«Работаешь на одну ставку — есть нечего, на две — некогда»: сколько зарабатывает врач скорой

Читатели Т⁠—⁠Ж регулярно рассказывают нам о плюсах и минусах своих профессий.

В этот раз мы поговорили с врачом скорой помощи из Санкт-Петербурга. Он рассказал, почему преподаватели отговаривали его от этой специальности, чем интересна и чем опасна его работа, а также из-за чего скорая иногда едет так долго.

Я захотел стать врачом в отрочестве. Огромное впечатление на меня произвел сериал «Скорая помощь», который я впервые увидел в 13—14 лет. С первой же серии я был очень увлечен происходящим: атмосферой больницы, пусть и американской, общением докторов, ведением пациентов. Я ассоциировал себя с доктором Россом: он упертый и в какой-то степени раздолбай. Хотя теперь понимаю, что происходящее в сериале совершенно не похоже на работу скорой помощи в России.

Решил поступать в Санкт-Петербургский государственный медицинский университет им. Павлова. Взял направление на целевое обучение в отделе здравоохранения администрации своего города в Ленинградской области. Из моего города было не так много желающих обучаться в медицинских вузах, поэтому проблем не возникло. Направление позволяло поступать в рамках особой квоты, для которой проходной балл был ниже. Занимался с репетиторами химией и биологией, поступил на бюджет.

Университет мне очень нравился, но я бы ни за что не хотел заново пройти через учебу на первых курсах. Было много дисциплин, в том числе совсем не медицинских, вроде культурологии или политологии, и много экзаменов. В университете бесило то, что непрофильные кафедры строили из себя невесть что, а преподы лютовали. За все время учебы я не сдал экзамен единственный раз — это была биология на первом курсе. Я был уверен в себе, но экзаменатор не удовлетворился моими ответами и отправил на пересдачу. В остальном я все успевал и был на хорошем счету.

После окончания пошел в интернатуру по скорой. Хотя преподаватели отговаривали, просили хорошенько подумать. Наверное, потому, что скорую помощь мало кто любит и уважает — как среди населения, так и среди коллег.

Коллеги не любят нас, потому что мы вечно привозим пациентов в стационар, хотя иногда сами понимаем, что это не «больничный» пациент. Это происходит из-за отсутствия помощи населению в амбулаторном звене и установке пациентов на госпитализацию: «Хочу в больницу». То есть человек не получает помощи в поликлинике, или участковый терапевт открещивается от него и дает направление в стационар с диагнозом, высосанным из пальца. После этого очень сложно что-либо объяснить.

В конце концов, мы больше зарабатываем: за ночные смены на скорой платят в два раза больше, чем в стационаре. Хотя сейчас, может быть, заработок и сравнялся.

Несмотря на всю критику со стороны коллег, никто из них не хотел бы даже на сутки оказаться в нашей шкуре. Это сложно, а порой и страшно. Ты один на один с пациентом и его недугом. Нет лаборатории, рентгена под боком, коллеги, с которым можно посоветоваться. Поэтому приходится быстро принимать трезвые и взвешенные решения.

Я хотел попасть на скорую еще во время учебы в университете, но это было невозможно, потому что у меня не было сертификата фельдшера скорой помощи. Когда-то на скорой мог работать практически кто угодно из медицины, потому что специальности врача скорой помощи не существовало. Это изменилось, когда появились требования для подготовки специалистов. Так что профессия довольно молодая. Интернатура по скорой появилась как раз к моменту, когда я оканчивал университет.

Я никогда не любил больницы и поликлиники, не мог работать в четырех стенах. На скорой все по-другому: едешь в квартиру, потом в порт, потом в лес, а потом на трассу на ДТП.

По договору о целевом обучении пришлось проходить интернатуру в своем городе в Ленинградской области. Из-за нехватки врачей — их было шестеро на город с населением 80 тысяч плюс район — я практически с первых дней сел в машину и выполнял прямые обязанности врача скорой помощи. Когда врачей не хватает, штат комплектуют фельдшерами. Тогда я получал стипендию — 5000 ₽.

Интернатура длилась год, я получил сертификат и мог официально устраиваться на работу. Базовый оклад врача скорой помощи тогда был 15 600 ₽ в месяц. Старшие коллеги зарабатывали больше за счет стажа и наличия квалификационных категорий: второй, первой, высшей. Они выдаются за 3, 7 и 10 лет работы соответственно. Для этого нужно сделать аттестационную работу — полнейшее фуфло. Там должна быть автобиография, характеристика работы отделения или подстанции и описание наиболее интересных и сложных случаев из практики: их, как правило, три, но не факт, что они были на самом деле. После нужно сдать экзамен и получить категорию. Там есть комиссия, вроде даже какие-то билеты и тест. Но на самом деле — пузырный занос и накрытая поляна, уж простите за жаргон.

