Я помогаю детям и подросткам в психиатрической больнице

Я — волонтер в психиатрической больнице, поддерживаю детей и подростков в непростое для них время. Волонтерство делает мою жизнь осмысленней и учит милосердию, очищает от налипших с годами слоев поп-культуры, и навязанных обществом стигм и ярлыков.

Моя цель — стать наставником для молодых взрослых. Ведь они выпускаются из детских домов как неоперившееся птенцы, уверенные, что котлета с пюре подается на обед по средам всем, а коммунальные платежи — это что-то из области квантовой физики.

Когда я начала искать информацию по этой теме, нашла несколько отзывов действующих волонтеров, в том числе и наставников. Посмотрела на сложности, ресурсоемкость, и как у нас в стране это все организовано законодательно.

Не увидев препятствий, а только безграничные возможности, и огромную потребность в помощи, я поселила в себе эту мысль прорастать дальше.

Вернулась я к ней спустя два года, после того, как оказалась на хирургическом столе в новогоднюю ночь. 31 декабря у меня случилось внутреннее кровотечение в результате разрыва маточной трубы из-за внематочной беременности. Я потеряла полтора литра крови, лишилась трубы и всей мысленной шелухи. Ни один курс личностного роста или терапии с психологом не даст настолько сильной встряски и переосмысления всех жизненных парадигм. Вот ты есть, а вот внезапно проваливаешься в темноту в которой ничего нет, и тебя в ней нет.

После восстановления и обретения второй жизни, я вернулась к своим истинным желаниям, в том числе давней цели — стать наставником.

«А сегодня мы отправимся туда, где хрупкие души зализывают раны, чтобы расправить крылья и обрести себя»

Говорят, эту ограду создали по эскизу Врубеля, который проходил тут лечение: этот кроваво-красный окрас, узорчатые вставки на толстых стенах, крыша на входе, покрытая черепицей — делали ее чужеродной на фоне новостроя из стекла и бетона. Время здесь шло иначе. Тянулось, засасывало, бытие схлопывалось до точки на горизонте событий, пока мир стремительно проносился мимо.

Я шагнула в широкий свод арки больницы, стараясь не думать о рациональном, — об отсутствии опыта и страхе не справиться. Я понятия не имела как себя вести, что говорить, в какие игры играть. Я даже не знала, сколько их будет в одной комнате, какого возраста, как они меня встретят. Пытаясь вспомнить хотя бы то, что делать точно нельзя, я прокручивала в голове сценки из практики на обучении для волонтеров.

• Нельзя давать телефон — запрещено, могут испортить или украсть.
• Нельзя приносить острые карандаши, нитки, веревки, ножницы и тем более иголки.
• Нельзя угощать сладостями, если это заранее не было обговорено с медперсоналом.
• Нельзя оставлять ценные вещи без присмотра.
• Нельзя обещать “вытащить отсюда”, и вообще обещать того, чего не сможешь выполнить.
• Нельзя спрашивать про диагноз или про семью.
• Нельзя выводить на эмоциональные разговоры, а потом встать и уйти, ведь волонтер поедет домой, а подопечные находятся в больнице месяцами.
• Нельзя ничего дарить ценного.

Но самое главное правило волонтеров гласит: не делай того, чего не делаешь в обычной жизни. Если не приемлешь тактильные контакты — не стоит обниматься при знакомстве, хоть и оказываешься в плотном кольце тянущихся к тебе ручек. Если не любишь играть в настольные игры — не бери “Монополию”, возьми раскраски с фломастерами или бумагу для оригами.

Помню, как на обучении моей команде выдали пакет и сказали придумать десять игр. Я придумала такую: представить, что пакет это бездонная дыра, в которую можно складывать все свои проблемы и тревоги, а потом выкидывать их из комнаты и жизни. Иногда сама пользуюсь, метафорично.

В волонтерской комнате стоят шкафы вдоль стен, наполненные играми, наборами для рукоделия и рисования. Мячи, пазлы, пластилин, целые стеллажи с плотно стоящими рядами книг. Здесь волонтеры переобуваются, берут реквизит, оставляют личные вещи, чтобы на пару часов превратиться в центр притяжения десятков пар детских глаз.

