Познакомьтесь с человеком, который проводит проверки на детекторе лжи

Проверки на детекторе лжи встречаются не только в телешоу. Например, иногда их приходится проходить, устраиваясь на работу. Хотя не все верят в их достоверность и каждый имеет право отказаться от процедуры.

Наша новая героиня почти 10 лет работает на полиграфе и уверена, что грамотные исследования помогают работодателям экономить деньги, а следователям — раскрывать дела. Она рассказала, как работает детектор, в каком случае полиграфологам нельзя доверять и сколько специалисты могут зарабатывать в правоохранительных органах, в коммерческих компаниях или на чьих-то неверных супругах.

Я выросла в городе-миллионнике. В школе у меня была склонность к гуманитарным наукам, и я решила пойти на психолога: мне казалось, мои способности хорошо впишутся в эту профессию. К тому же психологи помогают людям решать конкретные проблемы, это нужно и востребовано. Тогда я думала, что буду работать с кризисными ситуациями у женщин или заниматься консультированием детей и подростков.

Я прошла в один из лучших университетов города. Конкурс был около пяти человек на место, а поскольку училась я в обычной дворовой школе, мне пришлось много заниматься с репетиторами: без них вступительные точно было не сдать.

Кафедра общей психологии, на которой мы учились, никаких практических знаний не давала. Психологическое консультирование у нас шло всего семестр, на пятом курсе. Зато было много теоретических дисциплин: философия, история науки. Часто они дублировали друг друга. Было ощущение, что цель такой учебы — оставить весь поток в 37 человек на кафедре, чтобы мы там писали глубокомысленные научные работы.

Я была разочарована, а большинство моих однокурсников еще до окончания университета решили, что никогда не пойдут работать по профессии. Но и бросать не спешили: у нас на курсе в основном были девочки, а психология, грубо говоря, считалась хорошим образованием для замужества.

Я еще во время учебы начала работать по специальности: вела кружок «Юный психолог» при дворце творчества. Ко мне ходили четыре человека. Это был 2006—2007 год, я получала около 2 тысяч рублей в месяц. Пошла на это ради опыта и записи в трудовой, чтобы показать следующему работодателю: да, преподавала — и дети не кидались в меня помидорами.

2000 ₽

платили преподавателю кружка по психологии при дворце творчества

После университета я устроилась психологом-консультантом в государственный психологический центр. Это была моя основная работа, при этом зарплата осталась примерно такой же, как и на прошлом месте.

В 2011 году началась моя работа в правоохранительных органах: я пошла психологом в отдел кадров. Нужно было оценивать адекватность кандидатов, писать заключения и иногда делать проверки всего коллектива. То есть они всей толпой собираются, пишут тест, а я смотрю, не сошел ли кто с ума за последний год. Если брать научно обоснованные методики и большое число людей, то разницу действительно видно: как бы все ни прикидывались хорошенькими-красивенькими, все равно на фоне 200 человек будет, условно говоря, 15, у которых ответы отличаются от остальных в худшую сторону. Это и есть группа риска. Математические закономерности в этом плане работают безотказно.

На этой работе я получала чуть больше прожиточного минимума — 13—15 тысяч рублей. Мне было 24 года, я собиралась замуж — и очень угнетала мысль, что с такой зарплатой мне никогда не светит ни свое жилье, ни машина, ни шуба, ни путешествия.

15 000 ₽

была зарплата психолога в правоохранительных органах

Практически все мои одногруппницы, у которых не было своих бизнесов, подаренных салонов красоты или успешного замужества, находились в таком же положении. Я, наверное, даже была в начале списка по успешности, потому что хотя бы пыталась что-то менять. А многие считали, что устроились в детский сад психологом — и все ок.

Я хотела переобучиться и стала искать курсы по детекции лжи. Выяснилось, что у нас в городе в ближайшую неделю начинается учеба, причем в приличном сертифицированном месте, где нормально учат и дают красивые документы государственного образца. Курсы шли больше 500 часов и стоили 92 тысячи рублей. Деньги я взяла взаймы у сестры.

Отучилась, предложила начальству расширить мои обязанности, но они эту идею не поддержали. А потом мне позвонила педагог с наших курсов: появилась вакансия полиграфолога в правоохранительных органах. Я сходила на собеседование — и меня взяли.

