«Мой „рабочий день“ может длиться до 32 часов»: сколько зарабаты­вает невролог

В детстве новая героиня рубрики «Профессии» не боялась уколов и восхищалась бабушкой, которая работала сельским фельдшером.

Поэтому выбор профессии врача был для нее очевиден. Теперь она работает в инсультном отделении городской больницы. Она рассказала, почему стала неврологом, хотя хотела быть психиатром, на какие признаки инсульта в первую очередь обращает внимание при диагностике и почему не любит общаться с родственниками пациентов.

Я хотела быть врачом с раннего детства, потому что смотрела на работу бабушки: по образованию она акушерка, но какое-то время была главным фельдшером в селе. Бабушка вдохновляла меня своим трудолюбием и жертвенностью. Мне казалось, вот таким медиком и нужно быть: бросать все дела, готовку, уборку, баню, огород — и идти спасать заболевшего. Это очень тяжело — отказываться от своего комфорта, своего сна ради других.

Я всегда восхищалась бабушкой. А еще мне нравились люди в белых халатах, трудно выговариваемые названия лекарств, медицинские манипуляции и даже то, что мои ровесники боялись уколов и крови, а я нет.

Родители как будто тоже всегда видели меня врачом в будущем, другие варианты мы и не обсуждали. Конечно, говорили и о зарплате. Было понятно, что с такой профессией работу я найду везде, но денег больших не будет. Это не пугало. Ни тогда, ни сейчас: я занимаюсь любимым делом, у меня в жизни вообще все по любви!

В медицину редко идут за деньгами. Спросите любого первокурсника, вам ответят: «Я хочу помогать людям». Мало кто попадает сюда просто так, а если такое и случается, то быстро уходят. Чужая боль, кровь и слезы — это далеко не для всех.

Я училась в Барнауле, в единственном медицинском университете Алтайского края: шесть лет на лечебном факультете и два года в ординатуре. За время учебы очень многие однокурсники отсеялись. Ближе к концу из оставшихся сформировали новые учебные группы.

Первые три курса учеба была очень интенсивной, нам давали большой объем новых знаний, новых терминов. Все нужно было понять и выучить за короткий срок. Каждый день у нас было не меньше трех пар, часто в разных частях города. Катастрофически не хватало времени на обычную жизнь. Лично у меня ее как будто не было вовсе. Уважительный пропуск в медицинском — это твоя смерть или смерть родственника. Все остальное не в счет. Нам это сказали в первые дни учебы.

Но я чувствовала, что, несмотря на все сложности и лишения, медицина — это мое. Поэтому не сдалась.

В качестве специальности я изначально рассматривала хирургию, но уже в студенчестве поняла, что у меня проблемы с мелкой моторикой рук, к тому же на операциях нужно очень долго стоять. Относительно недавно я узнала, что у меня варикоз глубоких вен ног, венозная недостаточность, пришлось даже сделать операцию. Думаю, уже тогда, в студенчестве, мне было физически тяжело стоять из-за этой проблемы.

Потом меня увлекла психиатрия. Мне казалось, что это чуть ли не самое важное во всех медицинских науках, ведь она занимается проблемами разума. А это то, что делает нас людьми.

В свою специальность я пришла методом исключения: в ординатуре не было бесплатных мест на психиатра, а цена за обучение для меня была неподъемной — если не ошибаюсь, 130 тысяч рублей в год. В итоге я заключила договор с больницей на пять лет и поступила на смежную специальность — неврологию, — получив возможность учиться бесплатно. Ординатура по этому направлению стоила еще дороже — 170 тысяч рублей.

Хотя во время учебы в университете у нас каждые полгода была практика — от санитарской до врачебной, — к реальной работе врача я привыкла только на втором году ординатуры. Вот тогда и началась настоящая жизнь.

Честно говоря, мало кто из врачей с удовольствием берет ординатора к себе «под крыло», потому что это лишние хлопоты. Тем более, ты можешь потратить немало времени на его обучение, а он потом возьмет и уйдет в другую больницу. Никто не хочет просто так вкладываться в другого человека. Раньше за наставничество не платили, только последние два года за это стали давать хоть какие-то деньги.

Мне с учителем повезло: она была со мной строгой и требовательной, я довольно быстро всему научилась, особенно ведению медицинской документации. За все ей очень благодарна.

