Как я ушла в монас­тырь в 23 года и почему там не осталась

У всех порой случаются кризисные моменты. Я не исключение.

С работы уволилась, с близкими поругалась, не знала, куда себя деть. Думала устроиться в Росгвардию, но бросила и эту затею. Захотела стереть все, что было раньше, и начать заново. Мне показалось, что я смогу это сделать в монастыре.

Туда и поехала за полным преобразованием своей личности. К тому же я подумала, что так или иначе это может быть интересным опытом. И не ошиблась.

Все имена в статье я изменила.

Несколько лет назад я переехала в Петербург и работала риелтором. В какой-то момент все сделки развалились и мне пришлось идти в общепит. Работа в ресторане меня не радовала.

Когда мне уже сильно надоело быть официантом, я подумала устроиться в Росгвардию: за плечами было три года учебы в университете МВД. Правда, из него я отчислилась.

Все, что я тогда зарабатывала, уходило на такси, еду и сбор справок для службы в Росгвардии, куда я в итоге решила не идти: поняла, что во мне играет безысходность. Если пойду, все равно через непродолжительное время уволюсь.

И вот мне 23 года, на руках десять тысяч рублей, есть разлад с руководством ресторана и друзья, которые отвернулись. Я поняла, что хочу отойти от всего и мне нужны кардинальные меры.

Не могу сказать, что я была набожным человеком. Все, что связывало меня с религией, — это молитвы в тяжелых жизненных ситуациях, точнее разговоры с иконой. Тексты молитв наизусть я не знала.

В семье меня приучили так: если случилась беда, нужно прожечь свечку и помолиться, поблагодарить за все, что есть, и попросить помощи.

Потом очень переживала, как бы чего не случилось с тем, за кого молилась.

Когда было сложно, не с кем поделиться, я шла в церковь, вставала у иконы, рассказывала о своем, плакала и читала с телефона «Отче наш». Икону всегда выбирала ту, о которой хоть что-то знала: Христа Спасителя, Божией Матери или Матроны.

Говорят, у всех есть свое место силы. Мне казалось, что для меня это храм. При этом с точки зрения логики у меня было много вопросов к религии. Просто как будто душа тянулась к святым местам.

В январе 2023 года я думала походить на сессии к психологу, но на это не было денег. Хотелось вообще уехать в глухой лес: избушка, сосны, вокруг ни души. Но и такую роскошь я не могла себе позволить.

С родителями я не живу с 18 лет, они в другом городе. Возвращаться домой я не хотела: там тяжелая ситуация, которая еще больше загнала бы меня в депрессивное состояние.

Идею пожить в монастыре подсказал знакомый. Он дал контакты человека, который уже год жил в храме. Я поинтересовалась, что ему дал такой опыт. В прошлом мужчина вел аморальный образ жизни. В монастыре он перестал пить и употреблять наркотики. Стал более открытым и добрым человеком. Понял, чего хочет от жизни. Сказал, что всем рекомендовал бы такой путь. Пообщавшись с ним, я окрепла в своем намерении.

О решении уехать в монастырь я рассказала только крестной и паре знакомых, советовалась с ними. Родителям и другим родственникам не говорила: не поняли бы. Ни мать, ни отец тогда ничего не заподозрили: будучи в монастыре, я продолжала общаться с ними как ни в чем не бывало.

Одним вечером я собрала всю нужную информацию и решила, что проживу в монастыре минимум три месяца. Обдумав прошлое, поняла, что месяца для изменений будет мало. Если я не буду жить в городе, работать, как все люди, три месяца, полгода, год, это никак не повлияет на мое положение в обществе, я ничего не потеряю. Зато смогу изменить себя внутренне, и это поможет в дальнейшем.

В монастыре может пожить любой желающий. В основном приходили мирские — люди, которые в прошлом жили, как я и многие другие. Так же грешили, грустили, радовались, помогали, попадали в разные ситуации.

В монастыре люди становятся трудниками или послушниками. Первые приезжают на время — пожить и поработать. Послушники едут с целью в дальнейшем принять монашеский сан. Я была трудником.

