Как я перенесла ишемический инсульт в 38 лет

Дедушка по отцовской линии перенес геморрагический инсульт в 50 лет, папа — ишемический в 60. Меня же болезнь настигла в 38 лет.

Я присутствовала при папином инсульте. У него пропала речь и перекосило лицо — я сразу поняла, в чем дело, и вызвала скорую. Сомнений, что это инсульт, у меня не было: откуда-то точно помнила симптомы. Врачи потом сказали, что это спасло ему жизнь, ведь при инсульте важна каждая минута.

Мне разрешили сопровождать папу: приемное отделение, кабинет КТ, противошоковая комната. Через четыре года я повторила этот маршрут, только в роли пациента. Вот такая ирония судьбы.

Я веду достаточно здоровый образ жизни: не курю, физически активна, с нормальным индексом массы тела. Алкоголь никогда не приносил удовольствия — от него начинала болеть голова, поэтому даже на праздники пила совсем немного вина.

Вообще, я гиперответственный человек в отношении здоровья. В 23 года у меня обнаружили гипертонию первой степени, которую я держала под строгим контролем: принимала препараты, проходила исследования, регулярно посещала терапевта, кардиолога, невролога.

Когда врачи собирали анамнез, всегда говорила про инсульты в семье. Меня много обследовали как по ОМС, так и по ДМС: несколько раз делали ЭКГ, УЗИ сердца и сосудов, холтеровское мониторирование. Причин моей гипертонии так и не нашли, решили, что это генетика.

Единственное, что меня беспокоило, — ситуация в браке, который давно пора было закончить. Но — как всегда: 17 лет вместе, ребенку 6 лет, и мысли о том, как же я буду дальше. Это неудовольствие сидело глубоко внутри и, возможно, в итоге дало такой эффект.

Это случилось 24 сентября 2016 года — на следующий день после моего дня рождения. Мы с мужем ложились спать около часу ночи. Внезапно почувствовала сильнейшую головную боль в затылке — никогда раньше такой боли я не испытывала.

Я попросила мужа дать «Норваск» — мои таблетки от давления, и легла, положив голову на подушку. Боль увеличивалась, начинало тошнить. Я заметила, что обстановка вокруг меня раскачивается, а руки не слушаются.

Попросила мужа вызвать скорую. На всякий случай начала говорить, какие таблетки и в каких дозах пью, но муж почему-то меня не понимал. Он все время повторял мое имя и тряс за плечи. Так я поняла, что речь потеряна. Затем отключилась правая сторона тела: пропала и чувствительность, и контроль — я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Взгляд ушел куда-то вверх и не возвращался.

Несмотря на свое состояние, я понимала и слышала абсолютно все: как муж вызвал скорую, как через 10—12 минут после звонка приехали фельдшер с медсестрой, как они обсуждали, что делать.

К этому моменту у меня было ощущение, что я потеряла контроль над всем телом. При обездвиженной правой стороне левая, наоборот, вела себя очень бойко. Рука билась в судороге, фельдшеру пришлось прижать ее к кровати, чтобы сделать укол. Затем меня перевернули на спину, сделали ЭКГ и померили давление. Оно было высоким — 240/180. Через капельницу начали вводить лекарства, чтобы снизить давление.

Фельдшер все время повторял мое имя и говорил: «Давай, ты справишься! Организм молодой!» Муж в ужасе все спрашивал, что со мной, — так я услышала знакомое слово «инсульт».

Добавилась безудержная рвота. Я лежала на спине, фельдшер в это время был занят поиском больницы. Отстраненно появилась мысль: «Сейчас именно так я и умру — захлебнувшись рвотой». В таком состоянии ощущаешь свое одиночество, даже если рядом много людей. Ты остаешься один на один со своими страхами и ужасом. Фельдшер заметил рвотные позывы и перевернул меня на бок. Перспектива захлебнуться ушла.

