Психолог — о том, как пережить смерть близкого

Когда умирает близкий человек, кто-то замыкается в себе, а кто-то относится к известию с видимым равнодушием и не меняет образ жизни.

О том, почему реакция на утрату может быть разной, сколько длится горевание и как помочь близкому пережить потерю, мы поговорили с психологом Ириной Елецкой.

— От чего зависит реакция на смерть близкого и можно ли по ней судить о чувствах к нему?

— Люди по-разному переживают смерть близкого. Кто-то на время теряет возможность нормально функционировать, а кто-то живет как ни в чем не бывало. И далеко не всегда эта внешняя реакция отражает истинные чувства человека к случившемуся. Делать какие-то однозначные выводы, основываясь лишь на поведении человека, вряд ли стоит.

Если же говорить именно о проживании утраты, то здесь реакции зависят от нашего внутреннего устройства. У каждого свои психологические особенности, жизненный опыт, травмы и способы адаптации, ресурсы — их наличие или дефицит. Все это не может не влиять на то, как человек справляется с горем.

Кроме того, на реакцию влияют внешние обстоятельства смерти. В ситуации, когда человек перед смертью долго и тяжело болеет, или когда он очень пожилой, боль неизбежной потери может частично проживаться еще при его жизни. При этом близкие имеют возможность проводить больше времени вместе, сказать друг другу важные слова, такие необходимые и ценные: «Я люблю тебя» или «Я благодарен тебе».

Совсем другое дело — смерть скоропостижная, безвременная, лишившая возможности сказать последнее «прости». Здесь шок от случившегося будет намного сильнее. И проживаться такая потеря будет иначе.

Бывают ситуации, когда потери происходят одна за другой. И если человек еще не оправился после первой потери, со второй будет справляться еще тяжелее.

— Обычно психологи говорят о пяти стадиях горя: отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. Действительно ли все переживают горе именно так?

— Опять же, все мы разные, поэтому говорить о «нормах» — все равно что говорить о средней температуре по больнице. Какие-то стадии могут идти параллельно и одновременно, какие-то могут меняться местами. Некоторые могут проживаться быстрее, чем другие. Другие — длиться дольше. Но в целом — да, всем, кто терял близких, эти стадии знакомы.

В начале мы испытываем шок и не верим в случившееся. Бываем не готовы поверить. Думаем, что это какая-то нелепая и страшная ошибка.

Затем возникает гнев. Мы злимся на врачей за то, что «неправильно» лечили, на родственников, что мало уделяли внимания, на себя, что не сумели предусмотреть всего и уберечь любимого человека, на него самого за то, что умер и оставил нас безутешными, на высшие силы — что позволили этому произойти.

Потом мы с этими высшими силами начинаем торговаться. Думаем, что если бы вели себя как-то иначе, нашли других врачей, достали заграничное лекарство, больше проводили времени с близким, не ссорились с ним — он был бы сейчас жив. Как если бы эти мысли могли его воскресить.

Но сколько бы мы ни торговались, ни уговаривали себя, рано или поздно приходит осознание, что человека больше нет. И нас накрывает депрессия. Глубокая скорбь, ощущение невосполнимой утраты, боль, тоска, одиночество, отчаяние. Для большинства людей это самая тяжелая и затяжная стадия горя.

По мере проживания этих чувств мы постепенно учимся выстраивать жизнь по-новому, адаптируемся к новым реалиям. Боль утихает. Происходит принятие.

Часто бывает, что горе проживается в несколько этапов, на каждом из которых все или некоторые стадии горевания повторяются на новом уровне. По-разному бывает.

Если же говорить о временных ориентирах, то два года — срок, в который работа горя должна быть завершена. У кого-то это происходит существенно быстрее. У кого-то, может, чуть дольше. Но если спустя два года человек продолжает находиться в трауре и все его мысли только об ушедшем, это признак того, что горе проживается патологически и человек в нем застрял.

— После смерти близкого кажется, что можно было больше времени проводить вместе, не говорить обидных слов или настоять на посещении врача. Как быть с этим чувством вины?

— При утрате оно знакомо всем. Чувство вины неизбежно. Это нормальная реакция на смерть близкого человека. Несмотря на то что это чувство редко бывает серьезно обоснованным, каждый находит в чем себя обвинить. Например, что не сделали всего, что можно было, или что испытали облегчение, когда умер долго болевший родственник, за которым мы ухаживали. За то, что продолжаем жить, когда его уже нет. Чувство вины всегда найдет лазейку, чтобы появиться.

В сущности, чувство вины — это гнев, обращенный на себя. А гнев испытывать легче, чем экзистенциальный ужас, с которым мы соприкасаемся при утрате. Смерть близкого неизбежно напоминает нам о том, что мы тоже смертны. Чувство вины дает ощущение контроля над смертью — «я бы мог». Оно может быть очень выматывающим, но именно оно защищает нас от еще более тяжелых эмоций.