Жестких требований к приезжающим не предъявляют. Я не знаю возрастных ограничений, но вместе со мной жили женщины и шестидесяти, и двадцати лет. Там были монахини, которые передвигались с трудом, но то монахини. Вряд ли приняли бы трудника с ограниченными возможностями: одна из его основных задач — трудиться, помогать на кухне, с уборкой и так далее.

Мне хотелось оказаться в лесу, но при этом не где-то за тридевять земель. Крестная порекомендовала женский монастырь между двумя крупными городами: чтобы было куда отходить в случае чего. Она однажды там бывала, монастырь ей приглянулся. Я решила не откладывать и доверилась ее выбору.

На сайте монастыря был указан номер телефона. Я позвонила — мне ответила женщина тихим и спокойным голосом. Уточнила цель визита и на сколько дней планирую прибыть. Я сказала, что попала в непростую ситуацию и не знаю, на сколько приеду. Точно не меньше чем на месяц.

Было странно вести такой диалог. Я подумала, что у меня нет достаточных оснований, чтобы туда поехать. Но вспомнила, о чем рассказывал знакомый, и успокоила себя тем, что монастырь принимает всех нуждающихся.

Женщине требовалось время, чтобы проверить наличие свободных мест, поэтому она попросила перезвонить утром следующего дня. Так я и сделала. Трубку долго не брали, и я начала нервничать. А когда удалось дозвониться, я получила утвердительный ответ: в монастыре были свободные места. Проживание и питание предоставляли бесплатно. У меня не спросили ни паспорт, ни какие-либо другие документы. Объяснили, как добраться, и сказали, что можно взять личные вещи, но желательно немного: негде будет хранить.

На следующий день после телефонного разговора около 15—16 часов я начала свой путь. Приехала уже поздно вечером. На остановке ни души, холодно, темно. Я растерялась, было жутковато, но внутри все ликовало: началось мое новое приключение. Я энтузиаст и авантюрист, в моей жизни уже бывали нестандартные решения и поездки.

Сначала я не поняла, куда конкретно идти. По телефону мне сказали, что встретят около часовни, но их было несколько по обе стороны от дороги. Я пошла к большим воротам, за которыми возвышался храм. Подумала, что, даже если не туда, в любом случае там будут люди.

Уже за воротами я вспомнила, что нужно надеть юбку и платок. Там же я быстро оделась во все необходимое. Подъехала машина, и из нее вышла женщина в черном:

• — Вы Нина?
• — Да.
• — Пойдемте.

Это была настоятельница. Она тоже спросила, для чего я приехала, знаю ли я молитвы, сколько мне лет и что приключилось, раз я оказалась там. Взгляд у нее был теплый-теплый, голос мягкий и ласковый. Было в ней что-то материнское, но при этом чувствовалась строгость. А я ведь даже «Отче наш» не знала, не говоря уже о том, какой святой чем заслужил свою святость.

Настоятельница провела меня по храму. Рассказала, во сколько обычно подъем и завтрак. Сообщила, что по желанию я могу прийти на утреннюю службу. Но если устала с дороги, можно не приходить. Еще предложила поужинать, но мне было настолько необычно, а эмоции так переполняли, что я отказалась.

На меня рухнула вся безысходность моего положения. Я как будто и правда стерла себя. Раз я здесь, значит, так надо. Но как можно было довести себя и свою жизнь до такого? В тот момент мне хотелось закурить, посмотреть в темное небо и заплакать.

Все трудники и послушники жили в двухэтажном здании. На первом этаже — женщины, на втором — мужчины. Входы в здание для них были отдельные.

На каждом этаже с десяток келий — комнат площадью примерно 15 м². Они расположены блоками, в каждом — две кельи и санузел с душевой комнатой и туалетом.

В келью заселяли по два человека, но были те, кто жил один. Например, послушники, которые приехали надолго. Была послушница — беженка из Украины. Она осталась без жилья и приехала в монастырь доживать свой век. Ей выделили отдельную келью, потому что вещей у нее было больше, чем у обычного постояльца.

