Я управлял льготным отделом в аптеке и зарабатывал 35 000 рублей

Город: Новокузнецк

Возраст: на момент работы было 25 лет, сейчас уже 27.

Опыт работы: 1 год в должности заведующего льготным отделом, 4 года — провизором в общей сложности.

В девятом классе я случайно увлёкся биологией и химией. Вообще-то я учился в физмате и должен был любить геометрию и физику, но эта любовь оказалась невзаимна, и даже директор школы просил меня поклясться, что я не стану инженером, так что я увлёкся иными науками.

Я не знал, куда себя деть: не хотел быть врачом, потому что меня отговорила мать-медсестра, не хотел быть химиком, чтобы не работать в лаборатории или на заводе, не хотел быть биологом, так как даже не представлял себе суть работы и не догадывался поинтересоваться. Зато я примерно представлял себе работу аптекаря и мне нравились всякие таблеточки и разноцветные капсулы — и только поэтому я решил стать аптекарем.

Я не хотел становиться врачом, чтобы не контактировать со злыми и расстроенными людьми, но мне пришлось с ними контактировать. Я не хотел быть химиком, чтобы избежать заводов и лабораторий, но и там и там я побывал. Я не хотел быть биологом, потому что не представлял себе, что это такое, но, как оказалось, я не представлял себе и что такое работа аптекаря.

Я знаю: глупо так легкомысленно выбирать профессию, — однако глупо и требовать разума от молодого парня, которому нужно где-нибудь учиться, лишь бы не угодить в армию.

Сначала я думал поступить в колледж и отучиться на фармацевта годика три, но туда принимали по среднему баллу аттестата, а в школе я учился так себе: забил на учёбу из-за большой детской любви и съехал на тройки в старших классах. Зато я неплохо сдал ЕГЭ на 228 баллов по трём предметам и подал документы в университет. Мой универ был в другом городе и я, будучи страшно домашним ребёнком, который никогда не отрывался от мамы, боялся этого опыта. И всё же я решился и переехал из Новокузнецка в Томск.

Я поступил на фармфак СибГМУ в 2014 году. Мы изучали очень много разных химий, физиологию нормальную и патологическую, много лет изучали технологию производства лекарств и методы их анализа, фармакологию и даже лекарственные растения.

Я собирал тысячелистник вдоль рек, чернику на горе Зелёной, кровохлёбку в полях за городом, — засушивал их, изучал и сдавал в библиотеку лекарственных растений на кафедре фармакогнозии.

За время учёбы мне довелось побывать на нескольких фармацевтических заводах, потрудиться в научно-исследовательской лаборатории, поджечь один вытяжной шкаф и создать ничем не растворимый камень в дорогущей аналитической колбе, выступить на конференции по фармакологии и рассказать большой аудитории о влиянии адреноблокаторов на секс.

Впервые в жизни мне действительно нравилось учиться, нравилось не спать ночами, сидеть за учебниками, смотреть лекции Академии Хана, слушать конференции и выступать самому. Однажды я так заучился, что мне приснилось, будто я синаптическая вакуоль — и тогда я понял синаптическую передачу и всю работу нервной системы.

Я учился отлично, получил красный диплом и несколько предложений о трудоустройстве, в том числе предложение об аспирантуре. Я выпустился в 2019 году и сразу же поступил в ординатуру на управление и экономику фармации, где учился ещё два года.

И после своего основного образования, и после ординатуры я сдавал не только экзамены, но и аккредитацию: если экзамены нужны были вузу, чтобы подтвердить моё право на диплом, то аккредитация нужна была государству, чтобы подтвердить моё право на работу. Это особенность медицинского и фармацевтического образования в России. Экзамены проверяют больше теоретические знания, а аккредитация — практические навыки: мы должны были правильно приготовить мазь, смешать порошок, приготовить и проанализировать раствор, выписать рецепт и проконсультировать симулированного пациента.

Пока я учился в ординатуре, я ещё и работал в аптеке и продавал лекарства. Это была простая работа с ясной целью: мы закупали лекарства за икс рублей и продавали их с процентами, чтобы заработать на разнице. Помогать людям было скорее попутной задачей, потому что аптека — это обычный ритейл, где польза клиента — не самоцель, а средство. Цена оплошности в этой работе — чаще всего просто недополученный рубль.

Возможны, конечно, и серьёзные ошибки. Если перепутать близкие по группе, но разные по действию препараты, особенно гормональные, можно навредить человеку, в частности вызвать выкидыш у беременной или приступ удушья у больного астмой. Но все опасные в этом смысле препараты — рецептурные, и без рецепта аптекарь вообще не имеет права их продавать, а в рецепте врач всегда пишет точное название лекарства. Если же аптекарь проявляет халатность, это уже не ошибка, а преступление.

