Как я нашла дом своих немец­ких предков в Саратовской области

Мои предки по бабушке были поволжскими, или русскими, немцами и жили в немецких поселениях на Волге.

Мою бабушку по папиной линии звали Лихтнер Ида Адольфовна, в замужестве — Конарева. Она и ее предки родом из Саратовской области. Там немецкие деревни существовали примерно 270 лет — со времен Екатерины Второй и до начала Великой Отечественной войны. Это обстоятельство всегда было очень важным для меня.

По мере взросления я все сильнее идентифицировала себя с немецкой частью семьи. В 2017 году начала изучать немецкий язык и больше узнавать о своей семье и поволжских немцах вообще.

Несколько лет назад я одна отправилась из Петербурга в родные деревни предков в Саратовской области. Провела там два дня, нашла дом прапрабабушки и прапрадедушки, познакомилась с троюродной бабушкой по телефону и получила незабываемый эмоциональный опыт.

В статье расскажу о своем путешествии.

Поволжские немцы появились в России в 1760-х, когда Екатерина Вторая пригласила в Россию всех желающих иностранцев осваивать сложные территории — степи Поволжья. Она издала манифесты, в частности, «О позволении иностранцам селиться в России и свободном возвращении русских людей, бежавших за границу». Их перевели и распространили по европейским государствам, в том числе по территории современной Германии.

В манифестах было много заманчивых обещаний: например, освобождение от налогов, денежная помощь, свобода вероисповедания, иногда жилье. В итоге в Россию приехало около 30 тысяч иностранцев, в том числе мои предки. В своих воспоминаниях бабушка писала, что на призыв откликнулись еще итальянцы и французы, но они потом не выдержали сурового климата и уехали. Хотя подтверждения этому в открытых источниках я не нашла. Некоторые иностранцы поселились в крупных городах, но большинство отправили в Нижнее Поволжье развивать земледелие.

С 1760-х по 1940-е немцы жили в России, сохраняя свой обособленный уклад жизни. Например, они исповедовали лютеранство, а не православие, многие не говорили по-русски. Мой прадедушка, отец бабушки, даже некоторое время был пастором — правда, не знаю, где именно он служил. А для моей бабушки родным языком был немецкий. Русский она учила в школе, когда их семья переехала из деревни в городок Вольск. В своих воспоминаниях бабушка жаловалась, как непросто ей это давалось.

В советское время, в 1918 году, на территории Самарской и Саратовской губерний была организована Автономная Республика Немцев Поволжья. Она просуществовала до 1941 года.

Я с детства ощущала, что не совсем русская или совсем не русская — когда как. Например, в семье папиных родителей постоянно звучали песни на немецком. А еще у них было принято говорить некоторые слова на немецкий манер, и папа отчасти сохранил эту привычку. Например, своего отца он всегда называл «фатором» — от немецкого fater. А когда сердился, ругался по-немецки: «Mach dein maul zu!» Только на языковых курсах я перевела эту фразу и от умиления даже забыла обидеться. Оказывается, это означает «Закрой свою пасть».

Я тоже проявляла интерес к немецкому. Сначала учила его сама, а потом пошла на курсы и даже сдала экзамен на получение Гете-сертификата B1. Затем я еще несколько лет учила язык — на курсах и самостоятельно. Сейчас знаю его на среднем уровне, иногда смотрю немецкие каналы, слушаю радио, читаю новости на немецком. Временами мы с папой можем обменяться несколькими словами на нем, и нам это очень приятно. А иногда я говорю по-немецки даже с мужем: он знает его на начальном уровне.

Тем не менее я поздно заинтересовалась корнями: в юности мне была не так интересна тема генеалогии и предков. Глубокий интерес начал появляться только с годами. И когда я начала узнавать об истории бабушкиной семьи, раскрыла очень важную часть себя. Я стала богаче как личность и начала гордиться своими корнями еще больше.

Меня долго преследовало чувство вины, что я недостаточно интересовалась своими корнями и жизнью бабушки. Но после того как я изучила историю своей семьи и побывала в деревнях своих предков, я успокоилась.

В конце жизни бабушка записала свои воспоминания. Там собрала фотографии и некоторую информацию о предках. Благодаря этому я немало знаю о немецкой части своей семьи. Эти воспоминания бабушка написала от руки, а потом их набрала на компьютере ее бывшая ученица. Получилась небольшая книга, ее распечатали тиражом 100 экземпляров и распространили по родственникам. Одна книжка есть и у меня.

