«В психиатрической больнице я получаю МРОТ»: сколько зарабатывает клинический психолог

Каждую неделю мы публикуем истории читателей Т⁠—⁠Ж о профессиях.

Героиня этого выпуска работает в психиатрической больнице в Барнауле. Она рассказала, чем клинический психолог отличается от обычного, почему в психологии важен научный подход, что ей помогает не допускать выгорания и как оставаться в профессии, когда зарплаты в твоем регионе не всегда превышают МРОТ.

В седьмом классе я поняла, что мне интересно, почему люди поступают в одинаковых ситуациях по-разному, что они чувствуют и чем живут. Я полезла в интернет, чтобы больше узнать о профессии психолога, и увидела, что есть не просто психологи, а клинические психологи. И сфера их деятельности шире и интереснее.

На клинической психологии дольше учатся и проходят практику в медучреждениях. Будущий клинический психолог изучает, как устроены механизмы не только здоровой психики, но и в условиях заболевания — соматического, психического. Он может работать и с условной нормой, и с патологией. И в отличие от обычного психолога клинический имеет право работать в медучреждениях: как в психиатрических больницах, так и в роддоме, кардиологии, нейрохирургии, травматологии, онкологии и других. Он может — но только в бригаде с врачом — проводить психокоррекцию людям с психиатрическими диагнозами. Обычный психолог не имеет навыков для такой работы. Но может пройти повышение квалификации до клинического. Главное — выбрать достойное учреждение, где обязательно должна быть практика в полевых условиях.

В общем, я грезила поступить на клиническую психологию. В одиннадцатом классе успешно сдала экзамены, чтобы пройти на бюджет, — у семьи не было лишних денег на мое обучение тогда.

За пять с половиной лет учебы было всякое: бывало трудно, бывало неинтересно, приходилось силой воли заставлять себя читать классиков психологии, а однажды я разочаровалась в профессии. Точно не помню причину, но что-то было связано с организацией самого учебного процесса.

А потом у меня как будто открылось второе дыхание. Как раз в тот момент у нас была патопсихология — мой любимый предмет. Это наука о психологических механизмах, которые лежат в основе психических расстройств или сопутствуют их развитию. На парах и практике мы изучали, как отличается деятельность, мышление и другие психические функции при разных диагнозах.

Вообще, из того, что мы проходили, все пригодилось в работе. Благодаря вузу у меня сформировалось научное мышление, поэтому в своей практике я использую только доказательные и апробированные методы работы. Еще в университете нам прививали равное отношение к пациентам и учили вести беседу с учетом их состояний.

После выпуска я улетела во Владивосток и проработала некоторое время там в психоневрологическом диспансере. Мы по запросу психиатров проводили диагностику для выдачи справок на водительские права и на оружие. Еще принимали иностранных граждан, прилетевших на работу во Владивосток, — их обычно направлял работодатель. Были у нас и пациенты из дневного стационара — чаще всего встречу с психологом по их просьбе назначал психиатр, после диагностики мы совместно выставляли цели психокоррекции, чтобы проводить сессии. Мне было интересно и с пациентами, и с коллегами. И зарплата была достойной — 40 000—50 000 ₽.

Через некоторое время я вместе с молодым человеком улетела в Корею — ему предложили командировку. Я работала там корпоративным психологом: помогала адаптироваться нашим соотечественникам и занималась документами. Спустя примерно пять месяцев я прилетела на каникулы домой, в Барнаул, и осталась из-за пандемии коронавирусной инфекции.

В августе 2020 года я пошла на собеседование в психиатрическую больницу — там не хватало кадров. Меня спросили про опыт, с кем больше предпочитаю работать, и приняли. Сейчас работаю в женском отделении.

К сожалению, я не могу сказать, что руководство ценит сотрудников. В любой больнице есть доктора, которые постоянно познают разные грани своей профессии, проявляют понимание и заботу, умеют сотрудничать с коллегами-психологами. Но до сих пор можно столкнуться с таким явлением, как врачебный снобизм — когда врач не воспринимает всерьез работу психолога, ведь тот не врач. Такие специалисты не готовы сотрудничать, считают, что все нововведения лишние, останавливаются в своем профессиональном развитии и ведут себя крайне высокомерно. Как-то один человек из администрации больницы выразился про новый выпуск медицинских психологов примерно так:

Коллектив в нашей работе очень важен. Поговорить с коллегами за чашкой чая — хороший способ предупредить выгорание. Во Владивостоке мне с этим повезло: всегда была помощь, поддержка, взаимовыручка и много юмора. Разговоры и шутки на отвлеченные темы помогали переводить фокус внимания с работы и немного отдыхать. Сейчас у нас нет такой слаженной команды, к сожалению. Мои коллеги-психологи из других отделений поувольнялись.