Работа была по двум направлениям. Первое — это проверка на причастность к преступлениям. То есть приводят человека и говорят:

Второе — проверка тех, кто устраивается на работу, на наличие в биографии каких-то недопустимых поступков: нарушение уголовного кодекса, употребление наркотиков в последние 5—7 лет, проблемы с алкоголем, хранение незарегистрированного огнестрельного оружия или лоббирование чьих-то интересов.

Моя зарплата сначала увеличилась в два раза, а потом еще на 50%. Я ощутила разницу: теперь можно было купить себе все и в конце месяца еще оставались деньги, причем не 500 рублей.

Потом я ушла в декрет, вышла из него. В прошлом году поняла, что работаю так же, как раньше, но на зарплату вновь могу себе позволить только еду, проезд и коммуналку. Решила, что пора что-то делать. Вакансий полиграфолога в моем городе практически не было, если не считать предложений одной торговой сети, но там обещали зарплату ниже моей.

Поняла, что пора переезжать. Обзвонила своих кураторов с учебы: они знают, где в России какие вакансии для полиграфологов открываются. Попросила их внести меня в список тех, кто готов к переезду, и стала ждать. Вскоре появилась возможность выйти в Питер на декретную ставку.

Везде, где есть материальная ответственность и можно что-то стащить, скорее всего, есть и полиграфолог. Проверки на детекторе используются во всех крупных банках, в фармацевтическом бизнесе, на предприятиях тяжелой и нефтедобывающей промышленности. Это даже не столько способ найти пропавший из сейфа миллион, сколько упреждающий фактор.

Ошибки, естественно, бывают в любых исследованиях. Но если взять тысячу потенциальных злодеев и проверить их на полиграфе, большую часть он выявит, хотя кого-то, возможно, и пропустит. Условно, предприятие, у которого тысяча человек своровали по миллиону, вернет себе больше половины суммы.

Никто не говорит «сейчас полиграф тебя просветит и увидит, как ты врешь». Сначала я объясняю обследуемому суть процедуры: как работает прибор, что он выявляет, какие параметры измеряются. Это нужно, чтобы соблюсти конституционные права человека и подготовить его к проверке.

Человек, который пришел говорить правду, поймет, что если он не крал миллион у работодателя, то кража ниоткуда и не появится, и успокоится. А организм правонарушителя перед проверкой дополнительно мобилизуется, чем он себя скорее и выдаст.

На подготовительном этапе нужно выяснить, нет ли у человека противопоказаний для прохождения полиграфа. Вдруг он запредельно тревожный и его пугает само подозрение работодателя. Если специалист не увидит, что человек в жутком стрессе, и все равно проведет проверку, это отразится на достоверности результатов.

Если исследование на полиграфе проводится в составе судебной экспертизы, то противопоказания почти такие же, как у космонавтов: человек должен быть практически полностью здоров. Проблемы с давлением, многие хронические или психические заболевания могут быть серьезной помехой.

Датчики закрепляют на пальцах рук и на теле поверх одежды. Прибор и компьютерная программа преобразовывают сигналы, которые подает тело человека: изменения потоотделения, давления, задержки дыхания. Эта информация выводится на монитор в виде графиков, напоминающих ЭКГ: несколько кривых и временная ось. На ней отображено время, когда задаются вопросы, поэтому я могу отследить, что в этот момент произошло с диаграммами: изменились они или нет, задержал человек дыхание или, наоборот, задышал чаще.

Сначала снимается фоновый показатель реакции: как человек дышит в спокойном состоянии, когда сидит на стуле и ничего не делает. Потом я задаю ему простые вопросы, в ответ на которые он говорит правду. Например, я спрашиваю: «Вас по паспорту зовут Николай?» Он говорит: «Да». «Вы родились на территории Российской Федерации?» — «Да». «Сейчас президент России — Владимир Владимирович Путин?»

Дальше прошу его специально солгать. Смотрю, как при этом работает его дыхание. И после уже задаю интересующие вопросы, отмечаю, как изменился график по сравнению с нормой. Главное — сидеть и не двигаться, внимательно слушать вопросы и отвечать на них.