По словам бабушки, их деревня называлась Базель, там она прожила до восьми лет, пока ее семья не переехала в Вольск. А в селе Гларусе жили ее бабушка и дедушка по линии матери — Николай и Анна Арнгольды. Дедушка был учителем, он упомянут в описании села Гларуса.

Гларус и Базель — это названия швейцарских городов. Не знаю, почему именно так назывались и деревни поволжских немцев: по документам в тех краях не было швейцарцев. Я слышала версию, что местные власти хотели организовать деревни на манер швейцарских кантонов, поэтому и названия выбрали соответствующие.

Теперь у всех этих деревень русские названия. Базель сейчас — Баратаевка или Воротаевка, а Гларус — Георгиевка. Я побывала в той и в другой. Там сейчас живет только русское население. Немцы если и приезжают, то только чтобы потрогать бывшие дома своих родственников и найти могилы.

К слову, с русскими названиями деревень возникла путаница. В бабушкиных воспоминаниях написано, что село Базель стало Воротаевкой. Но в интернете, в том числе в «Википедии», пишут, что Воротаевка — это бывший Беттингер. А деревня Базель сейчас называется Васильевкой.

Я спросила дядю — бабушкиного сына, — в чем дело. Он объяснил, что Беттингер, а ныне Воротаевка, был большим селом, в которое входило несколько маленьких деревень и хуторов, в том числе Базель, Цюрих и Гларус. И, вероятно, моя бабушка имела в виду, что она родом из большого села Воротаевки, а конкретно — из одной его части, Базеля. По описанию деревни Воротаевки в интернете и бабушкиным записям, слова дяди подтверждаются.

Дальше в статье я буду называть деревни так, как написано в интернете.

В какой-то момент у меня возник пунктик на теме немецкой родни. Мне захотелось увидеть места, где жили предки, и потрогать руками что-то родное. В итоге в 2020 году я отправилась в бывшие деревни Базель и Гларус — а ныне Васильевку и Георгиевку Саратовской области.

Проблема была в том, что это маленькие деревни. Никаких родственников там уже не осталось, и я не знала, где ночевать, а ехать на один день без ночевки не видела смысла. Но в итоге я случайно прочла в интернете, что некий потомок местных немцев стал успешным бизнесменом и восстановил старую кирху в Зоркине — деревне неподалеку. А рядом построил гостевой дом. Я нашла сайт кирхи и гостевого дома и решила остановиться там. Две ночи там обошлись мне в 2400 ₽.

Еще одну ночь я планировала провести в Саратове — через «Букинг» забронировала комнату в хостеле «Панда-сити» за 2200 ₽. Насколько помню, в эту цену входили ужин и завтрак.

За прямые перелеты «Победой» из Петербурга в Саратов я заплатила 5747 ₽ в обе стороны. Билеты были без багажа, но мне хватило ручной клади — в небольшой рюкзак влезла даже зеркалка. Осенью 2023 года, когда я пишу эту статью, цены на аналогичные билеты из Москвы начинаются от 6000 ₽, из Санкт-Петербурга — от 10 000 ₽.

Дальше расскажу подробно обо всех пунктах моего путешествия: Саратове и деревнях Зоркине, Васильевке, Георгиевке и Воротаевке.

Я прилетела в саратовский аэропорт «Гагарин» в 11 утра. Примерно час добиралась до Саратова и провела там около шести часов — хотела посмотреть город. Сейчас думаю, что лучше бы больше времени провела в деревнях. Но тогда я не знала, чего ждать.

Маршрутка из аэропорта приезжает прямо на центральный автовокзал Саратова. Я сразу пошла в кассу, уточнила расписание автобусов до Зоркина и купила билет на вечерний рейс. Заплатила 290 ₽. Сейчас, осенью 2023 года, проезд стоит уже 381 ₽.

Затем я отправилась гулять по городу и фотографировать. Прошлась по главной улице и заглянула в кафе «Кашеварня» с полезной едой. Там предлагают разные крупы с мясом или овощами — вкусно, необычно и полезно. В этом кафе я открыла для себя полбу. Раньше она представлялась мне отрицательным героем русских сказок, а оказалась вкуснейшей крупой с медовым запахом. Сейчас каша с овощами в «Кашеварне» стоит 259 ₽. Мне кажется, в 2020 году я примерно столько же заплатила за нее и за чай.