Врач скорой помощи — разносторонний специалист. Сейчас лечишь травму, потом едешь к ребенку на температуру, потом — к бабушке на давление. Нужно ориентироваться во множестве симптомов, синдромов, а также в особенностях течения заболеваний. Ведь болезнь может только начинаться — оставив пациента дома, можно совершить серьезную ошибку. Не всегда можно оказать помощь: есть состояния, требующие незамедлительной госпитализации.

Со временем у хорошего врача скорой появляется чуйка, которая позволяет делать прогнозы и предполагать, что у пациента то или иное состояние, хотя видимых признаков нет.

Конечно, испытываешь некоторое воодушевление и эмоциональный подъем, когда спасаешь пациента. Первые несколько лет все фанатеют от работы на скорой. Потом начинается недосып, усталость и выгорание.

Тяжело даются суточные дежурства и общение с пациентами или их родственниками. Идет постоянная борьба по поводу бахил, некоторые родственники несогласны с назначенной терапией или с предложенным для госпитализации стационаром. Каждый раз приходится четко и обоснованно доказывать правомерность своих действий.

На проведение любых диагностических или лечебных мероприятий мы получаем согласие пациента или его законного представителя. Если пациент отказывается от чего-либо, то оставляет свою подпись в соответствующем разделе карты вызова.

Если отказывается законный представитель, например родитель, но этот отказ потенциально может навредить пациенту в условиях угрожающего жизни состояния, я вправе обратиться в правоохранительные органы. И я обращался к инспекторам по делам несовершеннолетних. Это грустные истории, в которых очень жалко и без того несчастных детей. Приезжаю на вызов — там притон. Сразу же сообщаем, приезжают сотрудники полиции и инспекторы по делам несовершеннолетних — забираем детей.

Или вот: приехала из другого города семья, заселились в отель. Вечером мама с папой спускаются в бар, напиваются текилы до режима полубога, дерутся — или им становится настолько плохо от алкоголя, что вызывают скорую. В итоге их увозят в больницу, и выясняется, что у них двое детей закрыты в номере. Сотрудники забирают детей, дальше ими занимаются уже органы опеки.

Несмотря на это, бывают ситуации, когда ты понимаешь, что занимаешься своим делом не зря. Чаще всего это чувство возникает, когда выводишь пациента из тяжелого состояния либо стабилизируешь его и доставляешь в стационар, где он получит необходимую помощь.

Одним из последних таких эпизодов был маленький пациент, мать которого слепо следовала указаниям педиатра, но состояние ребенка прогрессивно ухудшалось в течение дня. Скорую она вызвала вечером. Когда мы приехали, ребенок задыхался уже около четырех часов. Я не буду описывать подробности, но нам удалось купировать одышку и эвакуировать уже розового детеныша в стационар.

Трудности могут возникнуть на любом этапе. Нам могут не уступать дорогу — хотя в последнее время в Петербурге с этим встречаешься все меньше. Мы можем не попасть в подъезд, потому что у пациентов нет домофона.

Отдельная сложность — эвакуация пациента в санитарный автомобиль. Иногда мы заходим в квартиру и сразу понимаем, что нужна госпитализация, но пациент не сможет или ему противопоказано идти до машины самостоятельно. Поэтому просим родственников поискать мужчин, которые помогли бы нам в переноске. В 90% случаев мы сталкиваемся с непониманием и вопросами «А где санитары?» или «Вы не понесете?». Нет, не понесем, потому что нас двое — я и фельдшер, которая весит килограммов 50, — а санитаров на скорой давно нет. Вообще, я не обязан участвовать в переноске пациента, но должен организовать его эвакуацию до автомобиля. Поэтому часто я остаюсь с пациентом, так как не имею права оставить его одного, а фельдшер ищет мужчин. Надо отдать должное людям, отказывают нам достаточно редко.

В 2016 году мы с женой решили уехать в Петербург. В области с нашим уровнем дохода мы не могли накопить даже на первоначальный взнос по ипотеке. В Петербурге жили друзья, у нас рос ребенок — все это тоже повлияло на наше решение. Устроиться было нетрудно: моя специальность — одна из самых дефицитных.

