Жалею, что мало навещала маму в больнице

Где-то до 24 я жила с родителями. Между съёмом иногда перебивалась жизнью дома. Мою семью нельзя назвать образцово-показательной. Отец — алкоголик, тревожный человек, любую проблему возводит до катастрофы, не скупиться на самые изощрённые слова и оскорбления в моменты гнева. Мама — человек добрый, достаточно скромный и закрытый, часто уделяла внимание проблемному отцу, о своих нуждах и проблемах никогда не говорила.

Весной прошлого года (2022) у нее обнаружили рак печени, а именно желчных протоков. Как мы уже позже догадались симптомы были долгое время, но мама никогда много внимания на себя не обращала. Все бегала за отцом, а потом за двумя детьми (порядок перечисления по приоритету).

Обнаружили его безобразно просто. Она пришла на работу, а уже работники больницы (да, она постоянно была среди врачей) спросили: «Хорошо ли ты себя чувствуешь?». А спросили, потому что её руки, ноги и даже белки глаз были жёлтые.

Все развивалось стремительно. Одно обследование, второе обследование. Первая больница. Первая операция, вторая операция. Все произошло за пару месяцев. Только сейчас я понимаю, с какой быстротой это обрушилось на неё.

После выписки из первой больницы ей стало лучше. Она ждала направления в другую больницу для уже лечения рака. В первой купировали симптомы от накопления билирубина, или как это бросово называли врачи «механической желтухи».

В то время я немного воодушевилась и даже не отменила поездку в Питер на месяц (сама я из Беларуси).

Мама попросила меня побыть в Минске еще до её выписки из первой больницы. Сказала, что ей так будет немного спокойнее. Я же, как понимаю сейчас, не отнеслась к этому с нужным вниманием, серьезностью. К сожалению, ведь мама так редко хоть что-то просила.

Мама вернулась на этот месяц домой. За ней ухаживал отец, да именно тот из описания выше. Почти перед самым отъездом из Питера домой мне звонит отец и говорит: «Все, все плохо, мама совсем не та» и прочее.

Я лечу домой. Прибыла поздно ночью. Захожу домой и боюсь увидеть маму. Мне одновременно стыдно и страшно. Когда увидела её, мне показалось, что все во мне упало на пол. Она очень похудела, как при анорексии, кожа серая, глаза и щеки впали. Но она еще пробовала мне улыбаться.

Мы поговорили, я постаралась быть «сильной». Шутила, что с завтрашнего дня у неё начнётся эксклюзивный уход и только пятизвёздочные супы. Придя после в свою комнату я горько зарыдала. Где-то в голове у меня пронеслась мысль «это начало конца».

Так мы жили где-то больше недели. Мама плохо ела, часто спала. Но иногда чувствовала себя чуть бодрее обычного. Близилась дата её направления во вторую больницу.

Когда мы ехали в больницу у меня промелькнула еще одна мысль «мама не вернётся домой». Признаюсь, я правда не знаю, откуда эти мысли. Они появлялись будто неоткуда и писались в моём создании сразу сложенной фразой.

Мама в больнице. Мне стало полегче. Я была искренне рада, что теперь она будет под присмотром врачей.

Я приезжала, навещала её, но не часто. Больница на другом конце города, да и мама каждый раз, когда я спрашивала: «Может приехать и что привезти?» она отвечала: «Нет, мне не нужно, у меня все есть».

Потом произошел инцидент с отцом, где он выгнал меня из дома. Просто выгнал, сказал много грубейших по отношении к дочери слов и закончил тем, чтобы я собирала вещи.

Я собрала, заехала к маме, поделилась с ней, но не делая из этого проблемы. Кажется, тогда она тоже расстроилась. В тот же день отец сильно выпил и потерял или у него украли большое количество денег. Об этом мама тоже узнала, о чем я тоже невероятно жалею.

Я жила не дома, мама была в больнице. Ей продолжали делать операции: поставили кардиостимулятор, ибо сердце билось плохо, на операцию не допускали. Лечили инфекцию в трубках, которые выводили желчь прямо из её печени.

Как-то мы ехали на встречу с другом парня, и путь пролегал около больницы, где лежала мама. Мы заехали к ней, и я провела с ней минут 40. Тогда, я еще не знала, что это последние 40 минут, которые я проведу с ней.

День перед операцией. Мама в хорошем настроении или пыталась в нем быть. Мы переписывались в телеграме и говорили о стиральной машине. Потом я предложила приехать, мама ответила «Ай, да зачем, чего ты поедешь», и я как-то замялась и согласилась не ехать, договорившись, что после операции сразу приеду.

День операции. Я проснулась где-то часов в 9 утра. В телеграме в диалоге с мамой есть одно сообщение. Это гифка, на котором нарисованный кролик отпускает воздушные поцелуи. Я ответила ей, что держу за неё кулачки и все будет хорошо. Это сообщения она уже не прочитала.

Чем дольше длился этот день, чем больше я чувствовала какое-то странное ощущение. Какой-то распирающей агонии внутри (не плохой) это была как будто энергия, которую мне некуда деть. Вечером это дошло до пика. Где-то внутри, неуверенный голос успокаивал меня, что все хорошо, не надо требовать от неё, чтобы она сразу выходила на связь.

Утром следующего утра меня разбудил звонок от отца. Он сообщил мне, что мама умирает. Оказалось, печень ей удалили почти всю, зашили. После открылось кровотечение, которое то ли поздно заметили, то ли поздно купировали и дают 1%, что она будет жить. Мир вокруг меня рухнул весь и сразу. Все затихло. Я припоминала вечернюю агонию и связала это с мамой. Я подумала, что это странное ощущение — она, которая прощалась со мной.

Мама была в реанимации на искусственном жизнеобеспечении. Из-за большой потери крови в сознание её было привести невозможно. Мой брат приехал с деревни, где смотрел за бабушкой и мы собирались ехать к ней. Мы не успели.

На похоронах я поправляю на маме платок и её руки. Увидела, что пальцы были синие. Тут я осознала ясно, и сильно: «она умерла почти сразу после операции».

Чтобы читатель, который добрался до этого момента, не заскучал перейти сразу к сути моего большого сожаления. Я очень и очень жалею, что я не смогла быть с мамой рядом во все те моменты когда ей было плохо, одиноко и больно. Что ей не хватало моей поддержки и смелости прямо попросить, а мне ума прислушаться к своему чутью, которое говорило мне об этом. Я жалею, что уехала в Питер и не побыла с ней последний месяц дома. Жалею, что не была с ней чаще, потому что знаю, что при мне она позволяла быть себе немного слабой, быть настоящей, не стесняться поехать на такси, когда своим сотрудникам говорила: «да без проблем, конечно, дойду сама». Жалею, что ей пришлось пройти через это одной и рядом редко был человек, на которого она могла положиться.

По правде, я не спрашивала в воздух «за что?» и «почему ты нас оставила?». Все было слишком очевидно, что уйти, при всей той жизни с таким мужем и с такими болями с начала весны до 25 октября было самым простым решением всех проблем.

Когда я дотронулась до неё в последний раз, при прощании я попросила не волноваться о нас, ибо она и так отдала всю жизнь и время на других.