После обеда я вышла на главную площадь, отправилась в художественный музей. Билет стоил 150 ₽. Еще я хотела зайти в краеведческий музей, где был зал, посвященный немецким переселенцам, но не попала туда: кажется, он был закрыт. А пока я гуляла по городу, пыталась представить, где в городе ходили мои родственники — а они точно ходили.

Саратов показался мне симпатичным, но запущенным и каким-то разномастным. Мне понравились старые здания и музей. Но смутили грязь и архитектурные монстры. Было ощущение, что в Саратове я откатилась на пару десятков лет назад.

Заселение в гостевой дом. Погуляв по Саратову, около 18:00 я села на маршрутку в сторону немецких деревень. Дорога заняла два с половиной часа. Деревни находятся в стороне от шоссе, и автобусы туда не заезжают. От остановки надо идти 20—30 минут.

Я приехала в Зоркино в темноте, и меня любезно встретили на машине работники гостевого дома. Я попросила об этом заранее — они согласились и денег с меня не взяли. Вообще, большинство людей в Саратове и в области было крайне гостеприимно и дружелюбно.

Церковь и гостевой дом показались мне оазисом какого-то чуждого присутствия в деревне. Все вокруг было как в обычной российской глубинке, и только территория кирхи с отелем, огороженная забором, была чистая и милая, словно ее принесли и поставили «посреди ничего». Хотя я могу быть предвзятой.

Кроме меня, гостей в доме не оказалось. Было странно оказаться в огромном здании почти одной.

Восстановленная кирха. После заселения, около девяти вечера, я вышла на улицу прогуляться. Работник гостевого дома предложил отпереть для меня церковь. Я с радостью согласилась и провела там минут 15.

Тишина и пустота в вечерней церкви произвели на меня огромное впечатление. Я пыталась представить, как сюда ходили немцы — в том числе мои родственники. В церкви создан небольшой уголок памяти немцев, там собраны копии указов о переселении и остатки старинного убранства церкви, например циферблат часов.

Перед сном я открыла окно и попыталась прислушаться к деревне. Был субботний вечер, и напротив церкви шумела местная молодежь. Кажется, местом притяжения был магазин через дорогу. Но в остальном было тихо и непривычно по сравнению с городом.

Я чувствовала волнение, что приехала на ту самую землю. Я находилась еще не в той деревне, где бабушка жила в детстве, но до нее оставалось максимум два километра. Наверняка мои родственники бывали и здесь, ведь все ездили друг к другу в гости, на базар по выходным.

На второй день я позавтракала в гостевом доме и немного прошлась по окрестностям. А примерно к десяти часам пришла на утреннюю службу в кирху. Всем раздали тексты псалмов. Потом я узнала, что у лютеран так принято: поют все вместе. Мне понравилось, было трогательно. Думаю, совместное пение объединяет.

Что еще интересно — в эту кирху ходят и местные православные. Видимо, не особо различают конфессии, а другой церкви в деревне нет. Но я не могу их осудить: мне самой сложно понять принципиальную разницу между православными и лютеранами, хотя спустя пару лет после этого путешествия по немецким деревням я проходила курсы по основам веры.

Прогулка по Зоркину. После службы я отправилась гулять по деревне и разглядывать немецкие дома. Их сохранилось немало, в том числе школа — двухэтажное здание рядом с кирхой.

Меня манили крутые обрывистые берега Волги, они были видны из деревни. Я очень хотела туда пойти, но одна боялась: с детства мне внушили, что бродить одной по кустам неправильно. Да и народу вокруг было удивительно мало — во всей деревне я встретила двух-трех человек. В тот момент я пожалела, что поехала одна. Хотя и в деревне я с интересом провела пару часов.

В тот же день, примерно в час дня, я пешком отправилась из Зоркина в Васильевку, или бывший Базель, где жила в детстве моя бабушка. Деревни соединяет проселочная дорога, идущая вдоль Волги. Расстояние — примерно два километра, это всего 20—25 минут ходу.

Конечно, мне было страшно идти одной через поля и кусты, но других вариантов не было: вокруг не оказалось никого, кто мог бы меня подвезти. В итоге я благополучно добралась до Васильевки и начала исследовать местность. И мое вдохновенное настроение быстро пропало.

