«Это вызвало резонанс в регионе»: как я добилась, чтобы мою дочь взяли в детский сад

В 2006 году у меня родилась дочь Анастасия.

Все проблемы, связанные с ребенком, решала только я сама, и доступность детского сада не стала исключением: очередь не двигалась.

Мужу, теперь уже бывшему, было наплевать на возможность социализации и развития дочери. Я поняла, что могу рассчитывать только на свои силы, и стала бороться за место в садике для Насти.

В отпуске по уходу можно быть до трехлетия ребенка. Но я хотела отдать Анастасию в детский сад, когда ей исполнится полтора: по достижении ребенком этого возраста перестают выплачивать пособие.

Поскольку Настя родилась до 2020 года, я получала еще и компенсацию 50 ₽ — она была положена трудоустроенным родителям на детей от полутора до трех лет. В любом случае, чтобы обеспечивать себя и дочь, мне нужно было вернуться на работу в больницу, где я была медсестрой: муж загнал нас в кредиты, денег не хватало. Детский сад стал бы для меня спасением.

В итоге, когда Анастасии уже исполнилось три, она была 3569-я в очереди на получение садика, хотя все документы я оформила почти сразу же после ее рождения. За три года очередь продвинулась лишь на 1800 человек.

Тогда я обратила внимание, что большинство людей в моем окружении пристраивали детей в сады на «коммерческой» основе. Например, одни купили мебель на сумму более 100 000 ₽, другие разорились на шторы и матрасы — сумма аналогичная. Третьи тоже были вынуждены что-то покупать. Все это ради того, чтобы ребенок начал посещать детский сад, когда ему исполнится три, а не ждал своей очереди годами.

Я уточняла у заплативших родителей, как юридически оформлялся платеж. По их словам, это проводили как «добровольное пожертвование». Якобы такие дети обладали приоритетным правом при зачислении в дошкольное образовательное учреждение. Это было правдой: в очереди такие дети двигались быстрее, а те, чьи родители не внесли вклад, наоборот, продвигались медленно.

Позволить себе сделать такое «добровольное пожертвование» я не могла и не хотела, но и до пяти-шести лет дочери ждать очереди в детский сад тоже было не вариантом. Хотя в нашем регионе были комичные случаи: ребенок уже учился в первом классе, когда приходило долгожданное направление в садик, — об этом родители писали в местных пабликах. Я же решила добиться, чтобы Анастасия получила свое законное место в детском саду до школы.

Я начала с изучения законов и выяснила, что моя дочь имеет закрепленное Конституцией право на образование и отсутствие мест в детском саду не должно быть помехой для его реализации. Норм, обязывающих ребенка сидеть с мамой дома после трех лет, я не нашла.

Я обратилась в дошкольный отдел минобразования региона и в мэрию города с письменной претензией — ее составила в двух экземплярах, на своем получила входящий номер, чтобы претензия точно не потерялась. Написала, что нарушаются права моей дочери на образование, приложила ссылки на законы. Заявила два требования: предоставить место в садике или разъяснить, на основании каких законов муниципальная власть нарушает право моего ребенка на дошкольное образование.

Через три недели я получила по почте формальные отписки. Если кратко, суть была в том, что виноват виртуальный дядя Вася, который до этого не строил садики. А нынешняя власть старается, но ничем помочь не может.

После этого я отправила жалобу уже в прокуратуру — федеральную и региональную, а еще написала президенту и уполномоченному по правам ребенка. Чиновники должны были ответить в течение месяца.

Пока я ждала решения по своим обращениям, у меня появилась дилемма: оставаться без денег или все-таки выйти на работу. Я выбрала последний вариант, и 85% зарплаты стало уходить на месяц пребывания дочери в частном детском саду.

Это была трехкомнатная квартира, где две женщины следили за детьми. Садик мне посоветовала знакомая: ее дочь ходила в него с девяти месяцев и тогда была чуть старше моей Насти. Ее девочке там нравилось, поэтому я отдала туда и свою дочь, хотя к частным детским садам относилась настороженно. Рассудила, что хотя бы уход и питание там будет.

