«Чтобы завтра не было обидно за вчера»: как я ищу пропавших, помогаю беженцам и животным

Читатели Тинькофф Журнала часто рассказывают об опыте волонтерства и других видах помощи.

Героиня этого материала ищет потерявшихся в лесу людей, помогает беженцам, приюту для животных и хоспису, а также работает в благотворительной организации. Она рассказала, как находит силы на все эти активности и что ей это дает.

Мне 51 год. Я родилась в Подмосковье, но выросла в Казахстане на берегу Каспийского моря. После школы поступила в МГУ на геологический факультет, уехала в Москву и с тех пор живу здесь.

Я занимаюсь балетом и кайтсерфингом, учу итальянский и английский языки, люблю кататься на горных лыжах, играть в покер и путешествовать. Еще со мной живет купленный у заводчика пес Чай и два кота — Семен и Рыжий, о них расскажу ниже.

С 1994 по 2013 год работала специалистом геоинформационных систем при Министерстве природных ресурсов и экологии. Также была администратором в ветеринарной клинике, помощником руководителя в рекламной компании и риелтором.

В 2013 году я ушла из бизнеса, поскольку почувствовала бессмысленность своей работы. В 2015 году увидела вакансию в детском хосписе «Дом с маяком» и, не раздумывая, подалась. Проработала там два года — курировала семьи с детьми, которых уже нельзя вылечить, например на последней стадии рака. Я круглосуточно была с ними на связи, ездила к ним домой, поздравляла с днем рождения. Когда было необходимо, связывала семьи с медсестрами, психологами, юристами, волонтерами.

После хосписа я продолжила искать работу в благотворительности и в 2018 году устроилась в фонд помощи людям с БАС «Живи сейчас». Здесь я тружусь до сих пор и веду около 150 семей в Москве: спрашиваю о потребностях, помогаю с выдачей оборудования, поддерживаю.

Мне тема БАС  изначально казалась знакомой, ведь в детском хосписе было много детей со схожей болезнью — СМА  . У человека с боковым амиотрофическим склерозом также перестают функционировать мышцы — правда, уже во взрослом возрасте.

Я считаю диагноз БАС самым страшным и жестоким: человек утрачивает возможность двигаться, глотать, разговаривать, становится замкнут в своем теле. Самое ужасное, что причины заболевания пока неизвестны и оно может начаться внезапно. Также нельзя предугадать, сколько это будет продолжаться: одни живут два-три года, другие — более 20 лет.

Многие знакомые думают, что работать с умирающими психологически тяжело, но я отношусь к этому иначе. Я радуюсь, когда удается что-то сделать для человека или его семьи. Благодаря работе я хорошо осознаю конечность любой жизни, поэтому использую время, как хочется мне, в том числе помогая другим.

В 2005 году я начала пристраивать бездомных собак и кошек. Тогда еще не было фондов, и я действовала на форуме «Пес и Кот», где разные люди публиковали просьбы: перевезти собаку в больницу или взять кота на передержку.

В первый раз я вызвалась поехать с щенком к врачу и влипла, поскольку у животного нашли бешенство. За время участия я в основном помогала собакам, и некоторые жили со мной, пока не удавалось их пристроить. Примерно четыре года я откликалась на просьбы чуть ли не каждый день.

В 2008 году я устроилась на работу в ветклинику и постепенно перестала участвовать в волонтерстве. Сейчас я могу съездить раз в несколько месяцев в Шереметьевский приют и погулять с собаками. Этот приют в основном помогает породистым псам, от которых отказались хозяева.

Однажды мужчина принес в нашу ветеринарку котенка с кривой лапкой и куцым хвостиком. Он сказал, что ему легче его убить, чем сделать рентген. Я забрала малыша домой — уже 19 лет мы живем с Семеном вместе. У него врожденный дефект, и я никак его не лечила.

Второй кот, Рыжий, нашел меня сам. В тот день шел дождь, и я встретила пушистого у своей машины. Тогда кроме Семы у меня был еще один кот и пес на передержке, и я не хотела брать кого-то еще. Рыжий оказался настойчив: пока я садилась в салон, он перепрыгнул через меня на пассажирское сиденье и поджал лапу, как делают при боли.