Я прошла по главной дороге деревни. Мне она показалась местом запустения: на улицах не было почти никого, кроме пары пьяных персонажей и двух маленьких детей.

Большинство немецких домов оказалось разрушено. Даже от памятника архитектуры — бывшего молитвенного дома — остался только фундамент. Один местный сказал мне, что вроде как жители деревни разобрали его на кирпичи. Этот мужчина красил дом, пока разговаривал со мной, и сильно пнул кошку, чтобы та не лезла в краску. Кошка со стуком ударилась о стенку и резво убежала. Мне кажется, она не сильно пострадала, но от этой сцены мне захотелось плакать.

Бабушка в своих воспоминаниях писала, как они жили так близко к церкви, что при открытой двери было слышно пение. Я нашла место, где раньше стояла церковь. Это было легко: мой дядя рассказал, что на этом месте теперь памятник жертвам войны.

Рядом с памятником сохранился один дом — большая немецкая усадьба, в которой явно кто-то теперь жил. Рядом — дом поменьше. Но я не знала, был ли какой-то из них бабушкиным. Я бродила кругом, пытаясь сопоставить бабушкины записки и то, что видела. Но ощущала только непонимание и тоску.

Потом мне попался еще один местный — не очень чистый мужчина в подпитии. Он предложил мне показать немецкую мельницу. Я знала, где она, но пошла с ним: надеялась, что мужчина мне что-то расскажет. По дороге он все время курил и поддевал меня фразами вроде «Ты что, боишься?» В итоге мужчина и правда привел меня к мельнице, но дальше хотел повести в какие-то кусты. Я ушла от него, а он обиделся из-за того, что я его боюсь.

Немецкую мельницу с нефтяным двигателем в Базеле построили в 1908 году. Сейчас это заброшенное здание из красного кирпича, за забором и с темными, мрачными окнами. Ощущение было такое, будто из них вот-вот полезут вампиры, как в фильме ужасов.

Я бродила по деревне: то выходила на площадь, то кружила вокруг домов. Думала, зачем вообще приехала сюда. В тот момент у меня было много переживаний по поводу наших отношений с бабушкой — чувство вины, печаль. Уже 80 лет здесь не живут немцы, бабушка умерла, от деревни ничего не осталось. Никто ничего не помнит, все разорено и разрушено.

К тому же я тогда сомневалась, что пришла в нужное место, и от этого совсем расстроилась. Всего в Васильевке я провела два-три часа и в грустном настроении вернулась на главную улицу. Там встретила женщину на машине и попросила ее подвезти меня обратно в деревню Зоркино к гостевому дому. Женщина как раз туда собиралась, поэтому сразу же согласилась. От общения с ней мне стало немного легче: она была милая, открытая и наотрез отказалась от денег за поездку.

Вечером того же второго дня я стала искать в интернете более подробную информацию о поволжских немцах. Я пыталась найти своих родственников и хоть какие-то сведения, чтобы определить, где и кто жил в окрестностях. В результате прочла немало интересного. Например, на одном форуме наткнулась на список жителей Гларуса по переписи 1798 года и на имена каких-то дальних родственников. Но ничего конкретного я не нашла.

Я написала своему дяде. Тот дал мне телефон двоюродной сестры моей бабушки — родственницы со стороны матери. Она вроде как знала и помнила конкретный дом в селе Гларусе — Георгиевке. Это был дом не моей бабушки, а ее бабушки и дедушки, Николая и Анны Арнгольд. Но и он был для моей бабушки в каком-то смысле родным: они с сестрами и братом проводили там много времени летом.

А главное, дядя был уверен, что этот дом сохранился и его легко узнать, потому что есть его фотографии. Я решила поискать этот дом на следующий день.

На третий день утром я позавтракала и оплатила питание в гостевом доме — 773 ₽ за прошедшие два дня. Затем выселилась и пешком прошла два километра до шоссе, чтобы сесть на маршрутку. Я специально подгадала время под расписание рейсов.

По дороге настроение у меня улучшилось, все казалось не таким мрачным, как вчера. К тому же стоял ясный день и для конца октября было жарко. От этого все вокруг казалось более дружелюбным. Я решила для себя: даже если я вообще ничего не найду, все равно не зря приехала. Ведь это моя земля.

