«Я была юной девочкой в розовых очках»: как я работала секретарем в исправительной колонии

В моей трудовой книжке есть запись: «Профессиональное училище № 249 ФСИН России, секретарь учебной части».

Это случилось со мной десять лет назад, когда я только окончила университет в Екатеринбурге и стала искать работу. Тогда я была юной девочкой в розовых очках с идеалами гуманизма и коммунизма: не стремилась зарабатывать, а хотела приносить пользу обществу. И неважно, за какие деньги.

По образованию я специалист по социальной работе, но после вуза меня никуда не брали из-за отсутствия опыта. Поэтому я пошла туда, куда удалось устроиться без проблем, — в учебную часть профессионального училища, которое находилось на территории исправительной колонии.

Это была исправительная колония общего режима для осужденных впервые. Общий — это такой лайт-режим: максимум строгости, который я видела, проявлялся в том, что заключенные ходили по колонии строем и хором здоровались со встречными людьми. Тем не менее многие заключенные выглядели вышколенными и забитыми, и у некоторых из них был затравленный взгляд.

В колонии сидели мужчины, которые попали на зону за преступления небольшой тяжести: кражи, причинение телесных повреждений средней тяжести, наркотики, мошенничество. Также среди заключенных были мальчишки, которых перевели из воспитательных колоний: их отправляли в колонию общего режима по достижении совершеннолетия.

Исправительная колония находится в центре Екатеринбурга, в нескольких шагах от домашней арены ФК «Урал», так что заключенные и сотрудники могли слышать звуки футбольных матчей.

Я работала в вольном штабе — двухэтажном здании, расположенном за пределами зоны. Там же находились офисы и отделы вроде канцелярии, специального учета и прочего. Окно моего кабинета выходило на главный вход, и каждый раз, когда открывались ворота, я слышала неприятный скрип и лай собак. Сам кабинет был узкий, на окне висела решетка, а внутри кроме моего рабочего стола стоял советский сейф с личными делами сотрудников и бланками документов — с этими вещами я и работала. Пройти в штаб очень просто — достаточно было отметиться у вахтера на входе.

Из вольного штаба через специальную зону можно было попасть на территорию самой колонии. Там находились:

• общежития заключенных;
• столовые;
• учебные помещения школы и училища, где занимались заключенные
• больница;
• производство;
• храм

На территорию колонии пройти было намного сложнее, чем в вольный штаб. Я ежедневно ела в служебной столовой, и на обед мне приходилось ходить без телефона: проносить мобильник на территорию колонии запрещено.

Процесс прохода в колонию и выхода из нее был одинаковый для осужденных и посетителей. И те и другие оказывались в равных условиях — в маленькой одиночной камере-клетке и под наблюдением. В такие моменты ощущаешь страх, дискомфорт, случаются приступы клаустрофобии, даже если ею не страдаешь, хочешь вырваться из этой клетки. Каждая минута пребывания в ней вызывает ужас, а внештатная задержка — дикое раздражение. С нетерпением ждешь, когда окажешься на свободе. Этот процесс занимает две-три минуты, не больше, но и от этого тебе страшно.

Кроме меня в вольном штабе постоянно трудилась бухгалтер. Также каждый день туда заходили и другие сотрудники, которые работали непосредственно со спецконтингентом, то есть с заключенными: педагоги, директор и его заместитель.

Педагоги, которые работали в колонии, делились на преподавателей и мастеров производственного обучения. Преподаватели читали предметы — вели теоретические занятия, — а мастера отвечали за практику: они обучали непосредственно профессии и вели группы. Всего в штате числилось 16 педагогов, среди которых были только две женщины. Одна из них читала электротехнику, а вторая обучала поваров.

Средний возраст преподавателей составлял около 40 лет. Среди сотрудников училища при колонии я была самой молодой: ближайшим ко мне по возрасту был 28-летний преподаватель одной из технических дисциплин. А самым пожилым педагогом был мастер, который вел курс «слесарь-инструментальщик», — ему было далеко за 70. Когда-то давно он попал туда по распределению из техникума, получил квартиру в соседнем доме — и так всю жизнь проработал в училище.