Нежные, раненые бемби. Такие разные, но соединенные болью пережитой трагедии. В небольшой игровой два окна, телевизор на стене, стол и маты, лежащие на полу. Напротив меня садится девочка-подросток, лет пятнадцати. Темная оверсайз футболка, гладкие, блестящие волосы, тонкие пальчики украшены нюдовым маникюром. На запястьях свежие порезы, опухшие от слез глаза, которые наполняются влагой каждый раз, когда она как будто внезапно вспоминает, что находится не дома, а вдали от всего к чему привыкла. Медсестра зовет ее в коридор, девочка срывается с места и бежит к телефону, он у них один на все отделение. Когда она вернулась, на лице были видны влажные дорожки от слез, размазанных по щекам. Она села рядом, прошептала — “мама звонила”. Это был первый раз, когда и у меня навернулись слезы и я поспешила перевести разговор в безопасное русло.

Я разложила игру “Мемопедия”, и мы беззаботно хохотали над известными мемными картинками, придумывая для них ситуации. Девчонки любят рукодельничать, поэтому весь стол был заставлен коробочками с бусинами, резиночками, бисером, из которого они плели чудесные фенечки, вызывающие у меня чувство бесконечной ностальгии. Одна из подопечных, стесняясь, протягивает мне прелестное колечко из голубого бисера, оно мне велико, но я нашла ему место и примерила на большой палец.

К нам подсела Мальвина — девочка с ярко-синими волосами. Она не хотела играть, но хотела просто побыть рядом, скоротать время, возможно, поделиться чем-то важным для нее, что храниться в ее блокноте, украшенном в технике скрапбукинга. Я заметила, что она пишет что-то строками — это было стихотворение, заметив мой взгляд, она спросила “Хочешь прочитать?”. Талантливо сложенные четверостишия, пропитанные бесконечной тоской — я была восхищена.

В отделении мальчишек атмосфера была совершенно иная. С первых же секунд тебя подхватывает волна и несет, несет! Воздух вибрирует от бесконечного потока звонких голосов, смеха, криков и вокализаций. Они все очень-очень разные, от совершенно молчаливых ребят, находящихся по ту сторону мира, до гиперактивных почемучек, которые наперебой рассказывают про динозавров, показывают самолетики из бумаги и просят поиграть с ними в мяч. С ними количество событий в секунду зашкаливает, стоит только отвлечься на кого-то, заболтаться в споре о том, какая тачка круче — как чувствуешь, что с тебя кто-то стягивает тапок или тянет за руку, требуя внимания к собранному пазлу. Здесь я впервые увидела ребенка с синдромом Туретта и ребенка с аутизмом в мягком шлеме для бокса — он любил бодаться со стеной или внезапно ударить головой. Мой напарник-волонтер ласково называл его “наш спортсмен”.

Однажды я попала в расписание, когда детей вывели на прогулку и нам разрешили сопровождать их. Мальчики резвились с футбольными и волейбольными мячами, я с небольшой группой ребят играла в детский боулинг — ставили кегли и сбивали их легким пластиковым мячом.

Ко мне подошла поздороваться девочка из отделения для старших, — узнала. И я узнала ее, а еще ее историю. Что сначала от нее отказались ее биологические родители, а потом и приемная семья, которая ее удочерила, но не справилась. В итоге она оказалась снова здесь, до определения статуса и либо ей подберут другую семью, либо направят в детский дом до восемнадцати лет. Ожидание смены статуса может длиться месяцами. А что такое месяц для подростка? Это целая жизнь. Мы поболтали и она поторопилась уйти дальше по своим делам — чуть поодаль, в тени дерева, стоял ее знакомый, симпатичный темноволосый юноша. Ей шестнадцать, у нее хорошенькое голубое платье, новый друг и жизнь, которую она всеми силами старается познать.

Каждый раз, возвращаясь домой после дня волонтерства, я становлюсь объемнее, расширяюсь изнутри, готовая принять больше, отдать больше, чувствовать сильнее и ярче. Они дают мне гораздо больше, чем я им. И надеюсь, что эти несколько часов разговоров и внимания, станут для моих подопечных воспоминанием, к которому они смогут возвращаться за опорой в любой момент.