На маршрутке я доехала до поворота на село Георгиевку — это около восьми километров. Еще два прошла от шоссе до деревни пешком. Шла одна по залитой солнцем степи. Было страшновато, но больше радостно. Я потрогала землю и ощутила какую-то магию, почувствовала защиту и уверенность в себе. Как будто моя семья встала у меня за спиной, и это настоящее — ведь мои предки действительно жили тут 270 лет.

Мне было жаль, что невозможно найти кладбище и тем более конкретные могилы. Я читала, что в основном немецкие кладбища либо сровняли с землей и что-то построили сверху, либо просто забросили, и сейчас там сложно что-либо найти.

Я дошла до большого старого дома, в котором был магазин. Через дорогу от него стоял еще один дом. Оба явно были немецкими. Я обошла магазин кругом, зашла внутрь и решила позвонить троюродной бабушке. Я стеснялась и переживала: все-таки мы незнакомы, а тут я со своими вопросами. Но дядя уверял, что она очень доброжелательная и все воспримет нормально.

Так и вышло. Троюродная бабушка оказалась приятной, с юмором, бодрой — а ей уже далеко за 80. Мне показалось, она обрадовалась моему звонку. Я описала ей дом, она нашла фотографию и описала ее в ответ. Мы пересчитали окна, украшения на стенах, обсудили еще какие-то особенности дома. Все совпадало, за исключением цвета: раньше он был красный, а теперь — сиренево-белый. Еще не осталось фруктового сада вокруг и пристройки — летней кухни. Но я поняла, что нашла дом предков и моя мечта сбылась. Чувствовала себя как в кино.

Потом я разговорилась с продавцами и они разрешили мне зайти в подсобное помещение, чтобы я могла осмотреть все изнутри. Там был и погреб. Все, как писала бабушка: в детстве она боялась туда заходить, потому что в нем прыгали лягушки.

Дом внутри выглядел потрепанным: краска на стенах облупилась, доски пола рассохлись и прогнили, местами на потолке обвалилась штукатурка. Если бы я видела дом таким, каким он был в детстве моей бабушки, мне стало бы больно от его перемен. Но в тот момент мне казалось волшебством, что я вообще его нашла.

Затем я снова вышла на улицу, присела на деревянную лавочку. На крыльце играли кошка с котенком, и это было уже совсем кинематографично. Мне все время хотелось трогать стены и плакать. Думаю, это был настоящий катарсис.

В личном дневнике я тогда написала, что эмоции зашкаливали еще несколько дней. Мелькнула даже сумасшедшая мысль: а не купить ли дом в одной из этих деревень. Ведь это значит купить кусок «той самой» земли. Я даже посмотрела объявления в области. Кажется, меньше чем за миллион можно было взять милый домик — в Ленинградской области такое маловероятно. Но, конечно, это была чистая фантазия: переселяться туда я не планирую, да и немецкой деревни там уже давно нет.

После села прапрадедушки и прапрабабушки я решила зайти еще в одну деревню — Воротаевку, бывший Беттингер. До нее я снова прошла пару километров.

В результате ничего конкретного в этой деревне я не нашла. Да и толком не знала, где искать. На месте огромной сгоревшей церкви был пустырь. Также стоял ряд домов, в некоторых из них угадывались немецкие. На этом все.

Зато меня впечатлили большая стая белых гусей и лошадь, запряженная в телегу, — деревенская благодать. Еще в деревне оказался магазин, там я купила на перекус хлеб, сыр и шоколадку. Добрая продавец гостеприимно посадила меня пить чай за столик в магазине, и мы с ней пообщались. Говорили про новости мира и страны, ковид, немного про немцев и — внезапно — про свиноводство, потому что продавщица раньше держала свиней. Было интересно.

Примерно в три часа я вернулась на шоссе и села на маршрутку в Саратов. Обратная дорога заняла те же два-три часа и обошлась в 290 ₽.

По приезде в Саратов я сразу же купила билет на электричку в аэропорт на следующее утро. За билет отдала меньше 100 ₽.

Затем я немного погуляла по вечерним улицам Саратова, вышла на красивую набережную. Город снова показался мне запущенным: полуразрушенные здания и помойки в арках в центре, архитектурные монстры — старинные пятиэтажные дома, переделанные в высотки. Я вообще не знала, что так можно.