Одни и те же вопросы по проверочной теме задаются несколько раз за исследование, между ними вставляются отвлекающие вопросы о посторонних предметах. Основные вопросы должны быть очень конкретными: «Вы нанесли удар топором по голове вашему соседу Петру? Вы брали из сейфа пачку долларов вчера вечером?» Если человек отвечает, что брал пачку денег, но три месяца назад, то я говорю: «Я у вас спрашиваю только про вчерашний вечер, вы понимаете это? Слушайте внимательно и отвечайте по сути на вопрос, который я задаю».

Перед тем как составить список вопросов и начать проверку, нужно вникнуть в ситуацию: чем больше подробностей я знаю, тем лучше. Иногда мелкие детали события позволяют вычислить злодея за один подход. Скажем, произошла квартирная кража, и ко мне на проверку приходят десять человек, но в этой квартире в день преступления был только один. Я читаю материалы дела и вижу, что в этот день там начался ремонт и в комнате были ободраны обои. Я могу использовать эту деталь как проверочную тему: «В этой квартире было что-то необычное? Что? Это была новая мебель? Это были ободранные обои? Это был снятый паркет?» Для непричастных все эти варианты будут звучать одинаково. И только тот, кто был в квартире, знает про обои.

Надо что-то такое с собой сделать, чтобы сердце работало по-другому. Насколько я понимаю, это практически невозможно, если только не наесться каких-то специальных препаратов. Успокоительные видно: мы примерно представляем показатели в фоновом состоянии. Когда человек наелся валерьянки, по его реакции сразу можно понять, что с ним что-то не то.

Бывает, обследуемые пробуют противодействовать на бытовом уровне: кашлять, чихать, двигаться. Если я вижу, что человек во время проверки вздыхает, дергает ногой, пытается кусать себя изнутри за щеку, шарит глазами по стенам, то могу предположить, что либо у него какие-то проблемы со здоровьем — тик, неврологические нарушения или чесотка, — либо это его сознательная попытка помешать процедуре. Официально при исследовании такие визуальные показатели не учитываются, ни в какие документы не идут, но для себя все равно их отмечаешь. Со временем выявляются стратегии поведения, свойственные тем, кто пришел говорить правду, и тем, кто пришел обманывать.

После процедуры я беру графики изменения физиологических показателей, всё считаю. Если я их передам трем другим специалистам и они таким же способом их обработают, то получат точно такие же числа. Это не гадание на кофейной гуще, где каждый приходит к своим выводам.

В заключении мы описываем изменения реакции человека, даем им балловую оценку. Например, во всех десяти тестах у нас получились изменения на четыре балла. На основании этого мы делаем вывод: скорее всего, человек, отвечая на вопросы, рассказывает именно то, что помнит.

Это не в нашей компетенции. Если полиграфолог где-то в отчете использовал слово «ложь» или тем более вынес человеку приговор — это первый признак непрофессионализма. Пишем только про изменение реакции. Например: «Психофизиологическая реакция Иванова свидетельствует о том, что он обладает информацией по поводу хищения денежных средств из банка „Ромашка“».

Скепсис перед проверкой высказывают обычно две категории людей. Первые могут очень переживать, потому что они сами по себе тревожные: вдруг произойдет ошибка, вдруг сегодня магнитная буря, или «а вот в три года я стащила яблоко из соседского сада, сейчас полиграф покажет, что я причастна к краже». Такие люди часто пристают с вопросами: «А вы точно не ошибетесь? Сейчас я моргнула и у меня как будто внутри все перевернулось, а вдруг вы меня теперь обвините?» Им надо все объяснять, поить сладким чаем и ждать, когда они успокоятся.

Второй тип людей — те, кто скрывает свою причастность к преступлению. Человек может мне говорить, что это все хрень, что полиграф не доказательство и так далее. Я просто про себя отмечаю: не очень похоже, что он пришел подтверждать свою правоту. Нелогично доказывать специалисту, что детектор лжи — это ерунда, если ты собираешься говорить правду. Тот, кто действительно не верит в проверки и кому нечего скрывать, просто на них не приходит.

