«Мы не враги»: как мигрант из Узбеки­стана стал право­защитником

В старших классах я понял, что хочу быть юристом.

Я получил высшее образование в Ташкенте и после планировал продолжить обучение в Москве. В России я столкнулся со знакомыми многим мигрантам трудностями: бюрократией, проблемами с поиском работы и жилья, ксенофобией, а порой и нарушением своих прав.

Тогда я решил помогать не только себе, но и другим мигрантам: консультировал их как юрист, выступал переводчиком. Потом стал работать в правозащитной некоммерческой организации и запустил ютуб-канал и портал в поддержку мигрантов в России.

Для Т⁠—⁠Ж и издания «Такие дела» я рассказал, как справлялся со сложностями в Москве, поддерживал других мигрантов и почему решил уйти из юриспруденции в медиаменеджмент.

Я родился в 1985 году в селе Урта-Шахрихан Узбекской ССР. Отец, юрист по образованию, работал прокурором. Мама какое-то время была учителем ботаники в школе для глухонемых учеников, а потом уволилась и посвятила себя воспитанию детей. Я был средним из трех братьев.

Вскоре после моего рождения отца перевели на работу в Ходжабайский район, и мы переехали. У меня были хорошие отношения с родными и активное детство: как и все дети, я любил гулять и играть с ребятами во дворе, а еще занимался карате и футболом. Но большую часть времени всегда посвящал учебе: с семи лет ходил к репетитору по английскому и много занимался сам.

Когда мне было 12 лет, мы вернулись в родной район. Нам с братьями пришлось переходить в новые школы. Я учился лучше всех — видимо, поэтому папа решил реализовать свою несбывшуюся мечту через меня. Он сказал, что мне надо стать ученым, и предложил поступить в лицей с углубленным изучением физики и математики.

Я еще не знал, чем хочу заниматься, и не стал возражать отцу. Выяснилось, что мне в этот лицей рано: я перешел только в седьмой класс, а туда брали с восьмого. Но директор был знакомым отца, поэтому решил дать мне шанс. Меня зачислили в лицей, но по итогам первой четверти я должен был наравне с одноклассниками сдать экзамены.

В итоге я справился, но мне пришлось много заниматься с репетиторами, чтобы нагнать других ребят. Было тяжело. А главное, я быстро осознал, что не технарь, а гуманитарий: больше всего мне нравились история и право. Отец тоже это заметил и, даже не спросив, через год перевел меня в другую школу. С девятого класса я стал учиться в лицее с углубленным изучением права. Тогда я точно понял, что это мое.

Я хорошо учился, постоянно ездил на олимпиады и конкурсы по праву. Иногда пропускал половину уроков, потому что разъезжал по всей стране. У меня осталось много грамот за участие в конкурсах, несколько раз даже занимал призовые места.

Из-за пропуска седьмого класса я окончил школу в 15 лет. Помню, у меня даже паспорта не было  для подачи документов в вуз, и вместо него мне выдали специальную справку. У меня отсутствовали любые сомнения насчет будущей профессии: я так увлекался правом, что решил, как и отец, стать юристом. Выбрал один из самых престижных вузов Узбекистана — Ташкентский государственный юридический институт, ТГЮИ.

К сожалению, в том году я не поступил: не хватило всего пяти баллов из 158. Думаю, сыграли роль и высокий конкурс, и то, что я был младше других — мне еще требовалось время на подготовку. Помогли родители: они сняли для меня квартиру в Ташкенте и наняли репетиторов, которые готовили к поступлению именно в ТГЮИ. В итоге со второго раза я справился и в 2001 году стал студентом.

Быть студентом мне понравилось. Мы с братом жили в квартире знакомого семьи, гуляли по Ташкенту, у нас было много друзей. Уже со второго курса я стал работать репетитором — готовил школьников к поступлению в свой вуз. Неплохо зарабатывал, но денег не хватало, чтобы полностью обеспечить себя, поэтому помогали родители. Сама учеба тоже радовала. Были хорошие преподаватели и интересные предметы — например, международное право, на олимпиаде по которому я занял второе место.

Но в целом я учился неидеально: часто опаздывал, ходил только на те занятия, которые считал полезными для себя. На красный диплом не рассчитывал — понимал, что мне все равно не дадут его получить. Я не признавал порядки и на все имел свое мнение, из-за чего постоянно ссорился с деканатом.

