«Публичность — одно из главных оружий»: интервью с Настей Красильниковой о насилии над детьми

Насилие называют сексуализированным, чтобы дистанцироваться от слова «сексуальное», у которого в том числе есть положительная окраска.

Секс ассоциируют с чем-то приятным, а насилие — это всегда проявление власти и контроля над другим человеком. Сексуализированным насилием считают не только физическую близость, но и переписку, прикосновения к интимным частям тела, принуждение ребенка наблюдать за мастурбацией или просматривать порно.

Мы поговорили о насилии над детьми с журналисткой Настей Красильниковой, создательницей документального подкаста «Дочь разбойника», в котором расследуются домогательства в образовательных учреждениях.

Сезон «Ученицы», вышедший в 2022 году, рассказывает о многолетних нарушениях в Летней экологической школе. Очередной сезон вышел в мае 2024 года. Он называется «После школы». Это расследование о груминге  учеников в московской школе № 57 и сообществе творческой иудаики «Самбатион». В этом подкасте скандал, связанный с совращением детей и получивший огласку в 2016 году, обрастает новыми подробностями.

— По статистике ВОЗ, каждая пятая девочка и каждый тринадцатый мальчик переживают сексуализированное насилие. Но мы нечасто узнаем о подобных историях. Почему так происходит?

— Тема табуированная. Люди, которые пережили этот опыт, с большим трудом им делятся. В абсолютном большинстве случаев не делятся никогда.

И для общества это тоже что-то очень страшное, непонятное, маргинальное. Когда мы думаем про сексуализированное насилие над детьми, мы себе представляем мужчин, которые не в себе. Их обычно называют педофилами, хотя педофилия — это гораздо более сложная штука по сравнению с тем, как ее видят обыватели  .

— Да, почему-то, когда всплывает тема насилия над детьми, представляется маньяк в длинном плаще, который караулит ребенка в подворотне и нападает или заманивает на конфетку. А кто на самом деле эти взрослые, совершающие насилие?

— Сразу сделаю оговорку: я не психиатр, не педагог, не психолог, я журналистка. Мне кажется, это очень важный дисклеймер, и я хочу эту черту провести. Я могу говорить вам то, что знаю, поскольку общаюсь с разными людьми на эту тему. Но это не экспертная позиция, это позиция наблюдателя.

Так вот, есть статистика, что в 80—90% случаев сексуализированное насилие над детьми совершают близкие и знакомые ребенка — друзья семьи, родители, родственники, дяди, дедушки, учителя, тренеры. И они это делают, постепенно к ребенку приближаясь, сокращая дистанцию, создавая с ним доверительные отношения именно с целью потом воспользоваться его уязвимостью, беспомощностью, зависимостью, доверием. У этого явления есть название — груминг. Я упоминаю его в своем новом расследовании и подробно разбираю со специалистами в сезоне, который называется «Ученицы».

Так что часто агрессор — это не какой-то рандомный незнакомец на улице, который увидел и затащил. Это близкий к ребенку человек.

Опять же, я пересказываю то, что знаю из своих разговоров с психиатрами, разбирающимися в диагностике такого расстройства, как педофилия, которое можно и нужно контролировать и лечить. У людей, которые совершают сексуализированные насилия над детьми, в большинстве случаев нет этого расстройства психики (сайт недоступен из РФ). Это люди, злоупотребляющие своей властью. Люди, которые просто считают, что им можно, и делают это.

— По вашим наблюдениям, есть ли какие-то ситуации, обстоятельства, при которых дети наиболее подвержены домогательствам со стороны взрослых?

— Решение о том, чтобы применить насилие, принимает конкретный человек. Он может его принять в любых обстоятельствах. То есть нет никаких специальных условий, при которых это обязательно случится. И нет никаких специальных условий, при которых это не случится никогда. Это может случиться везде и со всеми. Даже людей, которые лежат годами в коме, иногда насилуют.

В моих двух расследованиях действие разворачивается в таких местах, где есть некоторый культ исключительности, недоступности. Но эти вещи происходят везде — это может быть кружок в Анадыре, спортивный клуб в Новосибирске и что угодно еще. Необязательно быть элитарным учреждением, чтобы такое происходило. Просто в моих двух расследованиях случилось так.