Некоторые люди признаются и без полиграфа, прямо в отделе полиции. Правда, в моей практике были случаи, когда человек признавался в совершении тяжкого преступления, а на полиграфе выяснялось, что он себя оговаривает, чтобы вернуться в тюрьму: наступила зима, жить негде. А бывает, обследуемый понимает, что детектор лжи он не прошел, что там все видно, — тогда он тоже может признаться, чтобы вовремя начать сотрудничать со следствием.

Когда я только начала работать полиграфологом, меня послали в СИЗО в маленький тюремный городишко. Там мне нужно было протестировать мужчину: его подозревали в том, что он заколол трех женщин ножом, завернул тела в ковер и выбросил в сугроб.

И вот сидим мы с этим товарищем в комнате: я — девочка-припевочка, 24 года, русые волосики, голубые глазки, и он — бугай два на два, весь в татуировках. Тут вылетают пробки — и мы с ним остаемся вдвоем в темноте. Я сижу и думаю: интересно, оборвется сейчас моя жизнь или нет? Мне повезло: свет включили, да и товарищ, как оказалось, ни о каких дополнительных правонарушениях не помышлял. В итоге тестировать его я все равно не стала: выяснилось, что у него были противопоказания — проблемы со здоровьем, в том числе психическим.

Когда мы проводим первичный отбор кадров в правоохранительные органы, от 5 до 15 человек из сотни приходят со скрываемыми косяками и стараются их не признавать. Но когда после проверки им говоришь: «Знаете, у вас тема наркотиков очень выделяется на фоне остальных, с чем это может быть связано?» — они отвечают: «Ах да, летали с друзьями летом на Кубу, покурили там что-то».

Был случай, когда к нам на работу хотел устроиться парень из Краснодара. Во время проверки он абсолютно спокойно рассказывал, как неоднократно давал гаишникам взятки, объяснял, что так делают все и что он решился на переезд, поскольку не мог себе позволить купить выгодную должность в городе. Я тогда была в шоке и никак не могла понять, почему он такие вещи рассказывает без тени стеснения. А потом более опытные коллеги объяснили мне, что это просто особенность региона: «Он хороший парень, но по-другому там не проживешь».

Решение о том, брать человека на работу или нет, принимаю не я: я только пишу, что выявлена скрываемая информация по такой-то теме, такой-то факт. Что с этим будет дальше — не мое дело.

Когда училась, я не понимала, как человек в 30 лет может спалиться на тесте с вопросами в духе «Готовы ли вы пойти на конфликт ради того, чтобы настоять на своем». Я думала, что если, например, он хочет быть офис-менеджером и он адекватный, то обязательно ответит «нет»: никому не нужен конфликтный сотрудник на ресепшене. А оказалось, что людей, которые способны просечь все эти психологические методики, не так много. Те, кто может проанализировать вопрос и дать желаемый ответ, уже давно сами стали руководителями. А люди, которые идут на наемную работу, чтобы в шесть вечера уйти и не думать ни о чем, реально отвечают как отвечают.

А если они пытаются исказить результаты, чтобы представить себя в более выгодном свете, это все равно видно. Например, у меня был случай: человек устраивался в правоохранительную систему. Я ему говорю: «Нарисуйте, пожалуйста, несуществующее животное».

Все про эти тесты уже знают и рисуют белого пушистого зверька без зубов, без когтей. Но ты понимаешь, что это абсолютное вранье — и человек мало того что готов обманывать психолога, так еще и не осознает, что на эту позицию нужен тот, кто может при необходимости проявить жесткость, а не вот это инфантильное чудо, которому впору пойти администратором в комнату раннего развития.

Очень многих подводит мысль о том, что психология — это не наука. Конечно, и на психологии, и на проверках на полиграфе можно спекулировать, вокруг них достаточно шарлатанов и коучей. Но я в эффективности проверок уверена. Есть такие ситуации, когда по тесту из 20 вопросов можно понять, что у женщины виктимное поведение и что ее бьет муж. А у мужчины — предсуицидальное состояние, и если его сейчас еще кто-то тронет, то он пойдет и застрелится.

После переезда в Санкт-Петербург я продолжаю работать в правоохранительных органах.

У меня восьмичасовой рабочий день. Обычно у нас есть небольшая очередь на проверку: исследования могут быть расписаны на три-четыре недели вперед. Мы проверяем по человеку в день.

