«Было тяжело и морально, и физически»: 8 историй об уходе за лежачими родственниками

Способности передвигаться людей чаще лишают инсульты, переломы и хронические болезни, которые приводят к инвалидности.

Бремя ухода за прикованными к постели обычно ложится на близких. Нести его бывает непросто. Мы попросили читателей рассказать, как они заботились о лежачих родственниках и с какими трудностями столкнулись. Собрали их истории в одном материале.

У мамы был рак. Она поздно обратилась к врачу, и после обследования ее отправили домой умирать. Это было очень тяжело и морально, и физически. Мама к тому времени почти не ходила: сначала пользовалась тростью, потом — ходунками.

У нее была опухоль, которая где-то что-то передавливала, и она могла начать задыхаться в любой момент. Приходилось колоть специальные препараты и обезболивающие. Я боялась заснуть, чтобы не прослушать, как мама будет звать меня для укола. Самое страшное началось, когда стали колоть морфин. Обычно это начало конца.

В последние дни мозг у мамы уже не работал, иногда были припадки. Это было страшно, надо было постоянно следить за ней. Я тогда не спала, не могла никуда выйти. Тяжело было видеть, как родной человек просто угасает на глазах.

Со всем приходилось справляться самой, сестра находилась в другой стране. Я попросила ее приехать, но билеты были условно на вторник, а в субботу мама уже умерла.

У нас лежачей была бабушка. Первое время устанавливали дежурство: у постели сидели то я, то мама, то сестра. У кого был выходной, тот и оставался.

Жили в режиме нон-стоп: с работы идешь домой, там кормишь, моешь бабушку, даешь таблетки, принимаешь врачей, из дома — опять на работу. Так мы продержались полгода. Потом всем стало не хватать терпения и сна — решили нанять сиделку.

Поиск сиделки был долгим и кропотливым. Когда смогли найти подходящего кандидата, немного выдохнули.

Со временем состояние бабушки ухудшилось. Она стала терять память, не узнавала ни родственников, ни сиделку. Сиделка уволилась, и поиски начались заново. В общей сложности мы, как могли, ухаживали за бабушкой два с половиной года.

В нашей семье ненадолго лежачим оказался отец из-за защемления седалищного нерва и курса химиотерапии по поводу другого заболевания. Перестал ходить самостоятельно и скинул около 40 кг.

Нога, у которой был зажат нерв, порой теряла чувствительность. Делали массаж, покупали ролики для разогрева мышц. Между поездками на химиотерапию папа обосновался на диване. В больницу его отвозил брат, нес на руках до машины. Когда он не мог, заказывали медицинское такси с коляской.

После химиотерапии папа почти не ел, говорил, что у еды странный привкус. Покупали ему йогурты и колу — она улучшала вкус. Ел на диване, брился сам: подавали ему тазик и зеркало. Первое время использовали подгузники для взрослых, мыли прямо на кровати. Из развлечений у него были телевизор, музыка и кот.

Все это время у папы было очень подавленное настроение, он много плакал. Мы старались с ним много разговаривать, чтобы он не уходил в себя.

Когда начал набирать вес, купили ходунки. Передвигался с ними до кухни и туалета. Позже купили трость. Папа набрал вес до прежних значений, и через какое-то время ходил уже самостоятельно. Сначала — недалеко от дома, потом удлинил маршрут.

Мама болела раком. В один момент ее выписали из онкобольницы в Ростове и отправили домой, в другой регион. Там продолжили лечение. Искали разные схемы: подбирали то одно, то другое. У мамы падал уровень ферритина, и что-то не так было с лейкоцитами.

Она была одна, без мужа, все делала сама. В последний год ее жизни я с партнером переехал к ней. Тогда ее состояние еще не было критичным, и мы планировали просто помогать по хозяйству и с лекарствами.

И вот в один день мама сначала перестала передвигаться без помощи, а потом не смогла встать с постели. Когда она слегла, у нас пропала надежда на выздоровление. Мы больше не могли возить ее на химиотерапию. Боль заглушали сильными препаратами. Мама принимала кучу таблеток по три раза в день. За лекарствами ходил мой партнер. Его посылали то туда, то сюда и гоняли из кабинета в кабинет с бланками.

Потом появились пролежни. С ними было трудно бороться. Но еще сложнее было переместить маму хоть на сантиметр, потому что она кричала от боли. Перевязки тоже были тяжелыми. На лекарства, перевязочные материалы и одноразовые пеленки я потратил тогда около 40 000 ₽.

У меня было постоянное ощущение, что я ничего не могу сделать. Мама перестала меня узнавать, называла себя чужим именем. Что она умирает, я понял за три дня до ее смерти. Она перестала есть, не глотала воду, когда пила, и странно дышала. Умерла через месяц после того, как слегла. Вчера был год со дня ее смерти.