Начальство недовольно увольнениями, хотя на нашу зарплату многие не могут даже квартиру оплачивать. Мое ощущение: мы просто, как переработанный материал, уходим после того, как изрядно отработаем, в другие сферы. Чаще — в частную практику или частные клиники, где клиенты более ответственны и платят деньги. Они приходят сами, значит, готовы работать для выздоровления.

В таких учреждениях, как наше, процент мотивированных на выздоровление пациентов очень мал. Хотя, безусловно, люди с психическими расстройствами обычно все же стремятся выздороветь, а не наоборот. Не хочу, чтобы это выглядело как стигма. Просто в стационары чаще попадают не по собственной воле, и большая часть пациентов некритична к состоянию своего психического здоровья, потому что личность уже деформирована. Поэтому они часто пишут жалобы — например, из-за того, что им запрещают иметь телефон, выдают его только на звонки. Хотя это делается из соображений безопасности и конфиденциальности. Обиднее всего слышать на работе беспочвенные оскорбления и мат. Но это исходит от пациентов в острых состояниях, они не могут себя контролировать. Нужно понимать это и стараться не принимать близко к сердцу.

Если психологу не хватает навыков абстрагироваться, переводить фокус внимания с чувств пациента на другие аспекты, у него, возможно, будут проблемы. Но сильно развитая эмпатия, сочувствие и сострадание сами по себе уж точно не могут помешать работе или довести до выгорания. Наша работа требует уважения к людям, поэтому альтруизм и эмпатия для нас важны.

Работа с людьми, имеющими психиатрические диагнозы, — очень ответственная и сложная, но интересная.

Например, иногда у нас бывают личности с гистрионными, то есть истероидными, чертами. Они ведут себя демонстративно, выдают яркие реакции на незначительные ситуации, у них низкий уровень эмпатии. Из-за особенностей своего жизненного опыта, детства, психологических черт им трудно определить, что с ними происходит. Они хотят это исправить, но не знают, с чего начать, что надо делать. Это характерно для многих людей, столкнувшихся с проблемами или психологическими трудностями.

Мы, психологи, обязательно помогаем сформировать запрос и осуществимые цели. Мы знаем законы, по которым функционирует психика, и разные психологические механизмы и конструкты. И когда что-то в жизнедеятельности человека ломается, мы помогаем найти эту шестеренку и починить ее.

Например, человеку стало сложно концентрироваться, он не может усваивать информацию во время учебы. При беседе и диагностике мы определяем, что у него истощаемость, значит, будем делать упражнения на функции внимания. Или человек все учит и запоминает, но, допустим, у доски стоит и молчит, а выясняется, что он не может регулировать свою тревогу, она его настолько дезорганизует, что у доски он все забывает. Тогда мы начинаем работать с тревогой.

Клиническому психологу нужно уметь видеть в пациенте в первую очередь самостоятельную личность и не пытаться решить проблемы за него. Вы не адвокат или инструктор.

Очень часто люди в больнице начинают себя чувствовать лучше, потому что им помогают медикаменты. Но после выписки они попадают в прежние условия и сталкиваются с теми же проблемами. Тут на помощь приходят занятия с психологом. Препараты назначает только врач — психиатр или психотерапевт. Психологи не имеют права даже прописывать БАДы и витамины. Наша задача — дать человеку психологические инструменты и научить применять их на практике, чтобы он смог справляться с проблемами без рецидивов и получать удовольствие от жизни.

Но психология — это наука, а не болтовня. Конечно, есть много проходимцев, кто занимается энергопрактиками, астропсихологией и прочим. Даже в психосоматику залезли и там «наследили», пичкают массы какой-то магией, что вообще не отражает суть психологии. Это все подмена понятий. Скажем, термин «душа» в нашей работе не используется — для кого-то это кажется невыносимо грубым, но это так. Мы уважаем человека, его эмоции, стремления, победы и поражения, признаем уникальность каждого, но не используем такие эфемерные понятия. Мы работаем с психикой.

Психология выдвигает гипотезы и только экспериментально доказывает их или отвергает. Все психологи разные, со своим подходом к работе, но каждый специалист должен знать теорию, применять только доказательные методы и соблюдать этику. К примеру, брать подарки и деньги от пациентов — это нарушение этики.

Многие говорят про нашу профессию, мол, что тут сложного. Но нам для работы нужен большой объем знаний — как теоретических, так и практических. У нас есть ответственность за пациентов, и для каждого мы пишем свою программу занятий.

Я работаю в когнитивно-поведенческом подходе. В самом начале работы мы проводим анализ событий, мыслей и чувств, используем техники майндфулнес, то есть выполняем упражнения по концентрации внимания. Пациент начинает анализировать «эмоциональное цунами», что с ним случается в трудные минуты, и осознает, что мысли — это только мысли, что испытывать чувства нормально. Это уже дает ему небольшое облегчение.

Каждый специалист сталкивается на работе со своими трудностями. Для меня труднее всего не критиковать себя, если психокоррекция идет слишком медленно или вообще не идет. В таких ситуациях я прямо говорю, что нужно искать другого специалиста, работающего в более комфортном для клиента подходе.

Рабочий день начинается с раппорта: весь персонал слушает, как провели вчерашний день наши пациенты.

Затем я работаю в своем кабинете. До 10—11 часов разбираюсь с документацией, пишу заключения, делаю стимульный материал — это, например, карточки, тексты, рассказы с пропуском слов для наших пациентов. На это уходит от одного до четырех часов в день.

Потом я работаю с пациентами — индивидуально или в группах. После обхода врачи могут сказать, кого нужно взять на диагностику или психокоррекцию. И я иду либо за теми, с кем мы уже занимались, либо беру новеньких. Когда начинаю работать с новыми пациентами, я собираю анамнез, задаю вопросы, выстраиваю доверительные отношения, объясняю особенности их диагнозов или состояний. В день у меня бывает не меньше трех пациентов. С каждым занимаемся час-полтора.

На обед отведено полчаса. У нас нет столовой, поэтому еду приношу с собой.

Если появляется свободное время, то я обычно заполняю его изучением профессиональной литературы или готовлю материалы для терапии.

Я стараюсь не задерживаться на работе и укладываться в режим дня, потому что за сверхурочную работу мне не доплатят, проверено.

До дома я добираюсь спокойно, но с двумя пересадками. Не было такого, чтобы я на работе на кого-то срывалась, но после работы могу быть нервной и отказываться от бытовых дел. Если устала, прошу оставить меня одну, родные меня понимают, никто не давит.

Чтобы отвлечься, у меня есть йога, прогулки, время с любимой собакой, книги, фильмы, сериалы — все как у людей. Все чаще вспоминаю про рисование, оно помогает отключать мозг. На работе мне нужно усвоить столько информации, что вечером бывает потребность немного «деграднуть» — тогда смотрю «Симпсонов» или «Что было дальше».

Иногда наши пациенты совершают мелкие «пакости», из-за которых очень злятся родственники других пациентов. Например, одна пациентка воровала у других вставные челюсти и персонал потом долго не мог найти, где чьи.

Я беру подработки, но их не так легко найти в нашем крае. Обычно они связаны с моей основной работой. Например, сейчас я работаю с документами и редактирую материалы о психологии, чтобы там не было псевдонаучной или стигматизирующей информации.

Весь мой заработок составляет около 18 000 ₽. В психиатрической больнице я получаю МРОТ для Алтайского края — около 12 000 ₽. Оклад — 5600 ₽ до вычета налога, а до МРОТ зарплату добивают надбавками.

У нас в крае есть больницы, где медицинским психологам делают более весомые надбавки, чтобы за обычную нагрузку выходило 25 000 ₽. В нашей больнице, если хочешь больше, бери сверхурочно.

Думаю, эта проблема обширная и касается зарплат всех медработников в крае. Учитывая их уровень, я считаю, что 20 000 ₽ за работу в одном отделении — это уже достойный доход. Если бы оплату труда медицинского психолога у нас в регионе пересмотрели, то мой заработок оправдывал бы затраченные энергоресурсы. Это банально, но зарплата — уже хороший способ предотвратить выгорание и, конечно, решающий стимул.

За бытовые нужды рассчитывается мой муж — я не могу покрыть даже аренду квартиры. Конечно, с такой зарплатой во многом приходится себя ущемлять. Я отслеживаю наиболее выгодные цены через приложения, если есть возможность, хожу пешком, редко покупаю себе книги, а на вебинары и курсы коплю.

Я учусь финансовой грамотности, чтобы увеличить свой достаток и не ущемлять себя в простых вещах. Пока что читаю Т⁠—⁠Ж и книгу «для чайников» о том, как зарабатывать на акциях, планирую еще слушать подкасты и начать применять знания на практике. Хотела бы увеличить доход до 50 000 ₽ в месяц путем плавного перехода к частной практике.

Мне придется долго копить на повышение квалификации и дополнительное обучение, но это очень важно в моей профессии. Вообще, организация может покрывать обучение своего специалиста, но у нас не хотят тратить на это ресурсы.

Курсы повышения квалификации с подтвержденными дипломами могут стоить от 14 000 до 100 000 ₽. Их нужно проходить только у аккредитованных университетов и организаций, так себя можно застраховать от ложной информации. Обычные вебинары тут не подойдут: вебинар, например, по нейропсихологии не делает из психолога нейропсихолога, он все так же не имеет права работать им. А авторские и именные курсы — это вообще мракобесие и трата денег.

Я мечтаю отучиться на судебного психолога и нейропсихолога. Эти предметы мы изучали еще в университете, но этого мало для практики. Повышать квалификацию можно всегда, было бы желание: хочешь расширять свои знания и сферу работы — учись и работай.

Роста внутри больницы точно не будет, поэтому для развития нужен переход в другое учреждение и частная практика, тут главное — решиться. Ну и стоит набраться опыта перед тем, как выходить в свободное плавание.