К кабинету полиграфолога есть особые требования: он должен быть тихим, с нейтральным цветом стен, хорошим освещением и вентиляцией, не должно быть помех и отвлекающих факторов — чтобы мне не приходилось думать, отреагировал обследуемый на то, что он мне наврал, или на трех человек, которые в дверь забежали. Поэтому любые проверки на детекторе лжи в телешоу — это просто развлечение, там нарушены все правила проведения исследования, ни о каких достоверных результатах говорить нельзя. Когда на проверке я, обследуемый и еще 50 человек зрителей — это уже не проверка.

В кабинете стоит компьютер, принтер и сам прибор, а также специальное кресло, которое позволяет максимально точно снимать показания. Есть комплект видеокамер — они фиксируют мимику человека и общий вид комнаты, чтобы в случае необходимости удостоверить, что там не было человека из службы безопасности с паяльником и грозным взглядом.

У нас в ведомстве два полиграфолога, еще один человек обслуживает областных следователей. Никакой иерархии нет, как и перспектив. Ты можешь устроиться на работу и через двадцать лет уйти с того же стула на пенсию.

Я получаю 50 тысяч рублей с небольшим. Выплаты нам потихоньку индексируют: в 2019 году повысили на 1500—1800 ₽. Есть квартальные премии, есть новогодняя, и тут уже как повезет: сумма зависит от желания руководства и возможностей бюджета. Может быть 2 тысячи, может — 11 тысяч. В этом году моя премия была в размере одного оклада — меньше 15 тысяч рублей.

Бонусы у меня те же, что и у всех сотрудников в наших структурах. Не могу сказать, что какая-то очень хорошая социальная поддержка, но, например, садик моему ребенку дали на следующий день после того, как я принесла справку из органов. Не было бесконечных месяцев ожидания, это приятно. Отпуск — 31 день, но может быть и больше: все зависит от стажа и региона.

За провинности штрафуют, могут уволить одним днем, если за человеком есть какое-то серьезное нарушение.

Подработки у нас запрещены — я могу заниматься только творческой или научной деятельностью. Например, преподавать в вузе. Но пока я об этом не думала.

Мы живем вдвоем с сыном, ему 4,5 года, весь наш бюджет складывается из моей зарплаты.

Снимаю комнату, плачу 15 000 ₽, сюда же входит свет, вода и интернет. Я нашла этот вариант в группе во Вконтакте, когда только собиралась переезжать в Петербург. Мы живем в трешке, в соседних комнатах — еще три девочки. Живем дружно-мирно, даже комнаты на ключ не закрываем.

Сейчас я живу около работы, но скоро она будет передислоцироваться, так что и нам, скорее всего, придется переезжать: очень не хочу тратить каждый день много времени на дорогу. Видимо, это тоже будет комната, а не квартира: в моем случае лишние 10 тысяч серьезно влияют на качество жизни. Конечно, в Петербурге можно снять квартиру и за 22 тысячи, но это будет бабушкин вариант в неудобном районе. Я бы предпочла купить себе электрический самокат и радостно доезжать на нем до работы минут за 10.

Я абсолютно не упорядоченный человек в плане ведения бюджета, но в какой-то момент установила себе приложение «Тяжеловато»: там не нужно особо напрягаться, ввел трату и все. После двух месяцев анализа я поняла, что если экономлю на еде, считаю копейки и выискиваю акции, то выигрываю от силы 1500—2000 ₽, но при этом трачу очень много времени, сил, нервов и снижаю качество своего ужина. Так что мне эти 1500 ₽ в конце месяца уже совсем немилы.

На кружки сына и садик тратится около 7 тысяч рублей. Он ходит на занятия в хорошую школу английского языка.

Когда я вела дневник расходов, поняла, что основная трата, от которой теоретически можно отказаться, — это платные развлечения с ребенком. Обычно мы выбираем игровую комнату: «Лего», «Паровозики» или просто какую-то прыгательно-лазательную конструкцию. На это уходит от 200 до 800 ₽, еще где-то 600 ₽ — на перекус и кофе. Итого один поход в детское увеселительное заведение обходится в 1000—1100 ₽, а в месяц у нас их бывает штук шесть.