В детстве, когда мне было лет шесть, у бабушки случился инсульт. Долгое время она провела в реанимации. В ее распоряжении остались левая рука и шея. Говорить она не могла, только мычала. При этом с интеллектом и памятью все было в порядке.

Отец неделями работал без перерыва, приезжал только по выходным. Мама тоже была занята на подработках, денег не хватало. Поэтому по вечерам, с 16 до 21, когда дома больше никого не было, за бабушкой ухаживал я.

В ухаживание входили обязанности накормить, напоить, убрать посуду, подать и убрать судно — мама предусмотрительно снимала с бабушки нижнее белье, у меня, ребенка, не хватило бы сил это сделать.

С сентября по май бабушка жила с нами, а на лето переезжала к дедушке. Ему было 84, и он не мог ухаживать за ней как следует, поэтому ему по очереди помогали пятеро детей.

Все это продолжалось четыре года — до тех пор, пока мне не исполнилось десять. Умерла бабушка летом, просто не проснулась одним утром. У дедушки, когда он узнал, случился инфаркт, и он умер в тот же день.

Я ухаживаю за лежачей мамой 15 лет. У нее рассеянный склероз, который со временем прогрессирует. Самостоятельно обслуживать себя она не в состоянии. Речь нарушена, но в целом понять, о чем она просит, можно.

Физически, конечно, тяжело: нужно пересаживать с кровати на коляску, на стул-туалет, с коляски на кровать, переворачивать, чтобы не образовывались пролежни. Также есть сложности с гигиеной и кормлением, потому что ей трудно глотать. Всю еду нужно измельчать блендером.

Но тяжелее всего в эмоциональном плане. Лежачий больной становится эгоистичным, капризным, постоянно требует к себе внимания, остро выражает недовольство. Без оскорблений тоже не обходится.

В основном за мамой ухаживаю я. Хоть немного отдохнуть позволяет сиделка. Она приходит на пару-тройку часов в день, чаще вечером.

Нормальных пансионатов у нас в городе нет. Был негативный опыт: однажды в 2018 году я разместила маму в пансионате на две недели — после этого полгода лечила ей пролежни. Возможно, сейчас ситуация изменилась.

Когда папа заболел раком, после всех мытарств его выписали домой умирать. Это было ужасно.

Лежал он примерно месяц. В основном ухаживала за ним жена, фельдшер по профессии. Мы с сестрой приезжали помогать в последние несколько дней, и этого нам хватило по самую маковку.

Не знаю, как обстоят дела сейчас, а тогда для получения анальгетиков для онкобольного нужно было подготовить особую тетрадь, собрать миллион подписей и заказать в специальной аптеке лекарство. А теперь представьте, что все это происходит в новогодние праздники.

Как мы все тогда не рехнулись — не знаю. Лекарство опоздало. Папа умер, и смерть его была нелегкой.

Ужас заключался не в том, что сильный мужчина в одночасье превратился в иссохшую тень. И даже не в физиологических отправлениях, криках или приступах агрессии. Трудно было осознавать свое бессилие. Мы были рядом и понимали, что нас уже не узнают. Мозг онкобольного в последние дни показывает какое-то свое кино.

Сейчас в нашем городе появился фонд «Обнимая небо» для таких тяжелых больных. Специалисты помогают с материальной базой, процедурами, документами, обучают уходу. Хорошо, что теперь есть куда пойти. Но по-детски хочется верить, что больше никогда с таким не столкнешься.

У нас лежачим какое-то время был отец. Он получил производственную травму на работе. В итоге — реанимация, месяц в стационаре, несколько месяцев с аппаратом Илизарова на руке, операции по восстановлению и несколько пересадок кожи.

Мне тогда было лет 14—15, и сейчас я не очень понимаю, как это перенесла. Но маме было тяжелее: она одна и работала, и за отцом ухаживала, и лекарства добывала, и решала семейные проблемы. Я ухаживала за папой, когда он уже лежал дома: утром училась в школе, днем и вечером была с отцом. Делала перевязки, уколы, кормила его и все такое.

Эмоционально было ужасно: ночами отец стонал от боли, много плакал. Меня очень пугал вид его руки. Приходилось менять ему бинты — нужно было их отмачивать и убирать с поврежденной кожи прилипшие нитки. Помню, как у него по лицу катились градины пота, когда я это делала. Он потом долго отходил от перевязок, лежал и принимал таблетки от боли.

Сейчас у папы инвалидность. Руку частично восстановили, он работает на том же производстве без смены должности. У него все хорошо. Но если бы такое повторилось, я бы из-под земли достала любые деньги, лишь бы у человека был профессиональный уход и психологический комфорт. Мне кажется, травма зажила бы быстрее и лучше, если бы к папе приходили медсестры, друзья и с ним занимался психолог.