Вуз ожидал, что все студенты будут вести себя примерно, а мне не нравился постоянный контроль. Например, у нас был строгий дресс-код: заставляли каждый день носить костюм и галстук. Если пришел в другой одежде, нужно было писать объяснительную, а за частые нарушения могли отчислить. В школе у нас тоже была форма, но все было не так строго, поэтому я не возмущался. А вот в вузе стал бунтарем.

В студенческие годы я начал увлекаться российской прессой. Но во времена Каримова  в Узбекистане была жесткая цензура, и прочитать что-то про политику и экономику у нас было невозможно.

Тогда я подписался на российские издания — «Аргументы и факты» и «Труд». В 2003 году впервые получил из Москвы журналы «Коммерсантъ Власть» и «Коммерсантъ Деньги». Это был космос: столько всего интересного, глубокая аналитика, красивые яркие фотографии.

В то же время я разочаровался в работе в государственных органах. На третьем и четвертом курсах у нас была практика в судах и в прокуратуре, и я увидел, что многое там делалось не по закону.

Например, приговор выносили заранее — к моменту, когда начиналось заседание, мы уже знали, чем оно закончится. То, что говорили адвокаты и прокурор, не имело никакого значения. Суд якобы удалялся на совещание, но это была профанация: они ничего не решали, а просто пили чай. Я понял, что точно не буду ни прокурором, ни судьей.

В 2005 году я окончил вуз и задумался, что делать дальше. В итоге решил сменить специальность и поступить в магистратуру на факультет международных отношений. Поскольку увлекался российской политикой и прессой, выбрал МГИМО. Учиться нужно было на русском, но я не видел в этом проблемы: я ходил в русский детский сад, изучал язык в школе и в университете, старался много читать и писать на нем.

Решение о поступлении в МГИМО я принял слишком поздно: когда прилетел в Москву в октябре, прием документов уже закончился. Мне нужно было ждать следующего года. Я решил остаться в России, поработать и подкопить денег на учебу: на бюджетное место в российском вузе я, как иностранец, не мог рассчитывать.

На первое время остановился у знакомых, которые снимали комнату в Одинцове. Оформил регистрацию по месту жительства — это требовалось для работы.

Без ВНЖ я смог устроиться только курьером в интернет-магазин «Бутылка.ру». Психологически мне с высшим образованием, конечно, было тяжело заниматься доставкой. Но проработал я там всего 15 дней: мне позвонил кто-то из родственников и сказал, что знает директора строительной компании в Москве, который мог устроить к себе.

До сих пор помню, как проходил собеседование.

Меня взяли на работу. Вместе с другими рабочими я укладывал кровлю на улице Плющиха. Помню, получил за это больше 400 $ — на тот момент это были большие деньги. Такая работа, конечно, была далека от моей специальности, зато меня оформили официально — благодаря этому я получил разрешение на работу в России на год.

Через два месяца знакомый из интернет-магазина, где я поначалу трудился, позвал меня в компанию «Ермаков и партнеры» — сказал, что они ищут помощника юриста. Я согласился: радовался, что наконец-то могу заняться чем-то по своей части.

Зарплата была маленькой, всего 10 000 ₽. Пришлось искать подработку, и я начал помогать другим узбекистанцам. Они обращались ко мне через знакомых. Я оформлял и восстанавливал им документы, помогал с покупкой авиабилетов, делал денежные переводы их родным: не все хорошо знали русский и могли доехать от стройки до банка или авиакассы.

В итоге через несколько месяцев меня уволили из компании: я был слишком занят своей подработкой и часто опаздывал в офис. Тогда я полностью посвятил себя помощи другим мигрантам.

Я зарабатывал, но на аренду квартиры или комнаты в Москве не хватало. Так что жил в бараке на 10—15 человек вместе со строителями из нашего района. Бывало, что приезжал в гости и оставался в бытовках на стройобъектах или в подвале жилого дома вместе с дворниками.

Иногда приходилось сталкиваться с ксенофобией. В 2000-х еще были скинхеды  , иногда они даже убивали мигрантов. Один раз на Ленинградском вокзале встретил таких: они агрессивно смотрели на меня и начали идти навстречу. Я долго не решался выйти на улицу, оставался на вокзале, где была полиция и другие люди, — ждал, пока они уйдут.

С обычными горожанами тоже всякое бывало. Классическая ситуация: стоишь в очереди в супермаркете, кто-нибудь сверлит тебя недовольным взглядом и ворчит: «Понаехали!» Одна женщина, услышав в миграционной службе, что я говорю по-русски, сказала: «Оказывается, есть грамотные узбеки!»