Условия в кельях более чем приличные — петербургские коммуналки нервно курят в сторонке. Везде было чисто, приятно пахло. В моей комнате стояли две односпальные кровати, две тумбочки, стол, два стула, шкаф с вешалками и полками.

В здании с кельями еще была общая кухня, куда могли заходить мужчины и женщины, а на цокольном этаже располагались подсобные помещения и прачечная. Уборкой в блоках занимались те, кто там живет. Сами меняли постельное белье, старое относили в прачечную, новое брали там же.

На кухне были общий холодильник, стол, стулья, диван, чайник, микроволновка. Из необычного — красный угол, где располагались иконы, молитвенный стол, сами молитвенники и свечи. Иначе говоря, небольшой алтарь. Там жители келий могли молиться. Обычно все делали это утром или вечером.

День в монастыре у всех начинался в разное время. Первую службу проводили в семь утра, но многие вставали раньше, в основном в пять-шесть, чтобы самостоятельно почитать молитвы. Потом и мне рекомендовали так делать.

Я не каждый день могла заставить себя встать в пять. Но когда-таки удавалось, испытывала интересные ощущения во время молитв. Стою одна, передо мной иконы, свечи и молитвенник. Начинаю молиться. На некоторое время абсолютно забываю, кто я, где я. Просто вникаю в молитву, пытаюсь грамотно ее прочесть — и душа ликует. Есть выражение «благодать разливается по телу» — вот именно такое чувство было у меня. Казалось, что душа выходит наружу и теперь она не что-то недоступное и непонятное, а наоборот. Словно я лишаюсь физического тела и становлюсь чем-то невесомым, светлым и теплым.

В то же время иногда приходила мысль, что я всего этого недостойна. Было стыдно за прошлое, за то, кто я есть. Почти всегда выступали слезы. Хотелось искренне очиститься, я страстно просила прощения, просила помочь измениться.

После самостоятельных молитв все шли в храм. С утра служба проходила за три-четыре часа. Почти все время нужно выстоять на ногах. Первые разы из-за обильного запаха благовоний у меня кружилась голова.

Тем не менее все действо казалось мне интересным и красивым. А когда начинали петь — можно заслушаться.

После службы все отправлялись на завтрак, а затем — на послушания, работать. За послушаниями следовал отдых, потом — вечерняя служба на четыре-пять часов. Далее ужин, снова свободное время и отбой. После 23 часов запрещено шуметь, все должны спать.

Поначалу соблюдать такой распорядок было сложно. Несколько первых дней в свободное время я пыталась читать, так как мне сразу выдали кипу книг для изучения. Я искренне желала их поглотить, но тяга ко сну оказывалась сильнее.

Бывали дни, когда я пропускала службу. За это никак не наказывали. Можно было просто тихонько пообщаться с матушкой, рассказать, почему не пришла. Они, как правило, всегда находили, что ответить, и не ругали. Порой могли только с материнской строгостью в голосе сказать: «С диаволом нужно бороться, ведь это лукавый в храм не пускает».

Представьте дом, где живет большая семья. Чтобы поддерживать его в чистоте и порядке, каждый должен ежедневно выполнять определенные задачи. Кто-то моет посуду, кто-то готовит, кто-то стрижет лужайку возле дома, кто-то занимается уборкой. Каждый раз члены семьи меняются ролями. Сегодня один моет посуду, а завтра — пол.

Ровно так же происходит и в монастыре, но есть разница. В храме такую работу — послушания — выполняют не только с целью поддержания чистоты, но и для очищения души. Ведь в монастырь едут в первую очередь для сближения с Господом, и это большой путь. Считается, что послушания искупляют грехи.

Когда раздают послушания, смотрят и по силам, и по возрасту. Например, в первый день моего приезда я прибиралась в коридорах и остальных помещениях в здании с кельями.

Чаще всего меня ставили на кухню, а именно накрывать стол для матушек. Делать это нужно было только в обед. Я приходила за два часа до трапезы, начинала накрывать. Затем ела сама. После убирала все со столов, протирала их, иногда мыла там пол. В сумме тратила на все около двух часов.