В 2021 году я получил свой второй диплом и стал называться провизором-менеджером. Специалисты с этим образованием — единственные, кто имеет право управлять работой аптеки и её отделов. Да, аптеками владеют бизнесмены, но управлять ими могут только провизоры, иначе Минздрав, Росздравнадзор и прокуратура будут сильно ругаться, выпишут штраф и закроют аптеку к чертям собачьим.

Когда в девятом классе я увлёкся биологией и химией, это было случайно. Когда я выбирал, куда пойти учиться, и выбрал фармфак СибГМУ, это тоже было случайно. Когда я проучился там семь лет и получил два диплома, это было по любви.

Я уже кратко упоминал о работе в аптеке, но вообще-то провизоры занимаются далеко не только этим:

• в аптеках мы продаём лекарства или выдаём их бесплатно и помогаем людям выбирать нужные, вручную готовим некоторые лекарства в производственных аптеках (где-то такие ещё сохранились), и конечно же управляем работой наших коллег;
• в больницах мы заказываем медикаменты, перевязочные средства и другой клинический инвентарь; на крупных складах формируем запасы, следим за сроками годности и руководим отгрузкой; на фронте снабжаем военно-полевых врачей лекарствами, но в основном хирургическими инструментами;
• в ботанических садах, на полях и в лесах, иногда в горах или в море мы вместе с ботаниками и агрономами выращиваем, изучаем и собираем лекарственные растения, чтобы получать не синтетические, а натуральные препараты;
• в научно-исследовательских лабораториях мы вместе с химиками, биологами, биохимиками и толпой дата-сайентистов разрабатываем лекарства, чтобы синтезировать то, на что природа без нас оказалась не способна;
• на заводах мы производим то, что напридумывали наши коллеги, и следим, чтобы в стерильные ампулы не попали микробы, а чистые субстанции не загрязнились примесями;
• в контрольно-аналитических лабораториях мы проверяем, что наши коллеги напроизводили, и следим, чтобы реальное содержимое таблеток совпадало с их названием;
• в Минздраве и Росздравнадзоре мы следим, чтобы и аптеки, и больницы, и склады, и заводы, и лаборатории соблюдали закон, а люди получали качественные, безопасные и эффективные лекарства.

Я в этом списке оказался в самом начале: первые два года продавал лекарства, потом год управлял льготным отделом, о чем и расскажу в этой статье, а затем ещё год управлял целой аптекой при клинике, пока наконец не ушёл из профессии…

Работа провизора вне зависимости от места работы — кропотливый, нудный, рутинный труд. Там, где другие сторонятся рутины, мы восхваляем её. «Точно как в аптеке» — это именно о том, что рутина для провизора свята и желанна.

Если все процессы налажены рутинно, если за ними нужно только наблюдать и не нужно вмешиваться, если твоя работа сегодня идентична работе вчера вплоть до секунды, то провизор счастлив. Если ровно двадцать седьмая капля реагента перекрашивает аналитический раствор, провизор счастлив. Если станок производит 13 400 таблеток в час, провизор счастлив. Надлежащие практики типа GMP, GLP, GPP и другие GxP, которые мы обязаны соблюдать во всём мире, — они об этом: о рутине.

Человек пьёт лекарства, принимая на веру, что они ему помогут — и что они ему не навредят. Задача провизора — не обмануть человека.

Эта работа подходит для нудных, дотошных, добропорядочных и заботливых людей. Она не подходит для тех, кто не усидчив, кто ленив, кто не имеет фантазии или не умеет её обуздать.

В 2021 году, сразу после выпуска, я вернулся в свой родной Новокузнецк. Я даже толком не начал искать работу, когда мне уже предложили место заведующего льготным отделом, обслуживающим как раз тот район, где я жил тогда.

— Александр Владимирович, нам нужен человек с дипломом УЭФ. Какое у вас образование?

— СибГМУ, ординатура по УЭФ.

— Томский медицинский? Отлично! Какое счастье, что вы не из Кемерова!

В Новокузнецке не любят кемеровчан гораздо сильнее, чем в Санкт-Петербурге не любят москвичей, но это тоже конфликт двух столиц. Так сложилось исторически:

• 2 января 1943 года академик Емельян Ярославский предложил выделить Кузбасс из состава Новосибирской области. Это было нужно, чтобы преодолеть кризис добычи угля. Тот же академик предложил назначить центром нового региона Сталинск (будущий Новокузнецк);
• 26 января 1943 года вышел указ Президиума Верховного Совета об образовании Кемеровской области с центром в Кемерове (бывшем Щегловске);
• что произошло со 2 по 26 января, неизвестно, но новокузнечане считают это ошибкой и вообще своей родовой травмой.