Полицейские, к счастью, интересовались мной редко, но случались и неприятные ситуации. Один раз меня остановили для проверки документов на Ленинградском вокзале и спросили, куда еду. Я ответил, что в Петербург, к родным. «Уже и родственниками тут обзавестись успел?» — сказал полицейский с издевкой. При этом он не возвращал мою миграционную карту  , мял ее и чуть не порвал.

В другой раз полицейские остановили меня и стали показывать какой-то белый порошок в пакете. Угрожали, что подкинут его мне, если не дам денег — 500 ₽. Пришлось это сделать.

К лету я передумал поступать в университет: учеба для иностранца в МГИМО стоила 6000 € в год, а у меня не получилось накопить такую сумму. К тому же я понял, что работать мне интереснее, чем учиться.

В начале 2007 года со мной вдруг связался юрист, уволивший меня из «Ермаков и партнеры», и предложил вместе открыть компанию. Он планировал заниматься в том числе помощью мигрантам и рассчитывал получать через меня клиентов.

Так я стал соучредителем и генеральным директором консалтинговой группы «НИКА». Проблем с документами не было: зарегистрировать юрлицо в России мог любой. С работой я тоже справлялся: быстро вник в особенности российского законодательства — оно практически ничем не отличается от узбекского. Мы помогали мигрантам с оформлением на работу, регистрацией фирм, получением патентов и по другим вопросам.

У меня стало больше денег — бывало, зарабатывал по 2000—3000 $ в месяц. Тогда я начал снимать жилье: сначала подселился к знакомым из Узбекистана — вчетвером жили в двухкомнатной квартире.

Потом пытался найти квартиру для себя, но это оказалось трудно. Как только я говорил, что из Узбекистана, мне сразу отказывали. Пришлось попросить русскую знакомую договориться о просмотре и пойти туда со мной — мы наврали, что будем жить вместе. Только после этого мне сдали жилье.

В 2008 году я через родителей познакомился со своей будущей женой. Она жила не в России, но легко согласилась переехать ко мне. Вскоре мы заключили брак и с тех пор жили вместе в той самой квартире.

Чтобы находиться в России, мне требовалась регистрация. Но хозяин квартиры не хотел меня прописывать — это очень распространенная проблема среди мигрантов. Как и многим другим, мне приходилось покупать регистрацию в том месте, где я не жил, — это стоило 3000 ₽ на три месяца.

Это опасно, потому что в любой момент адрес могут проверить. Если окажется, что человек там не живет, его депортируют. Но мне повезло, меня никогда не проверяли — думаю, потому, что я хорошо говорил по-русски, презентабельно выглядел и не вызывал подозрений.

Каждый год мне надо было заново оформлять разрешение на работу для подтверждения, что у меня есть основание находиться в России. Приходилось долго собирать нужные документы, а потом стоять в огромной очереди в миграционной службе. Иногда это занимало весь день.

Только в 2010 году я смог получить разрешение на временное проживание, РВП, на три года. Для него нужны основания — у меня это была своя компания и уплата налогов в России. Хотя к тому моменту я вел бизнес уже несколько лет, сделать разрешение раньше не получалось: каждый год на регион выделяли ограниченное количество квот. Еще через два года мне удалось получить ВНЖ на пять лет, и потом я несколько раз продлевал его.

Во время работы в «НИКЕ» я часто бесплатно консультировал мигрантов, но в основном услуги были платными. Все изменилось в 2013 году, когда я познакомился с Валентиной Валентиновной Чупик — руководителем международной некоммерческой организации «Тонг Жахони».

НКО проводила тренинги для мигрантов, и я присоединился к одному из занятий. Нас учили, как искать работу и жилье, взаимодействовать с полицией. Мы разыгрывали разные ситуации, было полезно и интересно. Тогда я впервые узнал, что есть люди, которые проводят такие мероприятия и оказывают юридическую помощь мигрантам бесплатно.

Потом мы много общались с Валентиной Валентиновной, и она сильно повлияла на меня. Я был поражен, что она совершенно бесплатно и с таким рвением помогала.

В 2015 году я тоже стал защищать права мигрантов. Начал с мобильного приложения Migrant. Многие узбекистанцы жаловались, что они не умеют проверять, есть ли у них запрет на въезд в Россию. Я заказал у знакомых программистов за 1500 $ разработку приложения, которое помогало зайти на сайт МВД и проверить это.