На кухне были и другие задачи: готовить еду, чистить и резать овощи, мыть посуду. Работы хватало всем.

Кроме кухни меня пару раз удостаивали чести заниматься уборкой храма. По словам одной из послушниц, далеко не каждому поручали такое послушание. Она сказала, что я понравилась монахиням. Было необычно находиться в храме совсем одной, а еще и со стремянкой перемещаться от иконы к иконе. Мне нужно было стереть пыль с каждого завитка, пилястры, резного узора на мебели и окладов икон. Задача не из легких — на такую работу у меня уходило около пяти часов, но тем достойнее она мне казалась.

Самым простым для меня было вечернее послушание в рабочей трапезной, где ели послушники и трудники. Там не нужно было накрывать на стол. На ужин я разогревала то, что оставалось с обеда. Потом мыла за всеми посуду и протирала везде пол. Помещение было небольшим, и на ужин приходило человек семь. С этой работой я справлялась за час, а иногда и за сорок минут.

В день было только одно послушание. На следующий день, как правило, давали новое. Случалось, что мне два дня подряд выпадало работать в трапезной матушек. Меня это не утомляло, наоборот, было даже приятно: это послушание выполняли только три человека, и я входила в их число.

В монастыре особо ответственно относятся к первой исповеди и причастию. Перед ними нужно обязательно поститься хотя бы три дня.

Исповедь — пересказ батюшке своих грехов. Но не просто пересказ. В религии считают: нужно осознать, что ты грешен, и искренне захотеть искупить свою вину. Простое перечисление грехов ничему не поможет. Искупление может произойти только тогда, когда возненавидишь свои грехи, станешь ощущать их тягость и инородность. Когда захочешь вытащить их из себя и больше никогда не впускать. Исповедь перед причастием происходит на вечерней службе.

Мне понравилось исповедоваться, но за все время мне довелось пройти этот ритуал только четыре раза. В этом и правда что-то есть, если подойти к делу со всей ответственностью и искренностью. Я исписала двойной тетрадный лист своими грехами. Как только начала их читать, выступили слезы. Я не прочла и половины, как батюшка забрал мой лист и сказал, что видит, как мне тяжело. Предложил поделиться самым главным на тот момент: «Не переживай, я прочитаю все сам. Скажи, что сейчас на душе твоей?»

Я успокоилась. Еще немного поговорила с ним. После он за меня помолился, я поцеловала икону, крест, его ладонь и пошла назад дослушивать службу. У меня кружилась голова, и я не помню ничего из того, что происходило дальше. У меня снова было ощущение невесомости, но уже без стыда. Было радостно и спокойно.

Причастие проводят на утренней службе. Причастие — таинство, во время которого верующие вкушают хлеб и вино, символизирующие плоть и кровь Христову. Это делают, чтобы всегда помнить о Христе и его страданиях. Так как за короткий срок невозможно обучиться всем премудростям монастыря, у меня случались казусы. Например, к алтарю, где дают хлеб и вино, нужно подходить особым образом, грамотно скрестить руки, поклониться в нужный момент в нужное место. Я, конечно же, все напутала — стоило видеть взгляд одной монахини. Хотелось провалиться сквозь землю.

После первого причастия, по мнению богослужителей, нужно обязательно оставаться в стенах монастыря, иначе святой дух можно растерять. Еще по той же причине желательно первые пару дней ни с кем не разговаривать. Ярче всего я ощутила благодать именно после причастия. Это эйфория, которую не сравнить ни с чем. Я была готова летать, любила всех, кого вижу, была рада всему, что меня окружает.

Крестный ход — интересное мероприятие, которое происходит после вечерней службы. Мы брали с собой святую воду и кисть, чтобы окрещать путь. Впереди шел человек со святой водой, далее — люди с иконами. Шли колонной. Обходили территорию храма и на протяжении всего пути приговаривали: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас». После каждого раза человек впереди мочил кисть в святой воде и рисовал в воздухе крест. На одном участке территории все становились в строй и оборачивались четыре раза. На каждой из сторон нужно было проговорить все то же самое и помолиться.