Аптечная сеть, которая предложила мне работу, была крупнейшей аптечной сетью города и всего Кузбасса. Именно ей принадлежало большинство льготных аптек города, каждая из которых обслуживала свой район и ближайшие к нему деревни.

Как так получилось, что льготные отделы принадлежат частной фирме? Разве социальное обеспечение — не прерогатива государства?

В 2020 году государство запретило создавать новые государственные и муниципальные унитарные предприятия (ГУП и МУП), а существующие обязало ликвидировать сначала к 2025, затем к 2030 году. Это произошло потому, что такие учреждения убыточны, а при дефицитном бюджете на их содержание просто нет денег. И если раньше все льготные отделы были в ведении муниципалитетов, то теперь их стало нужно куда-то пристроить, и эту функцию выставили на торги.

Аптечные сети смекнули, что льготное обеспечение — это вообще-то бесплатные деньги при грамотном управлении: лекарствами снабжает государство — за свои деньги их закупать не надо, программное обеспечение тоже предоставляет государство — его не нужно создавать, да и за логистику отвечает государство — аптека только хранит лекарства на своей площади и выдаёт их льготникам, собирает с них рецепты и сдаёт отчёты. И для государства это тоже выгодно, потому что ему не нужно теперь содержать помещения и платить зарплату специалистам. Аптекам прибыль, бюджету экономия — сплошной профит. Союз бизнеса и государства.

Пока я работал заведующим льготного отдела в этой организации, я побывал на этой должности в трёх аптеках под разными юридическими названиями. Как это возможно? Обычное дробление бизнеса: одна управляющая компания руководит несколькими ООО. Ничего сложного.

Я побывал в трёх аптеках потому, что сначала из аптеки A льготный отдел переместили в аптеку B после ремонта, а потом из аптеки C ушёл заведующий и я управлял отделами сразу в двух районах, правда, недолго.

Аптека A была самой скромной из списка: небольшой торговый зал, небольшой складик для моего отдела, комната заведующих и кухонька.

Аптеки B и C уже были хорошо подготовлены для работы льготного отдела и были со своими особенностями. В аптеке B хранились наркотики — да-да, самые настоящие наркотики: морфин, омнопон, трамадол, фентанил. В аптеке C хранились иммунобиологические препараты. Поскольку и те и другие требуют особых условий хранения, а потребность в них невелика, конкретно по этим группам лекарств эти аптеки обслуживали весь город, а не отдельные районы.

В рамках этой одной большой работы по льготному обеспечению района я работал не только в аптеке, но и в районной поликлинике. Схема работы в целом такая:

1. Поликлиника обслуживает больных: проводит осмотры, выписывает рецепты на лекарства. Среди больных есть те, кто относятся к льготным категориям: больные диабетом, раком, астмой и другие инвалиды; больные, перенёсшие инфаркты и инсульты; ветераны войн; дети, больные особо редкими заболеваниями, — таким людям выписывают не обычные рецепты, а льготные, по которым лекарства можно получать бесплатно.
2. Бесплатные лекарства закупаются из бюджета. От категории больных зависит уровень бюджета, из которого идёт закупка: федеральный или региональный. Бюджет утверждается на год и распределяется по больницам.
3. К каждой больнице относится несколько поликлиник. Больница, зная статистику по больным по каждой своей поликлинике, распределяет по ним выделенный на льготное обеспечение бюджет.
4. Поликлиника, зная статистику по своим больным, какие лекарства и в каком количестве нужны — их заказывает. Генеральная заявка составляется осенью, а потом корректируется или дозаявляется в течение года, потому что появляются новые больные, а старые переезжают и прикрепляются к другой поликлинике — или умирают (такие больные обычно не излечиваются).
5. Региональный Минздрав по заявке в пределах бюджета закупает лекарства. Они хранятся на общем складе на весь регион, так что если где-то понадобилось меньше, а где-то больше, чем было заявлено, это не становится проблемой до определённого порога.
6. Аптека принимает от Минздрава регулярные поставки, а при недостаточности поставок делает свои дозаявки, которые Минздрав может принять, если лекарств на складе в достатке, или отказать.