Сейчас я отрабатываю положенные пять лет. В ординатуре я уже проходила практику в своей больнице, но в срок отработки это не зачлось.

Неврология занимается огромным спектром проблем нервной системы, от головных болей до тяжелых генетических патологий. Большинство заболеваний неизлечимы, часто прогрессируют, а если ими серьезно не заниматься — ведут к инвалидности и смерти.

Я работаю в городской многопрофильной больнице, в отделении для больных с острым нарушением мозгового кровообращения, то есть в инсультном. У нас существует ротация: одно время я работала на палатах, теперь — в приемном покое.

Принимаю больных, которых привозит скорая, собираю анамнез заболевания и жизни, решаю, куда и с чем их положить, некоторых отправляю домой. Когда приезжает скорая с инсультом, в приемнике бегают все, счет идет на минуты. Привыкаешь делать все очень быстро. Время = мозг.

Длительность приема зависит от того, как долго и как тяжело человек болеет. Если это кома, такой больной задерживается в приемном покое всего на пару минут, чтобы я могла оценить его состояние, спросить у сопровождающих, какие у него есть заболевания, какие лекарства он принимает, не было ли травмы. Дальше пациента очень быстро поднимают в реанимационное отделение.

Если поступающий болеет, скажем, день или два и способен говорить, я могу более подробно выяснить анамнез, а медсестры берут кровь на анализы. Потом человеку делают мультиспиральную компьютерную томографию головного мозга и госпитализируют его. Поскольку инсульт — жизнеугрожающее состояние, особенно в первые 5—7 дней, почти все больные проходят через реанимационное отделение.

В основном диагноз ясен в приемном покое, но иногда бывают случаи, когда для уверенного диагноза нужно наблюдение и дообследование, — таких пациентов я тоже госпитализирую. Почти всегда я принимаю решение самостоятельно, очень редко прошу коллег посмотреть со мной больного. Но иногда боюсь ошибиться, а иногда не совсем понимаю, в какой диагноз «уложить» пациента.

Поток больных бывает очень плотный, и почти каждый день происходит что-нибудь интересное. Для меня интересный пациент — это когда не совсем понимаешь, чем он болеет, из-за чего случился инсульт. Иногда приходится, словно детективу, распутывать нить событий, которая привела больного к нам в отделение.

Особенно в последний год. Почему — это очень объемный вопрос, на который полно и однозначно я ответить не смогу. Факторов бесчисленное множество, начиная от поломок в определенных генах и заканчивая приемом наркотиков.

Молодые пациенты запоминаются надолго. Например, парень 21 года с сосудистой аномалией головного мозга и кровоизлиянием, девушка 21 года, у которой инсульт случился на фоне приема противозачаточных, 19-летняя девочка с мигренозным инфарктом.

Часто поступают молодые мужчины: один 37-летний пациент разводился с женой, очень расстроился, другой пил несколько недель — случилось кровоизлияние, у третьего отказали правые рука и нога, можно сказать, на ровном месте, а ведь ему только 42 года. Причину таких острых нарушений мозгового кровообращения нам, к сожалению, не всегда удается выяснить.

А еще есть определенная «сезонность»: поток больных усиливается осенью, когда заканчивается сезон сбора урожая. Люди ставят на первое место огород и терпят до последнего — или очень много работают, не следят за здоровьем.

Иногда просто не угадаешь, что в твоем организме не так, пока инсульт не случится. Не все понимают, что инсульт очень опасен, это всегда жизнеугрожающее состояние. Многие думают, что состояние улучшится само собой, и ждут исцеления дома. Обращение за медицинской помощью откладывается на неопределенный срок. Часто слышу фразу «думал(а), что пройдет». Обычно вредят даже не самолечением, а бездействием.

Существует шкала FAST — Face, Arm, Speech, Time  , которая помогает в выявлении симптомов острых нарушений мозгового кровообращения. При подозрении на инсульт надо обратить внимание на лицо, руки и речь предполагаемого больного. Асимметрия лица и нарушение речи — самые явные признаки инсульта. Речь может быть просто несвязной, либо человек вообще не способен говорить. Еще бывает слабость в конечностях, обычно с одной стороны, выраженная головная боль. Может быть сочетание нескольких признаков. Если обнаружился хотя бы один из них, нужно немедленно действовать.