В Петербурге скорую помощь оказывает городская станция скорой медицинской помощи и отделения скорой при поликлиниках. Если позвонить по номеру 112, то ответит единая диспетчерская служба, 103 — городская скорая, а у каждого отделения скорой при поликлинике есть свой прямой номер. Диспетчеры постоянно обмениваются информацией и передают вызов друг другу в зависимости от причины обращения и от того, где находится пациент.

Бригады городской станции лучше оснащены и укомплектованы, зато скорая поликлиник работает только на дому и не выезжает на вызовы в общественные места и на улицу. Я выбрал отделение скорой при поликлинике, потому что мне пошли навстречу с составлением графика дежурств: тогда это было важно, так как я учился в ординатуре.

Работа стала спокойней: не приходится искать пациентов по темным улицам. С другой стороны, мне стало не хватать ДТП, криминала и подобных вещей, которых было много, когда я работал в области.

Иногда я приходил с работы, а жена говорила, что от меня пахнет кровью. Никогда не забуду страшное ДТП в новогоднюю ночь или тройной огнестрел у ночного клуба. Тогда трое друзей повздорили с каким-то мужчиной, после чего он вернулся с травматическим пистолетом и расстрелял их. Конечно же, я сразу вызвал дополнительную машину, потому что пациентов трое, а нас — двое.

Но и сейчас иногда попадаешь в сложные ситуации: меня брал в заложники пациент с расстройством психики и угрожал убийством человек с алкозависимостью.

С душевнобольным было драматично: скорую вызвала его мать, я работал один. Когда приехал, она была в очень тяжелом состоянии, а он бесновался и мешал мне оказывать помощь. В итоге я выставил его, он начал выносить дверь, кричать, что убьет меня, а я держал дверь, пока его мать умирала. Вызвал полицию и спецбригаду, но она умерла до их приезда. Так себе история.

Все начинается в 8 утра. Я надеваю форму и иду получать имущество: кардиограф, другую медицинскую технику и укладку с необходимыми лекарствами и инструментами. Кроме этого получаем сумку с растворами и наркотики — препараты строгой отчетности, при назначении которых должна быть особым образом оформлена карта вызова, а ампула сдана фельдшеру сумочного поста.

Инструментов хватает, но новой аппаратуры не было давно, а старая начинает работать с перебоями, особенно — устаревшие аккумуляторы.

Форму покупаем сами. В Петербурге есть отличная фабрика по пошиву спецодежды для пожарных и скорой. Почти вся скорая ходит в ней: она удобная, немаркая, ветрозащитная и непромокаемая. Комплект стоит 10 тысяч рублей. А выдают нам обычное такое рубище, в котором летом жарко, зимой — холодно. Дешевая синтетика.

10 000 ₽

стоит хороший комплект спецодежды для врача скорой

Как только появляется вызов и диспетчер решает отправить туда меня, я слышу объявление по селектору и выезжаю на нужный адрес. Затем процедура повторяется множество раз: диспетчер передает вызов по рации, телефону или селектору, если бригада на станции. Нам надо доехать за 20 минут — при наличии свободных бригад, это существенная оговорка. Но это просто невыполнимо.

Во-первых, мало бригад. Во-вторых, много вызовов. В-третьих, играет роль время ожидания бокса в больнице. Например, вчера я ждал в инфекционной детской больнице три часа, туда же приехали еще две машины с моей станции, а всего у нас дежурило шесть машин. Вот и получается, что люди ждут скорую несколько часов.

Бывают дни, когда почти на каждом вызове попадается тяжелый пациент, например с инфарктом миокарда или нарушением ритма, а бывает просто очень много вызовов, хотя на них даже не приходится оказывать медицинскую помощь.

Очень часто люди обращаются по пустякам. Население в большинстве своем считает, что скорую можно вызвать по любому поводу: чтобы посмотреть горло, послушать ребенка или посоветоваться, как лучше принимать назначенную терапию. У кого-то нет градусника, кто-то хочет, чтобы ему дали больничный. Но в таких случаях нужно идти в поликлинику или вызывать участкового на дом.

Скорая помощь — это экстренная служба, обращение в которую подразумевает, что у пациента состояние, угрожающее жизни. Например, если человек без сознания, ему тяжело дышать, у него травма, кровотечение, роды или тяжело протекающая беременность, судороги, сыпь, некупируемая лихорадка у ребенка, боли в грудной клетке — следует вызвать скорую. Этот список далеко не полный.