Чтобы помочь себе, надо принять это чувство вины, его неизбежность, позволить себе его испытывать. Важно помнить, что оно не навсегда и что это нормальная часть процесса.

Тяжелее бывает, когда для ощущения вины есть реальные основания: были в ссоре с умершим и не успели помириться, отказали в какой-то просьбе незадолго до смерти, проигнорировали что-то важное. В этом случае хорошо, если рядом есть кто-то поддерживающий, готовый выслушать, с кем можно поговорить о своей вине, рассказать о ней, проговорить свои чувства и переживания.

Чтобы помочь близкому, можно попытаться объяснить, что он невиновен, что смерть произошла не из-за его действий или бездействия. И что он делал все, что мог, для того, кто был ему дорог. Если же человек действительно в чем-то ошибся или была ссора, важно дать ему выговориться. Отнестись внимательно и бережно, без осуждения.

Слишком долго не проходящая вина может говорить о сложности в горевании, и человеку может быть нужна поддержка специалиста.

— Как помочь пережить утрату?

— Есть такие слова и фразы, которые чаще всего произносят из лучших побуждений, но они могут сделать еще больнее. Чтобы не обесценивать переживаний горюющего, лучше избегать слов «держись», «я понимаю твои чувства», «на все воля божья», «все через это проходят», «живи ради ребенка» и так далее. А фразы типа «не плачь», «успокойся» вовсе могут лишь усилить чувство вины. Мы как бы говорим ими: «Я не знаю, как себя вести, потому что ты постоянно плачешь. Мне тяжело. Хватит плакать».

Вместо этого лучше сказать так: «Я здесь» или «Я с тобой». И быть действительно «здесь», оставаясь включенным, насколько это возможно. Человек в состоянии шока может быть сильно потерян и дезориентирован. Поэтому вместо вопросов — «что я могу для тебя сделать?» и «чем тебе помочь?» — лучше предложить конкретную помощь.

Например, перевести денег, обзвонить родственников, взять на себя общение с похоронными агентами. Важно соизмерять предложенную помощь со своими возможностями. И уж если сказали близкому, что он может звонить вам в любое время суток, надо быть готовым проснуться от звонка в три часа ночи и выслушать.

Даже самая простая забота может быть очень ценной и помогать справляться с горем. Налить чашку чая, узнать, ел ли сегодня человек, при необходимости приготовить еду — это не потребует от поддерживающего сверхусилий. Но такие мелочи ничуть не менее важны и ценны, чем помощь в решении глобальных проблем.

А вот самым сложным может неожиданно оказаться самое элементарное — просто быть рядом. Так уж мы устроены, что быть рядом и выдерживать чувства горюющего человека для нас зачастую оказывается непосильно тяжело. И мы стараемся сбежать в заботу деятельную и практическую.

Между тем самая большая потребность горюющего — в присутствии близких, в их участии. Травмирует не боль, а одиночество. Невозможность разделить эту боль с кем-то, кто готов ее разделить. И очень важно это присутствие и участие обеспечить.

Человек может хотеть говорить об умершем — его важно не останавливать, слушать, сколько потребуется. Он может хотеть молчать и быть погруженным в себя — важно оставаться с ним в этом молчании. Будет плакать — дать пролиться этим слезам. Не мешать работе горя.

Что касается помощи психолога, то при неосложненном течении горя и наличии поддерживающих близких она не требуется. А вот при осложненном горе без нее бывает не обойтись. И если вы понимаете, что горевание затянулось, лучше обратиться к специалисту.

Если же близкий отказывается обращаться к психологу, его можно пытаться возвращать в реальность, активнее привлекая к домашним делам и заботам, приглашая разделить досуг. Предлагайте заняться чем-то вместе, погулять, поиграть с детьми. При обострившихся хронических заболеваниях или возникновении новых настаивайте на посещении врача.

При этом важно отделять желание помочь человеку от собственной тревоги и усталости. Иногда попытки вытащить его из горя — это история про то, как окружающие не справляются. Находиться рядом с человеком в депрессии очень тяжело.

— Обычно людям, потерявшим близкого, советуют погрузиться в работу или больше уделять внимания семье. Это хороший совет?

— Фокусировка на детях, супруге, работе действительно может приносить временное облегчение, но вместе с тем и помешать работе горя. Горевание — процесс болезненный, но здоровый. И чтобы справиться с потерей и восстановиться, его необходимо прожить в полной мере.

Конечно, мы не можем плакать 24/7, не замечая ничего вокруг. Жизнь продолжается. И если есть работа, близкие, на которых можно переключиться, это может стать большой поддержкой и ресурсом. Важно, чтобы это переключение не превратилось в избегание, когда человек готов заниматься чем угодно, лишь бы не соприкасаться со своими чувствами по поводу утраты.