Шкалу можно расширить до BE FAST. B — это Balance, баланс: нужно оценить, есть ли у человека головокружение, не нарушена ли координация. E — Eye, глаз: надо проверить, не нарушилось ли зрение, не двоится ли в глазах.

Все симптомы проявляются остро, на фоне полного благополучия или с повышением артериального давления, нарушением ритма сердца.

Я при обследовании ориентируюсь на перечисленные признаки, а еще пациент с инсультом часто бывает заторможенным или сонливым, его голова может «отворачиваться» от парализованных конечностей. У некоторых инсульт начинается с эпилептического приступа, с потери сознания. Важно помнить, что, кроме упомянутых признаков, есть очень много других, поэтому идет подробный сбор анамнеза — поминутно, чтобы не поставить ошибочный диагноз.

Если больной остается у нас, мы назначаем ему лечение. Практически сразу начинается ранняя реабилитация.

Реабилитация — это комплекс мероприятий, направленных на восстановление утраченных функций, улучшение качества жизни, возвращение способности к самообслуживанию. Пациенты, которые, допустим, могут сидеть, заново учатся стоять — сначала с опорой, потом без, потом делать первые шаги с опорой, потом без опоры и так далее.

В нашем случае ранней реабилитацией будет даже смена положения тела больного, его позы в постели. Когда мы пассивно поднимаем руки больного, сгибаем их — это тоже реабилитация.

Моя любимая часть работы — это лечение пациента. Мне нравится, когда я вижу положительную динамику, вижу, как улучшается его самочувствие. Не могу сказать, что я переживаю, страдаю вместе с больными. Наверное, уже ко всему привыкла, а может, это эмоциональное выгорание.

Нелюбимая часть — решение вопросов, которые не входят в мою компетенцию. Например, что делать с пациентом, которого родственники не хотят забирать домой, потому что за ним некому ухаживать. Работать с людьми вообще тяжело, они полны неприятных сюрпризов.

Еще не нравится общаться с родственниками больных. Разговор с ними часто напоминает допрос с пристрастием, где на полном серьезе объясняешь, что:

• нет, это не я сделала вашему родственнику инсульт;
• да, вам действительно придется забирать его домой и ухаживать за ним (или ней);
• да, мы действительно кормим, поим больных, ставим капельницы и уколы, но это не всегда дает результат, так как инсульт — это смертельно опасное заболевание, которое нередко прогрессирует. В конце концов, мы не волшебники.

Люди хотят получить после больницы абсолютно здорового и бодрого родственника, еще лучше, чем он был до инсульта. А так не бывает. Пытаешься объяснить спокойно, максимально просто. Особо непонимающие пишут жалобы, что мы плохо лечим людей, слишком быстро выписываем больных и так далее.

За жалобой обычно следует объяснительная, почему я «плохо» лечила и тому подобное. Иногда после такого руки опускаются. Мы действительно делаем все, что в наших силах. Но инсульт настолько тяжелое заболевание, что само выживание уже можно считать большим достижением.

Вот из-за этого я действительно часто переживаю. Мне тяжело воспринимать обвинения, притом безосновательные, но я продолжаю делать свою работу. Да, неприятно, но нужно двигаться дальше.

Когда я на палатах, рабочий день начинается в 08:00 с рапорта. Медсестры зачитывают показатели больных: их температуру, давление, пульс, кто ел, кто отказывался принимать таблетки и тому подобное.

Потом есть время доделать выписки, позавтракать, подождать, пока позавтракают больные, — и идти на обход.

Во время обхода проверяю общее самочувствие, жалобы, уровень сознания, неврологический статус. Смотрю, нет ли ухудшений, потому что иногда инсульт, несмотря на лечение, может прогрессировать. Часто приходится практически на пальцах объяснять, что именно лечит то или иное лекарство: это от давления, эти для хорошего пульса, это от головной боли и так далее. В среднем на каждого пациента требуется 10 минут.

После обхода я заполняю истории болезни, пишу дневники и выписки, проверяю анализы, корректирую листы назначения.

Иногда программа, в которой мы работаем, «зависает» на неопределенный срок, это еще больше затягивает процесс.

Мы также занимаемся оформлением больных в санатории, реабилитационные центры, что тоже занимает немало времени, плюс выписываем рецепты на лекарства для вторичной профилактики инсульта. Многими вопросами должен заниматься социальный работник, но его у нас почему-то нет.