Мы сделали и запустили Migrant за три месяца, и приложение сразу стало востребованным. Тогда у него было более 170 тысяч скачиваний и множество положительных отзывов. Много раз меня благодарили лично. Migrant стал моим первым социальным проектом — я ничего на нем не заработал.

В 2016 году я приехал в Узбекистан и предложил одному из больших местных изданий Kun.uz взять у меня интервью, чтобы рассказать о проблемах мигрантов и своем приложении. После часового разговора на меня начали выходить узбекские и российские журналисты — например, «Дождь» и «Би-би-си». После я дал еще несколько интервью.

Вскоре я сам стал писать для выходящей в Москве на узбекском газеты «Узбегим». В своих материалах освещал юридические вопросы: рассказывал, как сделать разрешение на работу, что нужно для оформления РВП, за что можно получить запрет на въезд и как его снять.

В 2017 году Валентина Чупик предложила мне присоединиться к ее команде как узбекоязычному юристу. У меня по-прежнему был свой бизнес, но я согласился и следующие три года проработал в «Тонг Жахони».

Вся помощь, которую оказывала наша организация, была бесплатной, а зарплаты сотрудники получали за счет иностранных грантов. Денег было не слишком много: сначала моя зарплата была примерно 450 €, на следующий год — около 1000 €. Но все компенсировало невероятное чувство, что мы реально помогали людям. Я понял, что мне это нравится намного больше, чем трудиться в коммерции. Бизнесом занимался уже не очень активно, а потом и вовсе закрыл свою компанию.

В штате «Тонг Жахони» было четыре юриста. В год мы помогали примерно 25 тысячам мигрантов. Во время пандемии нам звонили люди, у которых не получалось вызвать скорую. Операторы им отказывали: говорили «вы не граждане РФ, у вас нет медицинской страховки», хотя не имели на это право. Тогда к нам обратился начальник Агентства внешней трудовой миграции Узбекистана и предложил организовать кол-центр, чтобы помогать мигрантам вызывать скорую.

Мы собрали журналистов, которые пишут про миграцию, юристов, активистов, волонтеров, и в кратчайшие сроки создали единый номер. Люди звонили по нему, и операторы отвечали им на четырех языках: узбекском, киргизском, таджикском и русском. Они выясняли, какая у человека проблема, помогали дозвониться до скорой и добиться, чтобы она приехала. Благодаря нашему кол-центру более 700 человек смогли получить медицинскую помощь.

Еще к нам поступало много жалоб на полицию. Обычно мигрантов останавливали в метро или забирали из квартир для «проверки документов». По закону через три часа после задержания полицейские должны или предъявить обвинение, или отпустить человека. Но бывало, что людей держали намного дольше без оснований.

В таких случаях мы звонили в отделение полиции и просили объяснить причину задержания. Обычно после этого людей отпускали. Если нет, мы делились информацией в нашей группе и просили волонтеров тоже звонить в отделение. Массовые звонки, как правило, срабатывали.

Раз в три месяца мы ездили в спецприемник «Сахарово» в Москве. Там ждут депортации те, кого через суд выдворили из страны. Как правило, они находятся там полтора-два месяца, пока постановление не вступит в силу. Спецприемник финансирует государство, но иногда деньги кончаются — и начинаются проблемы со снабжением. Мы возили мигрантам одежду, лекарства, еду и воду.

Вскоре я понял, что хочу не только консультировать отдельных людей, но и доносить информацию до широкой аудитории. В 2017 году начал выпускать бесплатную газету «Мигрант» на русском и узбекском языках. В ней были статьи с полезной информацией для мигрантов: советами, инструкциями и разбором законов.

Материалы писал я сам и мои знакомые журналисты из Ташкента. Еще я нанял дизайнера, верстальщика и нашел типографию, где мы отпечатали тираж в 5000 экземпляров. Газету распространяли в миграционном центре «Сахарово», офисе моей компании и популярных у мигрантов кафе — например, в чайхане «Анор».

Однако нам удалось выпустить только четыре номера «Мигранта». Выпуск одного номера стоил порядка 80 000 ₽. Я оплачивал все сам, а рекламой удавалось отбить только 20% расходов. Финансовой возможности продолжать выпуск просто не было. Но даже за такое короткое время у нас появились постоянные читатели — те, кто писал мне с благодарностями и говорил, что ждет нового выпуска.