Незадолго до моего увольнения в штате появился новый преподаватель — бывший выпускник училища. Это был программист, который ранее отбывал здесь наказание. Спустя несколько лет после освобождения он вернулся в ту же колонию преподавателем электротехники, но проработал у нас недолго и вскоре уволился.

Также в колонии был штатный священник — мужчина с седой бородой, но при этом в форме ФСИН и с погонами майора. На территории колонии находился православный храм, поэтому без священника было не обойтись. Иногда я общалась с ним в столовой во время обеда. Перед началом трапезы он крестил еду и благодарил бога за хлеб насущный. Это был добрый, мудрый и душевный офицер, и мне было интересно поговорить с ним на философские темы.

На территории колонии находились школа, училище и производство.

Школа. В школу брали всех желающих, особенно иностранцев — чтобы они учили русский язык. Случалось, что заключенный учился одновременно и в десятом классе, и в училище: все зависело от его уровня образования и желания.

Училище. Если в школе давали общее образование, то в училище обучали конкретным профессиям, которые необходимы на производствах колонии: повар, швея, стропальщик, слесарь-инструментальщик, электрик. Иногда туда попадали люди с высшим образованием и осваивали новую профессию. Обучение вели одновременно по пяти-шести направлениям практически круглый год: группа набиралась, ее обучали, выпускали и набирали новую. Некоторые заключенные за время пребывания в колонии успевали получить три-четыре профессии.

В зависимости от профессии заключенные могли осваивать новые специальности от месяца до года, в среднем же обучение по стандартным программам профессиональной подготовки занимало три-четыре месяца. Самая короткая программа обучения была у стропальщиков, а дольше всех готовили электриков. Если учащийся проходил профессиональную переподготовку, по окончании учебы ему выдавали соответствующее свидетельство, а если получал новую специальность — диплом. Например, электрики получали дипломы, а стропальщики — свидетельства.

Производство. В колонии действовало несколько разных производств. Например, на одном из них делали пластиковые окна, поэтому в училище обучали таким профессиям, как плавильщик пластмасс и машинист экструдера.

Немало парней благодаря училищу получили шанс начать жизнь заново, так как здесь им давали востребованную профессию: повара, швеи, столяра, электрика. Поэтому я порой ощущала моральное удовлетворение, работая в системе: я чувствовала, что помогаю этим ребятам.

У меня был удобный график работы — с 08:00 до 17:00, с перерывом на обед в 13:00.

Кадровое делопроизводство. Я занималась всей документацией по сотрудникам: вносила записи в трудовые книжки, вела архив кадров. Первую запись в трудовой книжке, которую мне довелось сделать, я внесла в собственную трудовую. Это было страшно: я очень боялась сделать малейшую помарку.

Обслуживание учебного процесса. Преподаватели приносили мне списки учащихся, и по ним я делала разные документы: свидетельства, дипломы, приказы о зачислении или отчислении — некоторых заключенных переводили в другие колонии, а у кого-то заканчивался срок. Также через меня проходили данные по заключенным колонии строгого режима, в которой располагался филиал нашего училища. Там отбывали наказание по тяжелым статьям, таким как убийства, разбой, крупный незаконный оборот наркотиков и тому подобное. Из-за проблем с программным обеспечением мне нередко приходилось заполнять документы от руки.

В списках учащихся исправительной колонии, с которыми я работала, часто встречались ошибки. Тогда я сверяла свои списки с данными спецчасти и таким образом невольно узнавала, за что сидели ученики. Мне запомнился мальчишка, которого к нам перевели по возрасту из воспитательной колонии: он сидел с 14 лет сразу по нескольким статьям — кража, мошенничество, разбой.

Иногда в училище обращались бывшие ученики с просьбой выслать свидетельство или диплом. Один бывший заключенный прошел пешком 15 километров, чтобы попасть к нам и забрать свои документы: у него не было денег на проезд, а зайцем он не поехал, потому что очень боялся попасть в колонию еще раз.