На рентгене ему было плохо, поднималась температура. Когда же я привезла его домой, он быстро очухался и уже стоял на четырех лапах. Видимо, у него был план попасть ко мне домой. Сейчас Рыжему около 15 лет, он любит гулять на улице, знает весь район и не боится собак.

Если кошек я еще готова брать с улицы, то собак — нет. Для меня это так же тяжело, как взять ребенка из детдома. Я много повидала приютских собак, и у всех так или иначе была нарушена психика. Остаться на улице без хозяина — очень травматичный опыт, и мне жаль, что с ними это случилось. Поэтому свою собаку Чая я купила у заводчика.

Впервые я попробовала себя добровольным наблюдателем  на выборах в 2012 году. Перед этим прочитала в «Живом журнале», с какими нарушениями проходили думские выборы, и мне захотелось помешать подобному. Я не выступала за определенного кандидата, а следила, чтобы все было честно.

Независимые НКО рассказывали мне и другим волонтерам о процедуре: как все должно быть устроено на избирательном участке по закону, как вести учет голосов, как запечатывают урны.

Я находила в сейфах пачки подписанных бюллетеней, делала замечания о записях карандашом в протоколе о количестве голосов. Из-за нашей работы комиссия на участке сильно нервничала: упиралась, скандалила, старалась выгнать нас.

Когда мы видели нарушения, то писали жалобы, вызывали полицию, в некоторых местах добивались аннулирования. На наблюдение уходил весь день — бывало, сидели до ночи и утра.

Я занималась таким волонтерством до 2019 года на всех федеральных выборах. Какое-то время ездила по стране на выборы локального уровня, например следила за избранием главы города в Касимове.

Сейчас происходят нарушения, на которые наблюдатели не могут влиять, поэтому я перестала в этом участвовать.

В 2013 году я увидела в соцсетях объявление от фонда «Вера» о поиске волонтера, который мог бы привезти продукты в хоспис. Я откликнулась, поскольку у меня была машина и свободное время. Затем начала помогать чаще.

В хосписах в основном находятся люди с тяжелыми заболеваниями, которым недолго осталось жить. Но бывали случаи, когда пациенты выписывались, поскольку их состояние стабилизировалось и они могли находиться дома.

Когда я первый раз пришла в московский хоспис, поразилась — это был рай на земле. Там замечательная уютная атмосфера: заходишь, а по полу ползают черепахи, бегают собаки, дети, все в розах, вокруг доброжелательные люди. Пациентов каждый день обязательно выводят на прогулку, проводят в хосписах концерты и мероприятия. У подопечных практически все время было занято активностями, иногда они говорили: «Сегодня мне не звони, я занят».

Я не меняла памперсы и не занималась уходовыми вещами — это делали медсестры. Я общалась с пациентами, выводила гулять, могла немного покормить с ложки.

Я старалась исполнять желания подопечных. Помню, у меня был любимый дядечка, который раньше работал начальником вагона-ресторана поезда. Мы выведали, что он любит киевский торт, и заказали десерт прямо из Киева ко дню его рождения — это было здорово. Я чувствовала, что успеваю сделать для людей что-то приятное и хорошее.

Поначалу многие подопечные отказывались от помощи — возможно, не видели в этом смысла. Я продолжала приходить к ним и разговаривать, и на какой-то день они начинали мне радоваться. Мы говорили о том, в каких городах и странах бывали, что видели, есть ли у них собачки, кошечки.

Подопечные всегда рады волонтерам, особенно тем, кто приходит постоянно.

Работа в хосписах изменила мое сознание. Я не задавала себе вопросов, почему помогаю тому, кто умрет завтра, ведь это может произойти с каждым.

Помню, в детском хосписе был мальчик Ваня с онкологией, которому мама запрещала есть сладкое и еду из «Макдональдса», потому что это вредно. Однажды она позвонила мне и сказала, что ребенок практически перестал глотать. Я предложила привезти что-нибудь, например фастфуд. Ваня, по словам мамы, услышал, улыбнулся и закивал.

Это меня тронуло: все три года во время болезни он мог наслаждаться жизнью, а ему запрещали. Он хотел переночевать в лесу с палаткой, но мама боялась, что сын простынет. Я поняла, что нужно ценить жизнь реально сейчас.