Если нужно, я могу вызвать других врачей на консультации. Если пациенту стало хуже из-за прогрессирования инсульта или его рецидива, вызываю реаниматолога, который забирает больного в реанимацию. Иногда зову терапевта или эндокринолога — например, если у больного повысилась температура или нестабильное течение сахарного диабета. Все зависит от характера ухудшения.

В больнице у меня полторы ставки. Я работаю пять дней в неделю, плюс в месяц у меня обычно шесть дежурств. Они могут выпадать и на будни, и на выходные. Если дежурство есть, вечером нужно посмотреть больных, оставленных для наблюдения, — как правило, самых тяжелых, — а также принимать пациентов со скорой. Если это будний день, дежурит один врач. Если выходной, выходим в паре.

Во время дежурства у меня режим «без права сна». Это не значит, что мне категорически запрещается спать. Это значит, что если я легла спать и ночью приедет больной, то я встану и пойду оказывать ему помощь. После госпитализации я снова имею право лечь спать. Бессонных дежурств у меня было мало, но я их хорошо помню. После этого как убитая сплю по три-четыре часа днем, а потом еще ночью несколько часов.

Самое грустное, что сразу после дежурства, после суток в больнице, домой уйти нельзя. У меня не посменная работа. То есть с утра я могу быть врачом на палатах, вечером дежурю, утром я снова врач на палатах. И палаты эти только мои, и больные мои — никто, кроме меня, их смотреть не обязан.

Поэтому нужно остаться, обойти снова своих больных, оценить их самочувствие в динамике, сделать дела и только тогда отдыхать. Чаще всего после дежурства я нахожусь на работе почти весь рабочий день, ухожу обычно на час или два раньше. При большой загруженности мой «рабочий день» может длиться до 32 часов. Когда дежурства нет, в 15:30 можно идти домой. Переработки бывают, если возникает какая-то непредвиденная ситуация с пациентом или когда пациентов много. Но это случается редко.

Вместе с дежурствами у меня получается больше 200 рабочих часов в месяц.

Размер моей зарплаты всегда разный и зависит от количества отработанных часов, но он редко достигает отметки в 100 000 ₽. Моя средняя зарплата — 80 000 ₽.

Оклад — чуть больше 9000 ₽. Остальное — это разные доплаты, районные коэффициенты, вредность, включая компенсацию за работу с инфицированными, например ВИЧ, за работу в условиях сильнодействующих веществ, даже за контакт с психически неуравновешенным больным. На момент написания статьи эта выплата — аж 369 ₽. Также есть доплата за работу в ночь и прочее и прочее.

В сути всех этих доплат я, наверное, никогда не разберусь.

Больше всего денег — 30 000 ₽ — у меня уходит на выплату ипотеки на двухкомнатную квартиру. Осталось еще 13 лет и 3 млн рублей.

Около 5000 ₽ трачу на квартплату.

На еду идет 4500—5000 ₽ в месяц: готовлю сама, беру обеды на работу.

На дорогу до поликлиники и обратно трачу 60 ₽ в день. Время от времени езжу на такси, это стоит около 300 ₽.

Маникюр обычно обходится в 1600 ₽, стрижка — в 800—1000 ₽. Иногда делаю салонное окрашивание — это в пределах 5000—7000 ₽.

Гардероб обновляю редко. Осенью 2023 года потратила около 20 000 ₽ на обувь, верхнюю и обычную повседневную одежду.

На лекарства иногда уходит 2000—3000 ₽. Пью курсами препараты для вен. Если иду в медицинский центр к платному врачу, меньше 5000 ₽ не отдаю, но это обычно один или два раза в год.

Но я на них бываю не так часто, так что это не бьет по бюджету. Например, как-то летала на учебу в Москву, и моя организация оплатила мне проживание и само обучение. А на один из конгрессов я летала самостоятельно, когда у меня был отпуск. Участие в нем было бесплатным, перелет и проживание — за мой счет.

Остальные траты — по настроению. Откладывать получается редко, в основном каким-то невообразимым усилием воли. Чтобы сэкономить, иногда более тщательно собираю продуктовую корзину, в чем-то себе отказываю, могу долго не покупать ничего из одежды, реже ездить на такси. Стараюсь не заходить в магазины косметики и на маркетплейсы, потому что почти всегда оказывается, что мне что-то нужно прямо сейчас.

Я не жалею, что работаю врачом. