Как мне диагностировали рак голени

Моя история случилась в 2014 году, когда мне было 35 лет.

В январе я случайно задел ногой ножку стула. Машинально потер ушибленное место и обнаружил, что на внутренней части голени под кожей прощупывается что-то твердое размером с грецкий орех. Подумал, что такого быть не должно, и обратился к врачу.

В итоге мне диагностировали рак. Только после операции выяснилось, что причиной беспокойства стала доброкачественная опухоль — шваннома. Расскажу, как так вышло.

Я не хотел терять время в районной поликлинике, поэтому обратился к хирургу в частную. Врач сказал, что образование выглядит подозрительно, и рекомендовал показаться онкологу.

К этому специалисту я попал через пару дней — нашел его также в частной клинике, по отзывам. Онколог прощупал голень и констатировал: «Может быть все что угодно», — нужно обследоваться. Мне дали направления на УЗИ мягких тканей голени и на биопсию в местную больницу.

Обследование в родном городе. Биопсия прошла терпимо: в ногу воткнули шприц с иглой и за минуту взяли образец опухоли. Ощущения были как при обычном уколе. Только результата от процедуры не было. В лаборатории сообщили, что определить характер опухоли не удалось, и рекомендовали повторить забор материала.

УЗИ показало, что образование в ноге яйцеобразной формы и в нем есть кровеносные сосуды. Я погуглил и узнал, что наличие кровотока в опухоли — признак ее злокачественности.

Обследование в Москве. Подумав, я поехал в Москву — в МНИОИ им. Герцена. Там записался на платную консультацию к онкологу. Врач опять отправил на биопсию и УЗИ голени.

Обследование я прошел в этом же институте. В заключении УЗИ написали диагноз «саркома мягких тканей?» — со знаком вопроса.

Биопсию в Москве сделали не так, как в родном городе. Материал забирали более толстой иглой. Это было невыносимо больно. После процедуры я минут сорок просидел в коридоре, потому что не мог ступить на ногу.

Результаты исследования были готовы через десять дней. Забрать их попросили лично. Помню как сейчас. Я и еще человек пятнадцать сидим в патолого-анатомическом отделении. Все ждут, что им скажут, рак у них или нет. Обстановка гнетущая. Подходит моя очередь. Мне выдают заключение, где написано, что с вероятностью 98% клетки опухоли злокачественные. Диагноз — саркома мягких тканей.

На повторной консультации в институте им. Герцена онколог назначил КТ легких, УЗИ разных органов и еще какие-то анализы крови. Как я понял, новые исследования нужны были, чтобы выяснить, нет ли в организме метастазов.

На исследования в сумме я потратил около 30 000 ₽. Самым дорогим, кажется, была КТ. Еще много пришлось потратиться на бензин. На каждую процедуру приходилось ездить на машине из родного города: я выезжал в четыре-пять утра, в восемь-девять часов был в Москве.

В ходе обследования ничего критичного не нашли. Онколог поставил меня в очередь на платную операцию и предупредил, что она подойдет месяца через два.

Ожидание было томительным. Дни сменялись днями, недели — неделями, а дата операции оставалась неясной. Я пребывал в подавленном состоянии, жизнь проходила как в тумане.

Тут на помощь пришли мама и теща, которые работают врачами. Им удалось получить направление в онкоцентр им. Блохина, где меня приняли по полису ОМС.

Новый онколог посмотрел заключения и сказал, что результаты биопсии еще не означают стопроцентный рак — точный диагноз можно будет поставить только после удаления опухоли. Мне предложили лечь на операцию в онкоцентр 3 марта.

Перед госпитализацией я прошел стандартное обследование: сдал анализы крови, сделал ЭКГ. Утром 3 марта приехал в больницу. У меня снова взяли какие-то анализы. Операцию назначили на 4 марта.

Днем меня осмотрели хирург и анестезиолог. Первый был немногословен. Сказал, что-то вроде «нога — не голова, переживать не о чем». Анестезиолог проявила больше внимания: уточнила, есть ли на что-нибудь аллергия, страдаю ли я хроническими заболеваниями. Наказала до утра ничего не есть и не пить, а в семь утра раздеться догола и укрыться простыней.

На следующий день я укрылся, как велели, и лег ждать. В 07:00 в палату пришла симпатичная медсестра и забинтовала эластичным бинтом здоровую ногу. Было неловко — мы похихикали над ситуацией.

Затем мне сделали укол. В 08:00 в палату пришли санитары и попросили перелечь на каталку. Меня повезли на операцию.

В операционном зале было очень светло, вокруг — одни девушки. Мне опять стало неловко оттого, что я лежу голый. Девушки болтали о своем — я занервничал. Почему они обсуждают маникюр, когда меня привезли на операцию? Они вообще хорошо учились? Кажется, именно это я и спросил. В ответ услышал: «Отключите его, чтобы не болтал». Это были последние слова, которые я запомнил, — к лицу поднесли маску, и я уснул.

Из операционного зала меня отвезли в палату реанимации. Помню, что меня разбудили со словами «вам сделали операцию, все прошло хорошо».

Я огляделся. В палате лежало еще несколько пациентов. Все мы были подключены к мониторам, за которыми следила медсестра. Чувствовал себя нормально — болей не было. На ногу старался не смотреть. Видел только, что она забинтована ниже колена, а из раны торчит трубочка с мешочком — дренаж. Через два часа меня перевели в обычную палату.

Сутки мне не давали есть — я ужасно проголодался. На следующий день пришел хирург и обрадовал: «Представляете, у вас доброкачественная опухоль — шваннома». Так у меня появился второй день рождения — 5 марта.

Врач разрешил вставать и ходить, но предупредил, что вряд ли у меня это получится. Медсестра принесла костыли — оказалось, ходить с их помощью не так-то просто. Путь от кровати до туалета в палате занимал у меня 20 минут. На второй-третий день я уже приспособился и нарастил скорость.

Каждый день мне ставили капельницы и давали таблетки. В целом чувствовал я себя хорошо. Нога болела только при движении, но боль была терпимой.

Во время перевязок старался не смотреть на рану. Мне сказали, что операцию провели по онкологическим стандартам: из голени вырезали не только опухоль, но и часть здоровых тканей, поэтому на ноге осталась выемка длиной 14 см.

На пятый день после операции меня выписали. Дома я продолжил передвигаться на костылях — купил удобные, пластиковые. В бытовом плане были сложности, но помогали жена и дети.

Через две недели в больнице сняли швы. Тогда я впервые взглянул на рану — в тот момент она и правда выглядела устрашающе.

Через месяц я уже ходил без помощи костылей. В онкоцентр продолжал ездить на осмотры сначала раз в месяц, затем раз в три месяца. А через год после операции — раз в год. Каждый раз меня осматривали, делали УЗИ голени и просили сдать анализы крови. Через три года хирург сказал, что я здоров и смысла в дальнейших посещениях нет.

После операции прошло десять лет. На голени остался шрам, но он практически незаметен. Иногда во время занятий спортом окружающие обращают внимание на ногу — говорю, что это след от бандитской пули.

История изменила мое отношение к жизни и людям. Благодаря знакомству с онкоцентром я стал сильнее ценить каждый прожитый миг. Понял, что здоровые люди могут жить полной жизнью, радоваться, развлекаться. А онкологические пациенты многого лишены — болезнь накладывает отпечаток на психологическое состояние. Каждый раз, вспоминая здания онкоцентра, я понимаю, как важно дорожить тем, что имеешь.