Других вариантов, с кем оставить ребенка, не было. Мои родители умерли, а мать супруга отказалась сидеть с внучкой, мотивируя это тем, что рожала я для себя. Няню я не хотела, так как Настя плоховато говорила и моей целью было как можно быстрее ввести ее в круг детей.

Во второй месяц работы я поняла, что так продолжаться не может: у нас не оставалось денег на жизнь. Тогда я стала брать дочку на работу в больницу. Мой рабочий день длился с 08:30 до 18:00 — все это время Настя была со мной. На тот момент ей было уже три с половиной года.

У дочери был свой закуток, где она спокойно рисовала, играла и смотрела мультики. Спала Настя в кабинете на маленькой кушетке за ширмой. Еду и перекусы для нее — фрукты и пюре — я брала с собой. Дочка понимала, что шуметь и капризничать в больнице нельзя, и вела себя очень спокойно. Она очаровала медперсонал и стала любимицей доктора, с которым мы работали на приеме.

Однажды я предложила региональным телевизионщикам снять сюжет о том, что проблема с садиками и нарушением прав дошколят настолько острая, что дети вынуждены вместо социализации сидеть у родителей «в закутках». Эту идею мне в шутку предложил друг — ни он, ни я никак не связаны со СМИ.

Перед тем как позвонить в редакцию, я подумала и прикинула, насколько эта ситуация значима для телевизионщиков. Конечно, проблема одного человека мало заинтересует СМИ, поэтому я предложила рассказать о трудностях с дошкольным образованием в региональном масштабе — моя история стала бы лишь иллюстрацией. Редакции идея понравилась, и ее взяли в работу.

Я предполагала, что телекомпания получит высокий рейтинг по просмотрам, а я — интерес к своей проблеме. Так и получилось, и тут стоит отдать должное оператору: в телесюжете моя белокурая Настя бежала по коридору вдоль рядов с пациентами, а потом в кабинете держала меня за руку, когда я выписывала направления на обследования. Это вызвало резонанс в регионе.

Мне стали звонить знакомые, а потом знакомые знакомых. Спрашивали, получил ли мой ребенок место в садике. Кто-то просто писал, что детям сложно попасть в детский сад, и сетовал на это. Я объясняла, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих, и предлагала им начать отстаивать права своих детей.

Два с половиной месяца дочка была на работе со мной. Потом в один прекрасный вечер я получила долгожданное письмо из региональной прокуратуры: мой ребенок имеет право на дошкольное образование и то, что нет мест, — не наша с Настей проблема, а «головняк» муниципалитета. По результатам прокурорской проверки чиновникам рекомендовали в установленный срок обеспечить Настю местом в детском саду.

Я сделала копии ответа прокуратуры и отнесла их всем чиновникам, к которым до этого обращалась. В итоге моя дочь получила долгожданное направление в хороший детский сад — ей было три года и девять месяцев.

Я стала делиться историей успеха с другими людьми. По такому же алгоритму, как у меня, несколько человек тоже получили места в детском саду. Правда, со временем чиновники стали выполнять прокурорские предписания менее охотно. В этом случае я рекомендовала знакомым не ждать, а сразу обращаться в суд. Не знаю, чем у них все закончилось: я перестала отслеживать судьбу этих обращений.

Я убедилась, что проблему с детскими садами можно решить самостоятельно и без юристов, хотя кажется, что лес бюрократической волокиты безнадежен. В любом случае, даже если бы у меня были деньги на «пожертвования» в садик, платить за то, что положено дочке по закону, я бы не стала.

Иногда люди боятся, что после жалоб или разбирательств отношение к ребенку будет хуже. Это не так. В нашем саду все были в курсе, как моя дочь получила свое место, но никто никогда ее не унижал и не обижал.