Я перестала бояться собственной смерти и начала легче относиться к этому: главное — делать что-то радостное, пока она не наступила. Хоспис учит жить, ничего не откладывая. Мне было хорошо, когда я успевала сказать добрые слова, что-то сделать для человека.

Сейчас я практически не приезжаю туда, потому что все свободное время занимает другое волонтерство, о котором расскажу ниже. Редко, раз в полгода, привожу подопечным хосписа свежие булочки, которые печет моя знакомая.

Как-то в 2015 году, когда я работала в «Доме с маяком», приехала на вертолетную площадку, где волонтеры-спасатели катали наших подопечных детей. Эти добровольцы тесно сотрудничали с поисково-спасательным отрядом «ЛизаАлерт».

На следующий день после знакомства я зарегистрировалась на форуме для волонтеров организации и приехала на свой первый поиск потерявшегося в лесу в Калужской области. Мы пробыли там больше суток, но так и не нашли бабушку.

Я не проходила никакого обучения перед участием. Искала по лесу вместе с подготовленными людьми. Сейчас для начинающих волонтеров проводят краткий инструктаж: как собраться на поиск, как ориентироваться в лесу.

После первого раза я начала ездить на лесные и городские поиски. Самым насыщенным выдался 2020 год: волонтерила два-три раза в неделю. Тогда же присоединилась к группе волонтеров, которые обзванивают больницы, брала такие задачи в свободное время.

Но больше всего с 2021 года занимаюсь направлением «Лес на связи» — ищу потерявшихся по телефону. Для этого прошла девятимесячное обучение, состоящее из лекций и практики.

В неделю на такое волонтерство уходит около 20 часов. В нашей группе еще 30 обученных волонтеров, и задача каждого — локализовать человека в лесу как можно точнее, чтобы его могли найти другие добровольцы или спасатели на местах. Чем лучше удастся определить координаты, тем больше ресурсов помощников сэкономим. Когда заканчивается мой рабочий день, я беру одну-две такие заявки.

Летом в сезон грибов очень много звонков: в июле было больше тысячи со всей России. За сутки я обрабатывала максимум 16 заявок. Связывалась с людьми параллельно, и у меня все перемешивалось в голове. Совмещать такое волонтерство с другими сферами жизни очень трудно — я практически не спала.

За два года я вывела из лесов более 300 человек по телефонной связи. Десятерых удалось найти лично живыми на лесных выездах. С каждым разом меня все сильнее затягивало: хотелось спасти как можно больше людей.

Так, одной поздней ночью удалось найти лежавшего в воде, но живого дедушку. Если бы мы тогда уехали, он бы погиб.

По телефону эмоции от спасения не настолько яркие, но радостные. Многие сохраняют мой телефон и потом звонят, рассказывают о своей жизни. С одним дядечкой мы общаемся больше года.

Сейчас я также обучаю поиску свою собаку — мы занимаемся в группе ПСС «Север». Это долгий процесс, но я верю, что будет результат. Чай сможет искать людей под завалами и в лесу, определять людей по запаху.

В «ЛизаАлерт» я сама постоянно чему-то учусь, пытаюсь справиться с задачами, с которыми раньше не сталкивалась. При этом понимаю, что ни в одной деятельности нельзя сделать все и спасти всех. Если получится найти хоть одного человека, это уже хорошо.

Летом 2022 года я начала помогать доставлять вещи подопечным фонда помощи беженцам «Дом с маяком». Для каждой семьи специалисты создавали конкретный запрос, что им необходимо. Когда появлялось свободное время, я садилась в машину и развозила собранное по семьям.

Мне хотелось поучаствовать в адресной помощи, чтобы был заметен результат. Я осознавала, что не бездействую, и это немного помогало справиться с тяжелыми новостями.

Я не знаю, где нахожу силы на волонтерство, бывает, что их много или же нет совсем. Стараюсь не делать сложных для себя вещей, к которым не готова и которые мне не нравятся.

Еще я периодически думаю: моя жизнь может закончиться в любой момент, а пока я могу спасти человека. Я живу одним днем и, чтобы завтра не было обидно за вчера, пытаюсь что-то делать.