В этой схеме я работал на пунктах 4 и 6: в поликлинике формировал заявку, а в аптеке принимал и выдавал лекарства нашим льготникам. Но если в поликлинике я был всего несколько раз за год, то в аптеке работал каждый день.

Расписание в льготном отделе — стандартная пятидневка с дежурствами в долгие праздничные дни: новогодние и майские. Нельзя оставлять льготников без доступа к лекарствам больше чем на четыре дня. Конечно, многим было неудобно, что отдел работает в то же время, что и большинство работников: с 9 до 5, — так что в среду у нас было сдвинутое расписание и мы принимали с 11 до 7, чтобы вечером могли прийти те, кто работает днём.

Я приходил утром где-то за полчаса до работы, чтобы подготовиться: посмотреть сегодняшние приходы (мы так называли поступления товаров), оценить свои силы, подготовить для них места в хранилищах.

За пять минут до начала я снимал с сигнализации и отпирал армированную комнату с наркотиками: это небольшое помещение 2x3 метра с решёткой из арматуры по стенам и потолку и металлическими плитами со всех сторон, с двумя дверями: внутри такая же решётчатая из арматуры, а снаружи металлическая с двумя замками.

Ровно в 9 уже собиралась небольшая очередь из двух-трёх человек, которая никогда не уменьшалась, а наоборот, увеличивалась к 11 часам до 8-10 человек в зале, которые болтали о чём-то своём, ругали меня за медлительность, хвалили за скорость, хулили матом за то, что Минздрав чего-нибудь не привёз, и сердечно благодарили за то, что я эти лекарства всё-таки выпросил.

Ко мне приходили старики и матери маленьких детей за инсулином: сахарным диабетом I типа обычно болеют дети, а сахарным диабетом II типа — старики. В первом случае инсулин вообще не вырабатывается, и если его не колоть, человек умирает, а во втором случае снижается эффективность инсулина, так что старики пьют ещё много сахароснижающих лекарств вкупе с ним.

Инсулин производится из разных основ и по разным технологиям, так что в зависимости от марки он может действовать быстро или медленно, коротко или долго, хорошо или плохо. У некоторых особо чувствительных людей инсулин сомнительного качества может вызывать смертельные приступы аллергии. Правда, сомнительный инсулин существенно дешевле, так что Минздрав закупает в основном его, чтобы обеспечить как можно больше людей из ограниченного бюджета — и у этих людей обычно нет на него повышенной чувствительности.

Для тех же, у кого она есть, закупается особенно качественный инсулин. Конечно, многие хотят его получать, так что это было вечной причиной скандала: «Почему вы мне выдали это говно, а ему выдали хорошую марку?!» — потому что если выдавать хороший всем, то его не хватит никому. Это не я так придумал — это государство так решило, когда оставило медицине и социальной поддержке в бюджете мизерную долю, которая уменьшается каждый год, чтобы выделить средства на «правоохранение» и «оборону».

Раз в месяц или два я получал из поликлиники печальную весточку: «Такой-то Такойтович умер, верните его лекарства на склад Минздрава». Среди тех, кто умер в период моей работы, были те, кого я не любил: склочные, скандальные люди, грубые, неблагодарные, вечно всем недовольные. Но мне никогда не было радостно получать весь о том, что они умерли — они были привычной частью жизни, и каждый раз мне было тяжело представить свою работу без них. Вот человек был — и вот его не стало. Каков бы он ни был, это тяжело.

Ко мне приходили родственники стариков за наркотиками: их престарелые родители болели терминальными стадиями рака, на которых лечение уже невозможно, а боли столь мучительны, что без наркотических обезболивающих обойтись нельзя — более того, постепенно дозу приходится увеличивать всё больше и больше.

Вспомните самую сильную боль в своей жизни. Представьте, какой была бы боль вдвое сильнее этой. Так вот боль онкобольных ещё хуже.

Тем, кто живёт в городах, повезло: у них есть лекарства от невыносимой боли. Те же, кто живёт в отдалённых деревнях и кому за выпиской и получением лекарств нужно ехать в районный центр, где их не всегда могут обеспечить нужными медикаментами, — эти люди уходят из жизни добровольно, чтобы не терпеть боль. Правда, я не сталкивался с такими историями лично, но был наслышан по долгу службы.