Скажем, если каждый месяц сокращать расходы на развлечения на тысячу, у меня освободится 12 тысяч в год — и что с ними делать? Я их точно так же куда-нибудь потрачу или просто добавлю к деньгам на отпуск. А так в выходные ребенок у меня занят интересным делом, а я в этот момент пью кофеек, для меня это тоже отдых и подзарядка. Зимой, когда холод и лед, сидеть все время дома и раскрашивать раскраски невозможно.

В отпуск мы последний раз ездили в мае, были с сыном в Турции. У нас был просто отдых тюленя: отель «все включено», бассейн, море. Потратили около 80 тысяч рублей, сюда пошла зарплата и отпускные.

На какие-то экстренные случаи мне, как правило, хватает зарплаты. Например, недавно я приболела, нужно было сдать платные анализы — и мне не пришлось ничего дополнительно придумывать.

Иногда я пользуюсь кредитной картой, но никогда не выхожу за сроки. Например, если сегодня понедельник, а в четверг у меня зарплата, то могу пойти к врачу, потратить с карточки пять тысяч на УЗИ и платный прием, а в четверг я все это закрою.

Все говорят, что надо иметь финансовую подушку в размере шести зарплат, а я не понимаю, откуда она должна взяться.

Раньше я откладывала, как приличный человек, по 10% от дохода. Но это происходило не каждый месяц, а более хаотично: я примерно представляла, сколько нужно накопить за полгода, и потом откладывала эту сумму с премии или отпускных.

Но все эти накопления ушли за время декретного отпуска. А последние сбереженные деньги пошли на покупку собственного полиграфа. Сейчас у меня ничего нет.

Я купила собственный полиграф для подстраховки, на случай если решу уйти в самозанятость или в коммерческую структуру, где нужен человек со своим аппаратом. Знакомый приобрел его у фирмы-изготовителя, но у него эта тема не пошла, и он продал его мне за 120 000 ₽. Сейчас новые полиграфы этой же фирмы стоят около 300—400 тысяч рублей. Пока я его ни разу не использовала: коммерческой деятельностью мне заниматься нельзя. Так что он просто ждет своего часа. В какой-то степени это еще и моя финансовая подушка.

Полиграфологи в коммерческих структурах могут зарабатывать 200—300 тысяч рублей в месяц, даже 150 тысяч для них считается маловато. Но в таких местах специалисты по детектору лжи относятся к службе безопасности, туда не берут людей с улицы, стараются искать в команду бывших сослуживцев, уже проверенных боем. Сейчас я мониторю вакансии, но пока меня ждут только конторы с такой же зарплатой, как моя.

200 000 ₽

и больше могут получать полиграфологи в коммерческих компаниях

Если не найдется подходящий вариант, то я планирую уйти в самозанятость. Больше всего меня привлекают проверки домашнего персонала: нянь, горничных, водителей, поваров. По моему опыту кадровых проверок я вижу, что полиграф реально выявляет людей, которые пытаются скрывать свои косяки, факты биографии.

Я хотела бы не только работать как полиграфолог, но и давать психологическую оценку: этим я тоже занимаюсь практически десять лет. Так что могу дать работодателю не только статистику, где у обследуемого низкая шкала агрессивности и высокая — тревожности, но и рассказать, к какому поведению такое сочетание приводит. Так можно облегчить жизнь конкретным людям.

Проверки по кадрам стоят от 4000 до 40 000 ₽ за человека. Цена зависит от финансовых рисков конкретной должности: между няней, операционистом и главбухом есть разница. Еще можно работать по скользкой теме супружеской неверности, но это неэтично, ненаучно и опасно. В целом потолка для месячного заработка у самозанятых нет.

Я не уверена в своих предпринимательских способностях, никогда не занималась продажами. В самозанятости меня больше всего пугает начальный период, когда не будет стабильного дохода. Не представляю, сколько времени потребуется, чтобы хотя бы вернуться на тот уровень, что есть сейчас. Если месяц, то хорошо, а если три? Паника у меня начнется уже на втором. Поэтому, с одной стороны, я понимаю, что проверки на полиграфе востребованы и что я могу экономить людям деньги, а с другой — как представлю первые шаги, у меня в голове сразу туман. И идти туда мне страшно.