Весь процесс занимал 30—40 минут. После хода мы возвращались в храм, чтобы прочесть две молитвы. Перед входом нас обрызгивали святой водой.

В монастыре кормили трижды в день, причем довольно сытно. Матушки и послушники трапезничали отдельно. Еда у них была разная, у рабочих — поскромнее. Мне удалось попробовать и то, чем кормили матушек, и то, что подавали трудникам и послушникам.

В трапезных всегда было первое, второе и салат. Я больше всего любила, когда давали крабовый салат. Нам готовили каши, макароны, пюре. Никаких мясных продуктов не было, из рыбы — только скумбрия и рыбные котлеты. Почти всегда угощали молоком, сметаной и творогом с монастырской фермы. В пост такие продукты не давали, как и рыбу.

Иногда на столе были печенье, пряники, варенье. По праздникам еще фрукты. Однажды был торт, который одна из матушек приготовила на свои именины. Большой, красивый и очень вкусный.

На кухне запрещали готовить самостоятельно, но можно было хранить и разогревать еду. В холодильнике трудники и послушники обычно держали молоко, творог и все то, что захотели взять с собой из трапезной. Я тоже хранила молоко, еще пользовалась чайником, чтобы выпить кофе.

По воскресеньям после утренней службы все собирались за большим общим столом. Матушки, батюшки, трудники, послушники и прихожане. Обычно получалось около тридцати человек. Сначала читали одну из глав Библии, а после звона колокольчика все молились и приступали к еде. После повторного звука колокольчика прекращали трапезу, поднимались из-за стола, благодарили и расходились.

За столом все молчали, разве что иногда просили передать то или иное блюдо. Мне на таких трапезах было не очень комфортно, но это моя проблема: я не люблю есть рядом с незнакомыми людьми. Я бы предпочла не ходить на эти сборы, но не позволяла себе такой дерзости.

Кроме меня из молодых в монастыре были две девушки. Одна пришла туда по собственной воле — моя ровесница и к тому же тезка. Она решила посвятить свою жизнь монастырю. Вторая девушка лет двадцати была дочерью одной из матушек. Ее не особо радовало свое положение. Обе послушницы жили за стенами монастыря, при этом у каждой была личная келья.

Однажды я поссорилась с одной из послушниц лет сорока. В прошлом она была учителем начальных классов. Конфликт необычный, под стать месту. Мы вместе работали в трапезной матушек. Я накрывала на стол, она мыла посуду. Я делала свою работу, и вдруг она попросила ей помочь. Я опешила: мне казалось, послушание у каждого свое и выполнять его нужно самостоятельно, иначе какой в этом смысл. Но в тот же момент я подумала, что помогать тоже надо, особенно если тебя об этом просят. Я откликнулась раз, второй — и справилась со своей работой на час позже, чем могла бы. «Ничего», — подумала я.

Потом мы опять работали вдвоем и она вновь попросила о помощи. Тогда я уже позволила себе дерзость: сказала, что помогу, но только после того, как завершу свою работу. На что получила:

• — Ого, Нина, а я и не знала, что ты такая. Тебе не стыдно? Взрослый человек просит тебя о помощи, а ты, молодая и энергичная, ленишься?! Какой ужас. Ты уж прости, что утруждаю тебя. И не думала, что у нас тут такие бывают.
• — Мне объясняли, что каждый сам выполняет свое послушание, — ответила ей я.

Потом она говорила что-то еще, но я уже не помню. Я чуть не заплакала: было и стыдно, и странно, и обидно. Я поделилась этой ситуацией с более опытной послушницей. Она сказала, что я все сделала правильно. Послушание и правда каждый должен выполнять сам. А с той женщиной это уже не первая ситуация, и беседы с ней проводили неоднократно. Тем не менее мне порекомендовали больше не вступать в полемику, проще промолчать, а то нет-нет да и поставят свечку за упокой. Тогда это меня удивило: я же попала в святое место.

