у преподавателя). На следующий день я взяла два огромных учебника и следующие 40 дней стали для меня очень сложными.

Я вставала в 4, писала конспекты в тетради (позже структурировала и печатала как ответ в билете, а ещё позже читала эти распечатки) в течение 2 часов, в 6 уходила на работу; в любую свободную минуту там доставала конспекты; возвращаясь домой, тоже их читала; придя домой сидела и училась до часу ночи. Спала максиму три часа. Уже и не спалось потом. Задача стояла, казалось, невыполнимая.

Самочувствие уже спустя неделю в таком режиме было отвратительным. Но, самое главное, с чем мне пришлось столкнуться: я не могла запомнить так много информации за такой короткий срок. Просто не могла. Каждый день я открывала свои записи за предыдущие дни и не помнила ни слова: будто не я это писала. Одно и то же я читала по тысяче раз и все равно не запоминала.

Это то, о чем мне говорили, когда я спрашивала про диссоциативную амнезию и повлияет ли вообще это как-то на мою жизнь, кроме того, что я просто теперь не помню события громадного куска жизни.

До этого лета у меня не было необходимости и потребности вгонять в себя в такие рамки (стрессовые условия) с тех пор и я не могла предположить, насколько эта неспособность запоминать в таких условиях будет очевидно и ярко себя проявлять. Оказалось, очень…что, конечно, меня очень расстраивало, поскольку я никак не могла (и не могу) это изменить.

Когда ты делаешь максимум, а как результат получаешь пустоту, сложно продолжать. Но именно этому научил меня спорт. В последние несколько дней до экзамена всё, чего мне хотелось, настолько мне было хреново физически, психически и морально, чтобы это просто наконец закончилось.

Я сделала всё, что могла и, честно могу сказать: мне не за что себя упрекнуть. В итоге: я получила по биологии один из лучших баллов из всех сдававших этот экзамен. Также были сданы ещё два письменных экзамена по другим предметам.

Андрей поддерживал меня всё это время. Меня поддерживали также и многие коллеги и руководитель на работе, которые интересовались и слушали мои попытки ответов на билеты в перерывах. Я так устала, что, когда была сдана биология (но ещё не был сдан последний экзамен) я не могла ни то что радоваться, а вовсе ничего уже не хотела.

Я понимала, что не способна запоминать огромные массивы информации за короткий срок (а именно так, предполагается, и будет выглядеть обучение). А после того, как я сдала последний экзамен, не могла без усилий даже говорить.

Я поступила.

Вы прочли длинный текст. Помните, что было в первой части..? Можете представить, как много для меня это всё значит и какие очень смешанные чувства я испытываю? Кардинально противоположные…

Я не верю в случайности с момента, как встретила первого человека, изменившего мою жизнь в 20 лет своей безусловной добротой…

Андрей, ты даже не представлял, что это значит для меня; как много ты сделал. На столько много, что я впала в ступор: ровно так же, как я переставала чувствовать много лет назад. Ты нашел уже давно пропавший пульс, так катастрофически отсроченного в реализации и слегка видоизмененного, но всё ещё моего, желания.

Клиническая смерть длится всего 4-6 минут, а уже остановившееся сердце дефибрилляцией запустить невозможно, ведь мощный удар током эффективен только на трепещущем, готовом «замолчать» оном.

Кажется, всё-таки подольше, чем 6 минут…

Спасибо…