— В каких случаях можно говорить об осложненном горе?

— Если прошло много времени, а депрессия не ослабевает, человек чувствует и ведет себя так, будто потеря произошла вчера. Если утрачивается способность радоваться, жить обычной жизнью, строить отношения с людьми, если сохраняется ощущение безнадежности, бессмысленности существования — такое горе можно считать осложненным.

Бывает, напротив, что скорбные чувства и внешние проявления горя отсутствуют совсем, словно его и не было. Потеря будто бы отрицается, а вместо душевной боли появляются соматические заболевания. Это тоже признак осложненного горя.

«Застрять» подобным образом горюющий может не только в депрессии или отрицании, но и на любой другой стадии проживания потери. В таких случаях работа горя прерывается, остается незавершенной, поэтому мы говорим об осложненном горе.

Причины могут быть следующими:

1. Смерть внезапная, скоропостижная или насильственная, в том числе если умерший совершил суицид.
2. Человек зависел от умершего. Например, такая зависимость есть у многих пожилых людей, поэтому, когда люди долго прожили в браке, они нередко умирают друг за другом.
3. За короткий промежуток времени у человека умер не один близкий, а несколько.
4. У родителей умер ребенок.
5. Человек пропал без вести.

Терапия в таких случаях предполагает создание условий, при которых становится возможным допрожить горевание, завершить работу горя.

Мне чаще доводилось работать с клиентами, осложненное горе которых носило характер подавленного. В большинстве таких случаев человек сам не осознает, что у него не прожито горевание. Он может прийти к психологу или психотерапевту с совершенно другой проблемой, и только в процессе работы обнаруживается, что корни проблемы в незавершенной когда-то истории, в неоплаканной потере.

В одной своей статье я описала историю мужчины, у которого не выстраивались отношения с женщинами из-за неоплаканного горя: его мать покончила с собой. Такая смерть близкого человека — это всегда осложненное горе.

— Кто-то говорит, что после смерти близкого надо максимально быстро убрать его вещи. Кто-то устраивает дома своего рода музей. Как действовать правильно?

— На мой взгляд, это два наглядных примера того, как действовать не стоит.

Если человек устраивает дома своего рода музей, где все оставляет так, как было при жизни умершего, это может говорить о застревании на стадии отрицания, шока или депрессии. Спешное избавление от всего, что может напоминать об ушедшем, — другой вариант того же застревания.

Через сколько времени после утраты лучше начать убирать вещи, не берусь сказать. Каждый проживает утрату в своем темпе. Но сам этот пересмотр вещей может быть очень терапевтичным: с одной стороны, человек соприкасается с прошлым, вспоминает об ушедшем близком, грустит, а с другой — делает это здесь и сейчас, в полной связи с реальностью.

Это может стать одним из ритуалов прощания наряду с процедурой похорон, установкой памятника, поминками и многими другими ритуалами, принятыми в нашей культуре и в каждой отдельной семье. Такие ритуалы очень важны, просто необходимы при проживании горя. На каждом этапе они могут быть свои.

— В похоронах в России нет ничего эстетичного. Как вы думаете, усугубляет ли это горе?

— Эстетика — вещь относительная. Конечно, наши «лохматые» кладбища, особенно в маленьких городах, с покосившимися оградами, разномастными памятниками, между которыми порой нужно пробираться боком, вряд ли могут быть эталонами стиля. Но определенной эстетики и колорита они не лишены.

С детства помню цветаевское «кладбищенской земляники вкуснее и слаще нет». И для меня это и про поддержку, и про вечное, и про неспешные прогулки с разглядыванием фотографий, дат и эпитафий.

Традиции во многом зависят от семьи. Так, я замечала, что сейчас на похоронах все чаще говорят об умершем вместо того, чтобы безмолвно плакать. Еще у нас есть очень хорошая традиция поминок — это как раз то место, где произносят речи и вспоминают. Все эти обычаи и ритуалы, безусловно, помогают в проживании горя.

— Осложняет ли текущая новостная повестка личное горе?

— Если произошло личное горе и оно не связано с ситуацией в стране, скорее всего, оно уведет от новостной повестки. Но если в свое время этот человек не отгоревал положенное, новости, напротив, могут распаковать непрожитое горе. Сама же по себе новостная повестка, безусловно, дает много поводов для горевания.

Фраза о том, что жизнь никогда уже не будет прежней, как-то очень быстро перестала быть абстрактной. Нам предстоит проститься с нашей прежней жизнью, и каждому найдется, что оплакать из оставшегося там.

Не знаю, станет ли когда-нибудь то, что сейчас происходит в стране, поводом для совместного горевания. Но в том, что оно вплавится в наше общее коллективное бессознательное и останется там навечно, у меня нет никаких сомнений. Переосмысливать происходящее нам предстоит еще не одно поколение.