Процедура отпуска лекарства по льготному рецепту проста:

1. Рецепт нужно принять у пациента и проверить, что он заполнен верно. Если нет какой-то печати, нужно отправить пациента обратно ко врачу. В этом случае я звонил завполиклиникой, чтобы врач получил нагоняй за издевательство над пациентом, а в редких случаях я сам относил такие рецепты врачам после работы — у меня не было такой обязанности, но так я помогал тем больным, кто явно не смог бы повторить путь туда и обратно ещё раз.
2. Верно заполненный рецепт нужно отсканировать и внести в специальную программу, подключенную к общей базе данных аптек, поликлиник и склада, выдаваемые лекарства. Их тоже нужно отсканировать, потому что они маркируются системой МДЛП — на каждой упаковке медикамента есть уникальный QR-код.
3. Лекарства нужно взять из хранилища, заполнить рецепт от руки и выдать отрывную копию бланка больному вместе с лекарствами. Вторую часть бланка мы сохраняли, чтобы проверить в конце дня, собрать в течение месяца и сдать в Минздрав на проверку.

Так проходил весь день. К трём часам толпа уменьшалась и последние посетители тонкой струйкой текли до 5 часов, пока я не закрывал отдел. Иногда я задерживался, чтобы доделать дела: отсканировать те QR-коды, которые не получилось отсканировать сразу, потому что система в очередной раз дала сбой (она делала это регулярно); проверить и заполнить рецепты, если их некогда было заполнять в час-пик; проверить и заполнить журналы учёта наркотических средств; навести порядок в шкафах.

Такова была аптечная рутина.

В моей работе было много удивительного и странного, обидного и печального: меня ругали, меня хвалили, одна старушка раз в неделю читала мне стихи по телефону, пока я обедал… Но две вещи мне запомнились больше всего.

Во-первых, как-то ночью мне позвонили:

— Алло?

— Росгвардия.

— Что?

— Это Росгвардия. У вас сработала сигнализация на комнате с наркотикой.

— Так и что делать?

— Мы за вами приедем, отвезём на место, вместе с вами вскроем и всё проверим.

К слову, было два часа ночи.

Как потом выяснилось, той ночью было землетрясение, так что в сейфе упала коробка таблеток морфина и в тишине брякнулась о дно сейфа достаточно громко, чтобы сработала звуковая сигнализация.

Во-вторых, когда я впервые составлял заявку на закупку лекарств для нашего района, я узнал, как мал наш бюджет. Денег категорически не хватало, чтобы обеспечить всех пациентов нужными лекарствами. Я выбирал чуть более дешёвые аналоги, заменял отдельные препараты на комбинации по согласованию со врачом, корректировал количества, уточнял у врачей актуальность данных — кое-как я свёл потребность с бюджетом, хотя понимал, что, возможно, кому-то не хватит денег.

А потом пришёл прокурор и сказал, что пациенту N нужно особенное лекарство, из-за которого он судится с Минздравом. Нам пришлось включить его в бюджет, а оно стоило полмиллиона рублей — и несколько сотен человек заведомо остались без лекарств. Я представил себе скандалы в очереди, которые неминуемо возникнут. Я представил себе, как эти люди будут покупать за деньги то, что им положено по болезни бесплатно. И я ничего не смог с этим сделать и утвердил заявку.

Провизор в обычной аптеке часто подрабатывает, дежуря в свои выходные дни. Такой провизор работает 2/2 и может выйти разок-другой между сменами, чтобы подзаработать. Когда я работал в такой должности, поступал так.

Работа заведующего льготным отделом отнимала у меня столько сил и времени, что о подработках и думать не хотелось, правда она сама иногда подкидывала подработки, а по сути — совместительства: когда я управлял одновременно двумя льготными отделами (своим с наркотикой и отделом другого района с иммунобиологическими лекарствами), мне платили двойную ставку; за работу в поликлинике я тоже получал дополнительные деньги.

Работа заведующего льготным отделом — 35 000, потом повысили до 40 000.

Временное совместительство заведующим отдела в другой аптеке — 5000 за неделю.

Провизор на заявке в поликлинике — 5000 в месяц.

С тех прошло уже несколько лет, и я счастлив, что в моей жизни был этот опыт, но одновременно и счастлив, что оставил эту работу в прошлом. Это крайне тяжёлая эмоционально работа, в основном неблагодарная, низко оплачиваемая, но благородная.

Я очень люблю людей и был рад, что смог им помочь и хотя бы на время наладить процессы льготного обеспечения: если до моего прихода люди ждали свои лекарства неделю-две, то со мной они стали получать их без задержек. Я считаю это существенным достижением и горжусь этим.

Одновременно с этим я уважаю себя и считаю, что мой труд должен оплачиваться достойно. Когда я был позавчерашним студентом, я ещё не знал цену своему труду и цену деньгам. Теперь я знаю — и не вернусь в медицину, пока она не станет финансово привлекательной.