Еще мне запомнился такой случай. Как-то в колонию приехал бывший заключенный, чтобы получить дубликат диплома электрика: свой документ он потерял. Он рассказал историю своей жизни: когда-то давно он попал в колонию за кражу, там выучился на электрика и увлекся этим делом. После освобождения он уехал на Север работать в нефтегазовой отрасли и встретил там свою половинку. Он закончил свой рассказ словами:

Секретарская работа. Я распечатывала и копировала приказы, распоряжения и другие внутренние документы, а также бегала как курьер в разные организации. Периодически я заправляла картридж для МФУ.

Бухгалтер советовала мне окончить курсы секретарей или что-то в этом роде, годик поработать в колонии и искать место получше. Ее совету я не последовала и совершенно об этом не жалею: пока я трудилась в колонии, поняла, что ненавижу бумажную работу, и связывать с ней жизнь я не хотела.

Зарплата у меня была очень маленькая, но десять лет назад мне ее хватало. Со всеми надбавками — особые условия труда, уральский коэффициент, сложность — я получала в среднем 11 000—12 000 ₽, а с премиальными зарплата дотягивала до 15 000 ₽. Надо отдать должное нашему директору: каждый месяц он старался выписать мне максимально возможную премию, чтобы как-то поддержать.

Тогда я снимала комнату у одной бабули за 6000 ₽ в месяц. Ее дом располагался недалеко от колонии, благодаря этому я не тратила деньги на проезд и ходила на работу пешком.

На работе обед из трех блюд с мясом и гарниром обходился в 25 ₽. Я в среднем тратила на обед 20 ₽. По вечерам я работала на общественных началах в редакции газеты общественно-политической организации, где меня бесплатно кормили, так что на ужин я деньги не тратила.

В итоге я проработала в колонии ровно год — с мая 2011 по май 2012. Эта работа научила меня внимательности, ответственности и законопослушности. Я не раз была на территории колонии, видела жизнь осужденных и понимала, что не хочу оказаться на их месте.

Я была гражданским сотрудником без звания, поэтому получала маленькую зарплату, но, несмотря на это, работа мне в целом нравилась. Никаких ограничений в связи с тем, что я сотрудник ФСИН, на меня не накладывали: мне даже разрешали участвовать в акциях протеста и ездить на молодежные оппозиционные тусовки. Разве что на выборах в 2011 и 2012 годах сотрудников колонии, как бюджетников, настоятельно просили проголосовать за «Единую Россию». В общем, я даже думала остаться работать там и хотела носить погоны, но, чтобы получить звание, мне нужно было пройти медкомиссию. У меня плохое зрение, и из-за этого я бы ее не прошла: требования были очень жесткие. Так что не сложилось.

Я уволилась по банальным причинам — слишком маленькая зарплата и отсутствие перспектив роста. После колонии я устроилась на секретарскую работу в вуз и надеялась позже занять там должность преподавателя: мне всегда хотелось преподавать.

В вузе на тот момент платили на 5000 ₽ больше и была возможность получить служебное жилье, а график работы позволял мне продолжать заниматься общественной деятельностью. Тогда для меня было важно подрабатывать в газете, поскольку я чувствовала, что это принесет плоды, и не ошиблась: спустя полгода после увольнения из системы ФСИН я попала в журналистику. К моменту, когда в вузе наконец появилась возможность устроиться на преподавательскую ставку, я уже ушла работать в информационное агентство.

Летом 2015 года я снова оказалась в училище при колонии, на этот раз — как корреспондент газеты. Мне дали задание сделать интервью с иностранцем, который выучил русский язык как родной. Чтобы организовать интервью, мне нужно было составить специальный запрос, а для этого требовалось узнать ФИО заключенного. Так как я хорошо знала, как устроена колония, для меня это была не проблема: я без всяких формальностей проникла в вольный штаб и отправилась в школу, где будущий герой интервью и выучил язык.

В тот раз я не только добыла нужную информацию, но и встретила своего бывшего директора и его заместителя, мы очень душевно пообщались. А еще я поинтересовалась у нового секретаря, какая у нее зарплата, и оказалось, что она получает все те же 12 000—15 000 ₽. Вот что значит стабильность!