Вместо газеты я решил запустить ютуб-канал Migrant UZ. Мне часто звонили с одинаковыми вопросами, и я подумал, что было бы удобно собрать ответы на них в одном месте. В 2017 году мы с моим помощником выложили первое снятое на телефон видео. Затем подготовили целую серию роликов и стали регулярно проводить эфиры, где я отвечал на вопросы зрителей.

Медиапроекты давали мне ощущение, что я делаю что-то полезное. Проблема была только в том, что я на них не зарабатывал. Все изменилось в 2018 году, когда у меня набралось десять тысяч подписчиков. Канал стал приносить небольшой доход, и я смог нанять оператора-монтажера, которому платил 45 000 ₽. Сейчас у моего канала уже 900 тысяч подписчиков.

Я осознал, что вышел на новый уровень. Четверо юристов от НКО могли помочь десяткам тысяч, но мигрантов — миллионы. Именно СМИ дают возможность охватить всех и донести важную информацию до каждого.

Я вел канал один в свободное от работы время и, естественно, не успевал делать много. В 2021 году понял, что этого недостаточно, и решил запустить полноценное медиа — портал Migrant.uz. Нанял профессиональных журналистов и редакторов, которые стали писать новости и статьи.

Мы поднимаем мигрантские проблемы и привлекаем к ним внимание властей. Зачастую государство бездействует, а когда мы рассказываем о ситуации, приходит распоряжение разобраться.

Помогли уже многим. Например, в Клине у узбечки отобрали шестилетнюю дочку. Женщина родила дома, и у ребенка не было свидетельства о рождении. На улице их заметили соцработники и, когда мать не смогла предъявить документы девочки, решили забрать ее.

Мы писали об этом, а затем я как юрист и переводчик помогал женщине. В итоге вмешалось посольство Узбекистана, и через два месяца мы смогли вернуть ребенка родительнице. Девочке оформили документы в посольстве и вместе с мамой отправили в Узбекистан.

Летом 2021 года мы с семьей — женой и тремя детьми — переехали в Ташкент. У меня не было планов навсегда оставаться в России, хотя я и пробыл там 16 лет. Я устал жить вдали от дома и родных. К тому же дети подрастали, и я не хотел, чтобы они учились в российских школах. Видел, что подростки там матерятся, курят, выпивают и целуются — все это противоречит нашим национальным традициям.

В Ташкенте я продолжаю развивать Migrant.uz. Мы зарегистрированы как СМИ, работаем системно и профессионально. Сейчас в нашей команде десять человек. Сотрудники получают от 400 $⁣ (38 398 ₽)  до 1600 $⁣ (153 594 ₽), а доход приходит за счет рекламы и разных услуг партнеров.

Сам я уже не пишу материалы, только веду эфиры на Youtube. Еще занимаюсь организационной деятельностью и решаю финансовые вопросы — в общем, работаю медиаменеджером. Как специалист по миграции, часто выступаю на разных площадках — даю интервью и выдвигаю свои предложения по решению проблем мигрантов.

Не выпадать из российской повестки нам помогает юристка, которая работает из Москвы и готовит новости о миграции для нашего портала. Она консультирует людей, а потом рассказывает нам об актуальных проблемах. Раз в год я и сам езжу по делам в разные регионы России и узнаю, что там происходит. Кроме того, своими трудностями с нами делятся читатели.

Главную проблему в сфере помощи мигрантам я сейчас вижу в том, что многих активистов и правозащитников в России сажают в тюрьму или депортируют — как Журабека Амонова  . Слышал, что у ФСБ есть черный список, в котором я тоже нахожусь: люди из него якобы мешают государству, защищая права мигрантов. Не знаю, будут ли какие-то проблемы у меня из-за включения в этот список: после случая с Журабеком я еще не ездил в Россию.

Такое отношение мешает работать правозащитным организациям, журналистам и блогерам — получается, Россия видит в нас врагов. Но мы не враги. Мы объясняем законы и правила жизни в стране, помогаем мигрантам адаптироваться. При этом мы единственные, кто это делает.

Системной работы с мигрантами со стороны государства нет: никаких программ по изучению истории, законов, языка, культуры. Им никто не помогает — от этого плохо всем, и я хочу изменить эту ситуацию. Рассчитываю, что в перспективе мы будем выпускать материалы для узбекских мигрантов по всему миру: в США, Евросоюзе, Турции, Южной Корее. Я собираюсь создать целый медиахолдинг, в том числе запустить телеканал — не только про миграцию, но и про жизнь в Узбекистане.