Несмотря на то что причины и поводы для обращения за экстренной медицинской помощью описаны в нормативных актах, четкой формулировки там до сих пор нет. Пациент всегда может сказать, что ему отказали в вызове скорой. Такие обвинения сопровождаются штрафами для персонала независимо от того, был вызов «нашим» или нет. Поэтому диспетчеры принимают заведомо непрофильные вызовы. Такие разъезды тоже приводят к задержкам — и действительно нуждающийся в помощи может ее не дождаться.

В среднем летом у меня 10—13 вызовов, зимой — 15—20. Однажды за рабочие сутки было 25 вызовов, которые длились от 20 минут до двух часов. Не помню, как в итоге оказался дома.

Эпидемии случаются каждый год, это страшная пора для скорой, поликлиник и приемных отделений стационара. По сути все одно и то же, только причина разная: грипп, свиной или птичий, или вот коронавирус. Народ сходит с ума от телевидения и интернета, медики сходят с ума от колоссальных нагрузок. Не сказал бы, что нас как-то особенно к этому готовят. Выходит циркуляр с алгоритмом действий при общении с такими пациентами, дают средства защиты. Хотя я, например, госпитализировал женщину с температурой, вернувшуюся из Китая, когда все только начиналось. Тогда я обошелся одной маской.

Если вызовов нет, я жду на станции. В районе 8 утра следующего дня, если все сложилось хорошо и не пришлось куда-нибудь уехать под конец смены, сдаю имущество и еду домой или на учебу.

Последние пять лет я так и живу: после суток еду на учебу, а на следующий день иногда снова на сутки. В среднем у меня 2—3 рабочих суток в неделю. Ловлю себя на мысли, что очень устал.

Я стараюсь оставить весь негатив на работе, хотя это не всегда удается. Жена уже поняла, что после смены я не люблю разговаривать и обычно пару часов молчу. Но поначалу возникало непонимание.

Первое время неоднократно прокручиваешь в голове все, что было на вызове. Анализируешь свои действия, думаешь, как лучше поступить в следующий раз: любой доктор понимает, что его ошибка может стоить пациенту жизни. Как бы это ни звучало банально и глупо, но стараешься больше ценить здоровье и жизнь — как свои, так и окружающих, становишься внимательнее к чужому горю и требовательнее к себе в плане профессионального саморазвития.

В субботу и воскресенье стараюсь бывать дома и проводить время с семьей. В выходные гуляем, ездим в театр или другие развлекательные заведения, готовим вкусный обед и стараемся не думать о работе.

Меня не могут обязать выйти на работу вне графика: начальство может попросить об этом на фоне сложной оперативной обстановки, но соглашаться или нет — только мое дело.

Никогда не забуду случай, когда мы приехали в магазин, где напали на женщину и нанесли ей три ножевых ранения, в том числе в область сердца. Когда я увидел это, то на некоторое время завис. Не потому, что мне было страшно или я не знал, что делать, — просто видел такое впервые. «Доктор!» — услышал я знакомый голос фельдшера — и вернулся в реальность. До больницы довезли живой, впоследствии женщину выписали.

Первая смерть пациента произошла зимой на автобусной остановке: мужчина просто упал, прохожие вызвали скорую, мы приехали минуты за 3—4, потому что остановка была недалеко от станции. Сейчас я понимаю, что пациент уже был мертв и спасти его было невозможно, но тогда я, конечно же, надеялся, что его удастся оживить.

Для врача скорой помощи, как и для многих других докторов, смерть — явление заурядное, как бы страшно и цинично это ни звучало. Если не сработает защитный механизм по абстрагированию от таких случаев, то долго продержаться в медицине не получится.

В медицинских кругах ходит присказка, что если врач работает на одну ставку, то есть нечего, а если на две — некогда. Поэтому в основном врачи работают на полторы ставки. Это 10—11 суточных дежурств в месяц.

В начале карьеры у меня выходило зарабатывать порядка 30 тысяч рублей на руки. Для областного города это средний заработок, которого достаточно, чтобы нормально жить, если есть своя квартира.

Мы жили в общежитии, которое жене предоставил медицинский колледж. Каждый месяц на аренду уходило 2—3 тысячи рублей в зависимости от времени года. Это была студенческая общага блочного типа. Почти год мы жили одни в блоке и вольготно чувствовали себя с ребенком и кошкой, но потом в соседнюю комнату поселили врача из ближнего зарубежья и наше проживание перестало быть таким беззаботным в бытовом плане.