Носилки не проходили через лестничные пролеты, поэтому из квартиры в машину скорой помощи меня решили нести в одеяле. Муж позвал помочь двух соседей. Краем глаза я увидела ужас и растерянность на их лицах.

Кульком меня понесли вниз. Я заметила, что чуть дернулась правая рука, отклеился от неба язык. Хоть двигательные и речевые функции еще не вернулись, я почувствовала небольшое облегчение: значит, это еще не конец.

Когда мы отъехали в машине скорой помощи от дома, то поняла, что уже могу двигаться. Попыталась сесть — меня быстро уложили обратно. Но фельдшер искренне обрадовался: он сидел рядом со мной и следил за состоянием.

В уже знакомом мне приемном покое неврологического отделения Первой Градской больницы дежурные врачи восторга не испытали.«Она у тебя уже сидит на кушетке! Какой это инсульт?!» — орала врач на фельдшера скорой помощи. Тот показывал бумажки, объяснял симптомы.

Меня без удовольствия перекатили в кабинет КТ. Сделали томографию и перевезли в другую комнату. Там дежурный врач с тоской рассмотрел меня. Представляю, какой у меня был неликвидный вид: всклокоченная женщина в заляпанной рвотой пижаме, в каком-то одеяле и, наверно, еще и с лицом зеленого цвета. Мне кажется, все эти приметы сошлись для врача в том, что я алкоголичка, которая пробухала два дня со дня рождения, а теперь это счастье привезли к нему.

Он живописно описал мне, что в больнице нет мест, а в реанимации придется лежать голой и ходить в утку. Создалось впечатление, что подводил к тому, чтобы ушла по заявлению. К тому моменту я уже снова могла не только шевелиться, но и говорить, чему была дико рада, поэтому на слова врача мне было плевать. Только рвота не прекращалась. Каждый раз дежурный врач болезненно морщился и повторял: «Ну какой тут инсульт!»

В таком состоянии меня застал муж с тетушкой, которые штурмом ворвались в приемное отделение. Они в замешательстве застыли в дверях кабинета: думали, что мне финал. А тут я — сижу, болтаю ногами, даже говорю. Сердобольная медсестра вколола мне противорвотное, и мне стало совсем хорошо. Только хотелось спать.

Затем дежурный врач ушел за результатами КТ, вернулся в диаметрально ином настроении и озвучил предварительный диагноз: транзиторная ишемическая атака.

Общение вдруг стало вежливым и заботливым. Меня решили не направлять в реанимацию, но определили в палату с самыми тяжелыми больными отделения, за которыми был постоянный уход. Дежурный врач просидел со мной всю ночь, видимо, компенсируя свое хамство в приемном отделении.

Домой обещали отпустить через три дня, но нужно было дождаться понедельника, чтобы решение принял не дежурный, а лечащий врач. До этого времени назначили магнезию при повышении давления, на ночь, чтобы уменьшить тревогу, — «Феназепам».

В понедельник пришел лечащий врач с группой аспирантов — хоть я и не подписывала никакого согласия на наблюдение моего случая в учебных целях. Подошел ко мне, поспрашивал, осмотрел, попросил достать язык. Когда я это сделала, врач начал объяснять аспирантам, что так выглядит симптом имени кого-то там, — я ничего не поняла.

Потом врач скрутил полотенце, вытянул в длинную горизонтальную косу и попросил взять посередине. Я взяла, а врач опять начал объяснять студентам про еще один синдром кого-то там. Аспиранты кивали и что-то записывали в блокноты. Я же чувствовала себя редкой идиоткой.

Врач ушел, но потом пришла медсестра. Она сняла с моей койки табличку диагноза и вставила новую: «Инфаркт головного мозга».

Оказалось, что язык я показывала не прямо, а четко налево. Потом я и сама увидела это в зеркале. А полотенце брала не посередине, а с левого краю. При этом картинка у меня была совсем иная: такая хитрая штука — человеческий мозг.