А вот в плане людей Саратов показался гостеприимным. Местные не просто вежливые, а душевные. В Питере люди общаются в целом нормально, но они более отстраненные, со снобским северным холодком. Я порой чувствую его даже в себе. А в Саратове и области я чаще всего встречала людей, которые хотели вникнуть в мои проблемы и помочь. Например, кассир на вокзале минут пять вместе со мной размышляла и предлагала варианты, как удобнее доехать до аэропорта и не лучше ли сесть на автобус, который едет позже, — чтобы поспать подольше. Было приятно такое теплое отношение.

Я переночевала в отдельном номере хостела. Мне там понравилось: комната с современным ремонтом и своим санузлом, чисто. На высоком этаже расположился уютный большой общий зал для еды и отдыха с видом на город. В стоимость входили вполне съедобные ужин и завтрак, так что на еду я больше не тратилась.

На следующий день в 07:46 я села на электричку и уже к 09:00 была в аэропорту. Аэропорт Саратова маленький, но современный. До вылета оставалось два с половиной часа, и я с удовольствием бродила по нему.

Еще до поездки мой рациональный муж сомневался по поводу этой затеи: ему казалось, что я пожалею о потраченном времени и деньгах и ничего не получу взамен. Но в итоге это путешествие остается для меня источником радости, хотя прошло уже три года. Поездка точно стоила денег и времени, что я потратила.

Жалею только о том, что не смогла провести в немецких деревнях больше времени и побольше всего разыскать. А еще — что не съездила в городок Вольск неподалеку, куда переехала семья бабушки, когда ей было восемь лет. Она так подробно описывала дом в воспоминаниях, что есть надежда найти и его.

С троюродной бабушкой, которой я звонила, мы до сих пор общаемся по телефону, а весной 2023 года я даже навестила ее и познакомилась лично. Она живет в Орске — это Оренбургская область, на самой границе с Казахстаном. Наша встреча была очень трогательной, хотя мы общались всего один вечер.

Благодаря троюродной бабушке я познакомилась и с другими родственниками, о которых раньше даже не знала — например, еще одной троюродной бабушкой, которая живет в Петербурге. Это тоже двоюродная сестра моей бабушки по маме, но мы с ней не виделись из-за ее слабого здоровья.

После поездки на одном сайте про немцев Поволжья я нашла фотографию дома своих предков с подписью «бывшая школа». Это меня смутило. Я подумала, неужели мы с родственниками ошиблись и это вовсе не наш дом. Но, насколько я поняла, в разные периоды это здание действительно было и жилым домом, и школой. И даже если я ошиблась с домом, все эти места в любом случае — те самые и настоящие.

Благодаря путешествию на родину предков у меня появилось ощущение сбывшейся мечты и чувство, что в жизни теперь есть опора, потому что я больше знаю про себя.

Я поняла, что такие поездки стоят усилий и потраченных денег. В будущем я хочу побывать в Самаре, где жил и был расстрелян мой прадедушка. Еще планирую съездить в Вольск, а также в Оренбург и Оренбургскую область — там родился и провел юность мой папа. Кроме того, я собираюсь посетить места памяти не только немецкой части своей семьи, но и русской. Например, найти дом маминой бабушки в Тверской области.

Эти планы дают мне вдохновение и энергию, но в то же время я как будто слишком легко проваливаюсь в роль «внучки немецкой бабушки». Меня смущает мысль, не слишком ли я увлекаюсь прошлым. Как будто моя жизнь сама по себе не так интересна, а эти истории придают ей недостающую ценность. Не забываю ли я про себя, не сливаюсь ли с предками? Для меня это пока нерешенный вопрос.

1. Доверяйте своим ощущениям. Если для вас важно съездить на места памяти, сделайте это.
2. Узнавайте максимум информации заранее. Я во многом поехала наудачу, но лучше так не делать. В интернете много информации, но бывают ошибки, — лучше все перепроверять. Если не боитесь сложностей, можете запросить архивы.
3. Записывайте свои впечатления или наговорите аудиодневник, чтобы ничего не забыть. Я вела дневник и заметки на телефоне, поэтому многие вещи легко восстановила в памяти.
4. Фотографируйте в пути — не только красивые и памятные места, но и, например, указатели, расписания, таблички. Это точно поможет восстановить самое интересное и важное.
5. Если вы такой же тревожный человек, как я, лучше предусмотрите, как будете безопасно перемещаться по пустынным местам, которых много в деревнях. Если бы я поехала с мужем, попала бы на берег Волги и вообще чувствовала бы себя комфортнее.