Моя жена преподавала фармакологию в медицинском колледже и получала порядка 17 тысяч рублей, работая на те же самые полторы ставки. Я тоже иногда работал в этом колледже: взяли внешним совместителем, преподавал медицину катастроф на курсах повышения квалификации для фельдшеров скорой помощи. Конечно, это не тот предмет, который я хотел бы преподавать, но выбирать не приходилось. Медицина катастроф — это своеобразное ОБЖ, но с более углубленным изучением мероприятий и действий экстренных служб во время чрезвычайных ситуаций. Было до четырех занятий в неделю, что не сильно отвлекало меня от основной работы. Получал я за это 3—4 тысячи в месяц.

Нам хватало на базовые расходы, но о крупных покупках или путешествиях даже и думать не стоило. Тем не менее, когда жена получила отпускные за три месяца, мы смогли позволить себе поездку в Турцию и впервые побывали за границей.

С 2020 года моя ставка в Петербурге стала чуть больше 47 тысяч рублей: оклад вырос за счет увеличения стажа и ежегодных индексаций. Работая на полторы ставки, с учетом ночных смен я получаю порядка 90 тысяч. Но нагрузки колоссальные — как физические, так и психологические. Штатных психологов у нас нет, времени на психологическую разгрузку во время рабочей смены — тоже. Люди просто выгорают и деформируются.

За все время работы в медицине я получил премию единственный раз, но это была очень большая сумма: за реализацию дорожной карты по майским указам президента заплатили порядка 200 тысяч рублей. В этом году не заплатили ничего, даже новогоднюю премию. Хотя майские указы остаются, а их исполнения что-то не видно. Тринадцатой зарплаты нет. Все это выплачивается на усмотрение администрации.

200 000 ₽

премия за исполнение майских указов президента

Сейчас есть оценка качества работы сотрудников, и за это вроде бы положены какие-то надбавки, но конкретно в моей поликлинике сотрудники никаких поощрений за добросовестную работу не получают. А сама система оценки — полнейший фарс. Внутриведомственный контроль качества производится специально созданной комиссией, вневедомственный — страховыми компаниями или территориальным фондом обязательного медицинского страхования.

Главное, чтобы правильно была оформлена документация. Это реалии отечественного здравоохранения.

Я не питаюсь в фастфудах, не покупаю кофе и езжу на общественном транспорте. Периодически покупаем вещи, в основном одежду в торговых центрах, тратим 8—10 тысяч рублей.

В первую очередь я хочу закрыть ипотеку. Изначально это был кредит на 30 лет со ставкой 12%. Жена тогда была в декрете и не работала, поэтому на меньший срок получить деньги было практически нереально. Год назад рефинансировал под 8,75% на 25 лет, из которых уже осталось 18. Каждый месяц я перечисляю на счет по 30 000 ₽. Не могу сказать, что это сильно обременяет меня, — больше психологически гнетет длительная долговая нагрузка.

Каждый месяц стараемся что-то откладывать, в среднем 20—50 тысяч рублей. Откладываем на отдельный счет и периодически досрочно гасим ипотеку. На долгосрочную перспективу в основном откладывает со своей зарплаты супруга. Часть денег уходит на будущий отпуск или крупные покупки. Спонтанно купить что-то дорогое возможности нет. Черт подери, захотел недавно пылесос «Дайсон», вот прямо очень, и понял, что не смогу просто взять и купить его.

Мне хотелось бы чаще путешествовать, хотя в этом вопросе зачастую критичным моментом выступают не деньги, а свободное время.

Многие говорят, что скорая — это на всю жизнь, но я этого не хочу. Суточные дежурства и постоянный стресс не могут положительно сказаться на работе. Еще быстрее случается профессиональное выгорание, предвестники которого уже есть: меньше сопереживаешь пациенту, перестаешь интересоваться его дальнейшей судьбой, без настроения идешь на работу.

Я часто думаю о другом месте работы, но ловлю себя на мысли, что больше ничего не умею. Это какой-то психологический барьер. Я обучаемый и контактный, но даже не представляю, чем еще мог бы заняться. К тому же не на каждом рабочем месте в другой сфере я смогу столько зарабатывать.

Можно освоить другую медицинскую специальность и еще раз отучиться в ординатуре, но это уже будет платно. Недавно я сдал экзамены и поступил на бюджет в аспирантуру на одну из специальностей медико-профилактического дела. Возможно, в будущем это поможет мне найти более спокойную и лучше оплачиваемую работу.