После смены диагноза особенных изменений в назначении лекарств не было, но меня начали активно направлять на обследования. Сделали МРТ, энцефалограмму, УЗИ сердца, вен и сосудов. Часто брали анализы крови, в том числе и для обследований в кардиологии.

На эхокардиографии сердца увидели открытое овальное окно. Из-за смежных обследований кардиологов я пролежала в неврологическом отделении 12 долгих дней, хотя по нормативам при инсульте положено 10.

Пока я лежала в больнице, мне очень хотелось домой. Я скучала по ребенку, да и атмосфера вокруг была удручающей. Надеюсь, такого количества разных историй болезни я больше не услышу и не увижу. Поскольку я была самой молодой и ходячей, старалась всем помогать: платные сиделки приходили редко, а до кнопки вызова медперсонала лежачие больные не дотягивались.

На момент выписки из больницы я чувствовала сильную слабость, внезапную сонливость. Конечно, испытывала страх, что инсульт повторится. Лечение было полностью по ОМС, я ни за что не платила.

Санаторно-курортное лечение. Лечащий врач направил меня в санаторий «Валуево». Направление выдает больница напрямую. Если пациенту не на чем доехать — больница транспортирует на скорой. Все это в рамках ОМС. Насколько я знаю, такие условия распространяются только на москвичей. Врач уточнил, какого числа меня там ждут, и выписал из больницы в день начала реабилитации.

Почти месяц я пробыла в санатории. Там ходила на ЛФК, водные процедуры, посещала соляную пещеру, работала с психологом.

Однако даже после санатория я долгое время испытывала сонливость, была временами заторможена. Мне было сложно заниматься бытовыми делами, ухаживать за ребенком, посещать врачей.

Поликлиника. После санатория меня отправили в районную поликлинику, где поставили на диспансерный учет к неврологу где-то на год.

Сначала мне нужно было посещать врача раз в месяц, потом — раз в полгода. Врач был в шоке, пытался оформить мне инвалидность. Но на ВТЭК  , мне сказали, что у меня все хорошо. Я не расстроилась: считаю, что инвалидность нужна людям с проблемами посерьезней, чем моя.

Домашняя реабилитация. Чтобы ускорить восстановление, я занималась ЛФК дома, пока полностью не восстановилась.

Сейчас я посещаю невролога по ДМС 1—2 раза в год, на постоянной основе никаких препаратов, кроме корректирующих давление, не принимаю. Дважды в год невролог назначает какие-то лекарства для сосудов в уколах и таблетках. Препараты разные, все не вспомню, поэтому нет смысла считать стоимость. Еще прохожу исследования: сдаю кровь на анализы, делаю МРТ и УЗИ. Версия про открытое овальное окно не подтвердилась.

За обследования не плачу, все покрывает страховка.

На работу мой диагноз никак не повлиял: я вышла через три месяца больничного и продолжила как ни в чем не бывало. Полностью восстановилась через полгода после инсульта — невролог подтвердил, что все симптомы ушли. Кроме того, я открыла в себе новые способности к творчеству: теперь мне стало легко придавать форму и объем в рисовании.

Как у всех людей, прошедших по краю смерти, во мне запечатлелась сиюминутность жизни. Я радуюсь и смакую короткие моменты счастья, поскольку завтра этого может не быть. Стала мудрее и взрослее, больше всего ценю комфорт во всем и заботу о себе. Не надрываюсь — ни в прямом, ни в переносном смысле. Завершила брак, который меня не устраивал много лет, и получила комфортную личную жизнь с любимым человеком.

Всем, кому пришлось встретиться с этой болезнью, советую не сдаваться. Даже когда нет сил — повторять стихи, делать что-то руками. Тренировать мозг каждый день: только так восстанавливаются нейронные связи. И успеть это сделать в первый год.

А тем, у кого в семье живут люди с инсультом, после которого они не восстановились, хочу сказать следующее: скорее всего, они вас слышат и прекрасно понимают. Не говорите о них в третьем лице, разговаривайте как с обычным человеком. И — держитесь!