При этом ключевой момент здесь — власть. Когда есть отношения власти и подчинения — «учитель — ученик», «учитель — ученица», — один человек имеет возможность распоряжаться каким-то образом судьбой другого. Один человек находится в позиции силы, другой — в уязвимой позиции.

— Почему люди порой обвиняют ребенка в том, что с ним произошло насилие? Говорят, например, что девочка сама спровоцировала, сама позволила.

— У этого явления есть название. Оно называется victim blaming: victim — жертва, blaming от глагола «винить». Общество обвиняет жертву, потому что людям очень сложно допустить существование такого абсолютного зла, как сексуализированное насилие над детьми. Психика не справляется с тем, чтобы сказать себе: «Это просто то, что случилось. Это ужас, и я не могу и не хочу с ним жить».

Вместо того чтобы себе вот эту картину честно представить, люди ищут причины, оправдания, придумывают объяснения. Например, что у девочки была короткая юбка, что она была пьяная, что она в 14 лет выглядит на 18, что она вешалась на мужчину сама.

Но даже если какая-то условная девочка делала все это одновременно — в короткой юбке пьяная прыгала на мужчину, — когда ей 14, а ему 44 и тем более он ее учитель, он не имеет права ее трогать. Как бы пострадавшая себя ни вела, как бы ни выглядела, как бы ни была неустойчива, она не виновата в том, что с ней происходит. Потому что, еще раз, решение о насилии принимает насильник.

И когда перед тобой человек уязвимый — а подросток априори уязвим, — твоя ответственность как взрослого рядом с ним — сделать так, чтобы он не пострадал. А если ты мало того, что не следишь за тем, чтобы он не пострадал, но и причиняешь ему вред осознанно, это очень страшная ситуация, в которую люди не хотят верить. Гораздо легче поверить в то, что пострадавшая сама в чем-то виновата, чем поверить в то, что кто-то совершил вот такое зло.

— Как автор журналистского расследования вы говорили, что добиваться наказания для совершивших насилие — не ваша задача. А в чем ваша задача?

— Моя задача, как любого честного, ответственного журналиста, — донести обществу значимую информацию. Я считаю, что многолетнее насилие над детьми в уважаемых учреждениях — это общественно значимая информация, она должна быть доступна людям. А что общество будет с этой информацией делать, от меня не зависит.

Летняя экологическая школа больше не работает. Уголовных дел возбуждено не было. Если вы хотите измеримых результатов, я думаю, что как аудитория этих расследований вы можете их добиваться с такой же яростью и непреклонностью, с которой это делают пострадавшие герои и героини из моих подкастов.

— А вы спрашивали героинь своих подкастов о том, почему они решаются рассказывать свои истории публично, когда это наверняка больно и травматично для них и их близких?

— Мне кажется, в целом все мои расследования примерно отвечают на этот вопрос. Люди вырастают и не соглашаются с несправедливостью, которая произошла с ними. Хотят дать отпор и желают, чтобы эта информация стала публичной.

Публичность — одно из главных оружий нашей эпохи. И придать такую информацию огласке — это хороший способ, во-первых, сказать что это было и указать на конкретных людей, а во-вторых, в очередной раз объяснить, что такое неприемлемо, жестоко и преступно.

— Вы неоднократно пытались связываться с мужчинами, которые заводили романы со школьницами, а с некоторыми из этих мужчин даже поговорили при личной встрече. Не случалось ли, что из-за расследования вам угрожали физической расправой? Вам приходилось продумывать, что вы будете делать, если кто-то применит силу?

— Не было такого, чтобы кто-то пытался применить силу. Хотя я думаю о том, что такое может произойти. Но я много тренируюсь. Во-первых, чтобы хорошо себя чувствовать, быть здоровой и функциональной. Во-вторых, чтобы чувствовать некоторую опору на свое тело. Я знаю, что, если по отношению ко мне проявят агрессию, я смогу с этим что-то сделать — убежать или дать отпор и так далее.

Волнуюсь ли я? Я волнуюсь скорее за качество своей работы. Но я абсолютно точно знаю, что нужно сделать. И что я должна приложить максимум усилий, чтобы поговорить со всеми участниками событий. Это моя журналистская задача. И мне бы хотелось, чтобы все журналисты так работали.