Часто я слышала, как одна послушница жаловалась на другую. Говорила, что та недостойна занимать такую роль, и хотела ей пригрозить, что она еще долго проходит в послушниках. Или вот еще. Была пожилая послушница Зоя, которую многие открыто недолюбливали. Иногда даже покрикивали или насмехались над нею. Кто-то полностью ее игнорировал. Как я поняла, дело в том, что, несмотря на свой возраст, она была чрезмерно активна.

Каждый вечер Зоя предлагала пойти на крестный ход, но все, за исключением меня, одного послушника и пары трудников, отказывались. Монахини не ходили никогда. Еще в свободное время она звала в храм почитать молитвы, но желающих тоже не оказывалось. Мне было ее жаль, поэтому я всегда соглашалась на все, что она предлагала. Но делала это еще и потому, что мне все было интересно.

Как раз Зоя и еще одна послушница Марфа взяли меня в оборот. Чем-то я им приглянулась. Зоя в миру работала судьей. Добрая, отзывчивая, сердобольная. Она подарила мне четки, давала рекомендации, учила читать молитвенные тексты. Мы с ней много разговаривали.

Марфа младше Зои. Она размещала меня в день моего приезда, дала изучать кучу книг, телеграм- и ютуб-каналов. Марфа была расторопной, передвигалась плавно и несколько небрежно. Не помню, кем она работала раньше, но знаю, что уже более десяти лет ездила по разным монастырям. Жила и на Валааме, и в Иерусалиме. Она рассказывала крайне интересные вещи.

Иногда меня раздражало, как Марфа высказывалась о моем образе жизни. Мы с ней часто дискутировали на разные темы, спорили о политике. Несмотря на наши разногласия и мои редкие обиды, я была рада, что она рядом. Иначе меня вряд ли бы кто-то так основательно ввел в курс дела.

В свободные часы позволяли заниматься всем, что не противоречит Библии. Люди в основном выходили на прогулку: доходили до фермы, родника или куда душа пожелает. Если нужно было съездить в город за каким-нибудь лекарством или чем-то еще, никто не запрещал. Главное — постараться успеть вернуться к вечерней службе. Но если пропустил — не критично.

Некоторые в свободное время спали, другие продолжали молиться. Кто-то смотрел фильмы или ютуб-каналы. В келье можно было пользоваться гаджетами: это личное пространство каждого. Я видела только телефоны. Связь в здании с кельями неплохая, вайфая не было.

Я делала все то же самое.

Именно в эту обитель мужчины приезжали ненадолго, так как она женская. Туда их отправлял на подмогу батюшка, который служил в одном из мужских монастырей, где помогают избавиться от алкогольной и химической зависимости. Эти мужчины в основном занимались тяжелым трудом, например работали в коровниках.

Хватало и таких трудников, которым просто некуда было податься или нечем заняться. Вот они и пригрелись в монастыре. Еда есть, крыша над головой тоже, неподалеку ларек со спиртным и сигаретами — не знаю, где они брали деньги на это. На территории монастыря курить было строго запрещено, но люди делали это сразу у здания с кельями, за углом. Матушки вряд ли об этом знали, а послушницы, жившие в кельях, ничего им не говорили.

Еще в обители были мужчины, которых специально нанимали для работы. Однажды такой работник поклялся, что разобьет лопатой матушке голову, потому что та попросила его поработать в коровнике, а он с перепоя не мог. Если что-то подобное происходило единожды, человеку предлагали покаяться и исправиться. Если повторялось — выгоняли из монастыря.

Были и положительные персонажи. Например, мужчина тридцати лет. Не глуп и вполне симпатичен. В какой-то момент он осознал, что мирская жизнь не для него: он больше не хотел видеть свою жену, не готов был строить карьеру. Он принял обет безбрачия и ушел трудиться в монастырь.

Обычно мы с ним встречались на вечерней службе, а после шли на ужин. Потом прогуливались до здания с кельями, по дороге говорили обо всем. Меня очень интересовал уклад его мыслей: неужели он действительно не планировал уходить? «Нет», — отвечал он из раза в раз. Мирская жизнь кажется ему пустой и грешной до безобразия. Он считает, что мы, дети божьи, должны прожить праведную жизнь, избавить душу от грязи. И только в стенах монастыря это возможно. Отмечу, что его родители не относятся к монастырю — живут в миру и приняли решение сына. Мы до сих пор поддерживаем с ним связь. Дай Бог ему здоровья!

