Почему одни страны богатые, а другие — нет: объяснение нобелев­ских лау­реатов

14 октября Королевская академия наук Швеции объявила лауреатов премии по экономике. Награду получили американские экономисты Дарон Асемоглу, Саймон Джонсон и Джеймс Робинсон за «исследования того, как институты формируются и влияют на благосостояние».

Нобелевская премия 2024 года по экономике — наверно, самая ожидаемая и предсказуемая за долгое время. То, что «за институты» дадут премию, было понятно еще 10 лет назад, потому что работы лауреатов сильно повлияли на представления об экономическом развитии и открыли дорогу множеству других исследований, дав ученым и новые идеи, и способ работы с историческими данными.

Если объяснять максимально просто, то премию дали за ответы на два вопроса. Первый: какие именно экономические институты способствуют долгосрочному росту благосостояния? Второй: как и почему политические институты способствуют или мешают развитию? Первая тема стартовала с двух теперь уже основополагающих статей Асемоглу, Джонсона и Робинсона 2001 и 2002 года, а вторая — со статей Асемоглу и Робинсона 2000 года. Было еще огромное количество последующих статей и знаменитых книг лауреатов.

Институты — это и законы, и системы выборов, и организация власти. Быть может, богатые страны изначально выбирают определенные институты на определенных этапах своего развития? Можно ли утверждать, что какие-то конкретные типы институтов способствуют благосостоянию?

Проблема в том, что для выявления зависимости в идеале нужны эксперимент и вариация данных.

Самый простой пример того, как это работает: нам нужно выяснить, какая упаковка товара больше нравится людям — синяя или красная? Вариация — это цвет упаковки. Один и тот же товар предлагаем тысяче человек — в красной упаковке и тысяче человек — в синей упаковке. Дальше смотрим на эффект: в какой упаковке этот товар покупали чаще? Так мы выясняем, как цвет упаковки влияет на объем продаж.

Но как быть, если вопрос, например, в том, какие школьные классы лучше для образовательного процесса: большие или маленькие? Такой эксперимент уже просто не проведешь: родители могут взбунтоваться.

Еще сложнее, если у нас есть вопрос о том, что влияет на экономический рост. Как проводить эксперимент? Кто на него согласится? И когда мы увидим эффект? Через год? Через пять лет? Через 50? Запустить эксперимент с таким сроком исполнения невозможно.

В чем находка нобелевских лауреатов? Они предложили: а давайте мы как бы проведем квазиэксперимент. То есть найдем примеры в истории, когда вариации в институтах возникали сами по себе и относительно случайно, а затем аккуратно измерим эффект.

Таким квазиэкспериментом стала колонизация. Институты, конечно, меняются со временем. Но они сегодня в произвольной стране зависят от того, какими были в ней в тот момент, когда она обрела независимость, а те, в свою очередь, зависят от тех институтов, которые установились в колониальный период. А для этого как раз и важна вариация в начальных условиях.

Англичане, португальцы или испанцы плавали вокруг целых континентов, останавливались в разных местах и начинали их колонизировать. Конечно, сам фактор колонизации, скажем англичанами, не очень случаен, да и «английские» институты — система права, например — потенциально хороши сами по себе, что не позволит получить чистого ответа.

Но местности, которые колонизировали, достаточно сильно варьируются по климату, населению, ресурсам и времени колонизации. Нужно решить, что же могло быть практически случайной вариацией при колонизации, как в примере с красной и синей упаковкой, где ею был цвет.

Выбор вариации — это одновременно и наука, и искусство ученых. Робинсон, Асемоглу и Саймон предложили два варианта. Первый — это уровень заболеваемости различными болезнями и их опасность для европейцев. Второй — плотность и урбанизация местного населения во время колонизации.

Перед колонизаторами был вопрос: стоит ли им оставаться жить в той местности, куда они приплыли? И если оставаться, то какие законы в этом случае нужны? И какие — если не оставаться, а просто забирать ресурсы?

Институты можно разделить на два типа: инклюзивные, при которых широкие массы местного населения пользуются правами и благами на равных условиях с колонизаторами и могут влиять на принятие решений, и экстрактивные — то есть высасывающие ренту, — при которых узкий круг элиты собирает непропорционально высокую ренту и диктует решения остальным.

И можно легко предположить — и, конечно, проверить, — что в тех местностях, где смертность среди колонизаторов была выше или сопротивление местного населения было сильнее, колонизаторы селились менее охотно и выбирали экстрактивные институты. И наоборот, если условия для переселения были благоприятные, то развивались более инклюзивные институты.

Вариация в начальных условиях как раз и позволила объяснить эффекты институтов в развитии бывших колоний. Те страны, где изначально смертность была ниже, получили инклюзивные институты и, как итог, более высокое благосостояние в современном мире.

Выводы из второго наблюдения получили известность как «разворот судьбы». Страны, которые 500 лет назад жили не очень хорошо — а качество жизни всегда связано с плотностью населения и урбанизацией, — меньше сопротивлялись переселенцам, получили инклюзивные институты и сейчас благодаря им чувствуют себя намного лучше. А страны и местности, которые были богаты 500 лет назад и, соответственно, сопротивлялись сильнее, получили экстрактивные институты и сейчас стали беднее. Такого не происходило в истории в предыдущие пару тысячелетий.

Красота и мощь этого метода и полученных результатов в том, что такой квазиэксперимент позволяет оценить эффект так, будто бы эксперимент провели в реальности. Результаты устойчивы перед другими возможными объяснениями  . В частности, кто-то мог бы сказать, что часть бывших колоний сейчас обладает высоким уровнем благосостояния потому, что их колонизаторами были англичане и эти страны позаимствовали английское право. Или что для успеха бывших колоний важна религия их колонизаторов, например протестантство. Или все еще проще и везде в итоге неплохо — кроме Африки.

Не споря с этими утверждениями, лауреаты показывают, что их результаты практически не меняются, если, к примеру, исключить из рассмотрения Африку или бывшие английские колонии. То есть именно институты, а вернее, их инклюзивность — это основополагающий для долгосрочного экономического роста фактор.

Ученые попытались найти ответ на вопрос, почему не все страны стремятся развивать свои институты, раз их влияние на качество жизни людей так очевидно. Почему не все они становятся демократиями с прозрачной системой сменяемости власти, равными правами участия в голосованиях, защитой прав собственности, отсутствием дискриминации, равным доступом к образованию, медицине и другим социальным благам?

В своих исследованиях Дарон Асемоглу и Джеймс Робинсон приходят к выводу, что дело в поведении политических элит. Там, где элиты получают львиную долю ренты, они, естественно, хотят оставить за собой такую возможность и не меняют институты без необходимости. А если и делают это, то с учетом сохранения своей власти. По мнению нобелевских лауреатов, это главное, что тормозит переход отстающих в экономическом развитии государств к более инклюзивным институтам. При этом элиты, которым долго удается сдерживать недовольство людей, могут препятствовать их развитию в течение длительного времени.

В отдельных статьях нобелевских лауреатов можно прочитать про трансформацию политических институтов и их влияние на экономический рост.

Тем, кто хотел бы больше узнать про исследования нобелевских лауреатов, я бы рекомендовал их знаменитые книги: «Почему одни страны богатые, а другие бедные»  , «Узкий коридор»  и «Власть и прогресс»  .