— После выхода подкаста «Ученицы» к вам обратилась Ревекка Гершович и рассказала свою историю, с которой началось второе расследование. Есть ли у вас мысли, о чем будет очередное? С выходом подкаста «После школы» к вам тоже кто-то успел обратиться?

— Да. Но я всегда даю себе время после того, как заканчиваю большую работу. Я работала над этим проектом полтора года. И тут важно заметить, что кроме «После школы» вышел подкаст The Adults in the Room. Это международное расследование на английском языке. И события, происходящие там, касаются многих стран, а то и всего мира. Они не только про Россию.

Кроме того, даже если бы я знала, чем буду заниматься, не сказала бы. Потому что у меня сложная и очень чувствительная работа. И, разумеется, я никому не говорю о том, что делаю, до тех пор, пока не выложу результат публично.

— Как вести себя родителям, которые хотят уберечь ребенка от насилия? Как будто хочется сразу запретить ездить в лагерь, в какие-то путешествия всем классом. Но обычно запреты — не лучшая тактика. Я знаю, что у вас есть ребенок. Расскажите, как вы сами его защищаете?

— Я стараюсь растить ребенка в любви и доверии. И моя основная задача как родительницы, мне кажется, — сделать так, чтобы он мог прийти ко мне с любой тревожной информацией и рассказать мне все.

При этом меня как журналистку и как женщину, которая много пишет о материнстве и думает о нем, очень волнует идея материнского всемогущества, которая пронизывает наше общество, — что от матери зависит все. В том числе, например, случилось или нет сексуализированное насилие с ее ребенком. Мать не может быть ответственной за все, что происходит. Дети так или иначе сталкиваются с внешним миром, и мы не можем контролировать все, потому что мы не всемогущие, мы не волшебницы.

Я думаю о том, что я могу сделать, чтобы построить с ребенком доверительные отношения. Что сделать, чтобы поместить его в образовательную среду, в которой с ним будут обращаться, как он того заслуживает? Как убедиться в том, что детский сад или школа, в которые он ходит, соответствуют моим представлениям о том, как надо обращаться с детьми? Вот на такие вопросы я отвечаю.

И в том числе для этого я провожу свои расследования. Потому что они в очередной раз показывают нам, в каком мире мы живем и что всем нам надо постараться сделать его лучше. Для моего ребенка, для ваших детей, для детей ваших читателей и так далее.

— По данным Генпрокуратуры, в 2021 году в России было совершено почти 17 тысяч преступлений сексуального характера в отношении детей — это на 44% больше, чем десять лет назад. Что делать обществу, государству, чтобы насилия стало меньше?

— Самый очевидный ответ: надо работать над сексуальным образованием детей, подростков, взрослых. Недопустимость груминга, сокращения дистанции между взрослыми и детьми в образовательных учреждениях — это должно быть не то что в программе педагогического университета, это должно регулярно повторяться. Люди, которые работают с детьми, должны проходить тренинги о том, как не допустить сокращения дистанции.

У общества очень много задач. Общество должно не соглашаться с тем, что такое происходит. Должно требовать от своей власти справедливых судов над теми, кто подобное совершил. Чтобы показывать другим людям, которые подумают когда-нибудь злоупотребить своей властью, что это не проходит бесследно, что у такого поведения есть последствия, что подобное недопустимо.

— Как вы думаете, что должны делать родители, если они предполагают, что с ребенком все-таки произошло что-то плохое?

— Я думаю, каждый сам для себя отвечает на этот вопрос. Но, мне кажется, важно воспользоваться этой возможностью — нашим с вами разговором, — чтобы напомнить, что в России действуют совершенно потрясающая организация «Тебе поверят». Она прицельно занимается юридической и психологической помощью пострадавшим от сексуализированного насилия в детстве — тем детям, которые пострадали недавно, и их родителям, а также тем взрослым, которые пережили это в детстве.

Я бы очень рекомендовала всем, кто столкнулся с такой чудовищной несправедливостью, искать помощи там и искать много поддержки для себя и ребенка. И, наверное, главное в такой ситуации — быть на стороне своего ребенка всегда.