Были случаи, которые я объяснить никак не могу. Вот пара примеров.

Однажды я стояла возле иконы Божией Матери, плакала и молилась о своем. В какой-то момент стало невыносимо, что с иконы на меня смотрят молча, и я попросила дать знак: «Пусть мне придет звонок или сообщение. От кого угодно, но прямо сейчас». В ту же минуту пришла смс с текстом, что мне звонил неизвестный абонент. Я оторопела. Позже проверила номер — поняла, что он не существует. Дозвониться по нему не удалось.

Еще меня научили: если есть обидчик, нужно за него помолиться. Даже если сильно злишься, ненавидишь, нужно все отпустить и искренне помолиться за этого человека, его здоровье, счастье. Тогда, мол, обидчик либо полностью уйдет из вашей жизни, либо вы наладите отношения. Был и у меня такой человек. Я сделала все, как объяснили. На следующий же день он мне позвонил и мы тепло пообщались. С тех пор поддерживаем хорошие отношения.

Обыватель скажет: «Да просто совпадения». Может, и так.

Я месяц прожила в монастыре и за все время не покидала его стен. Но решила там не задерживаться. В какой-то момент меня оттолкнуло то, что две послушницы, которые взялись за меня, сильно наседали. Заходил разговор, что мне нужно окончить церковный университет и остаться при монастыре. Мол, я молодая и Господь вовремя меня привел. Им наверняка казалось, что они делают хорошее дело. Я им искренне за все благодарна, но все-таки для моей нестандартной и своенравной натуры это было чересчур.

Еще, насколько мне стало известно, некоторые из тех, кто там находился, переписали на монастырь все, что у них было: и недвижимость, и другое имущество. И я испугалась: кругом говорили о моей нескончаемой грешности и предстоящем длительном пути отмаливания себя и своего рода.

Несмотря на это, я не считаю монастырь злом и уважительно отношусь к периоду, когда в нем жила. С теплом и добром вспоминаю всех, кого там повстречала.

У меня поменялись взгляды на жизнь. Например, я стала иначе относиться к деньгам. Раньше меня сильно беспокоило мое финансовое положение. После монастыря я все делала не из побуждения заработать, мне хотелось простого быта. Думала о том, что поможет мне сегодня стать чуточку лучше и что я могу сделать для других.

Как ни странно, я стала зарабатывать больше. После жизни в монастыре я восемь месяцев работала на природе. Сначала на небольшой базе отдыха, затем — в глэмпинге на берегу залива. Это и был как раз тот самый простой быт.

Я перестала злиться на людей. Теперь я и правда молюсь за всех, кто хотел меня обидеть или как-то ранить. В целом слово «враг» перестало для меня существовать — теперь есть только учителя. Каждый так или иначе меня чему-то учит.

Я стала обращать больше внимания на свою речь. Теперь мне стыдно, если начинаю ругаться матом. Каждый раз после этого хочется помыть язык с мылом.

Еще я бросила курить. В монастыре я познакомилась со святым отцом, который создал храм, где избавляют от зависимостей, и рассказала ему о своей вредной привычке. Он прочел соответствующую молитву. Спустя некоторое время я просто физически не могла курить: меня начинало жутко тошнить.

Не буду кривить душой, я не верую в той степени, в какой большинство жителей монастыря. Тем не менее для меня такой опыт оказался интересным. Примерно через месяц после отъезда из храма я все-таки рассказала родителям, где провела январь. Мама удивилась, но похвалила. Я подарила ей молитвенник из монастыря, чему она была несказанно рада.

Я перестала нервничать и тревожиться по пустякам, хотя раньше могла переживать по любому поводу. Перестала себе врать — от этого стало проще мыслить.

Но самое главное, я поняла, что я добрый и отзывчивый человек. Больше этого не скрываю и не стыжусь. Люблю помогать всем, кто в этом нуждается, и никогда не жду ничего в ответ. Кажется, в этом и заключается искренность.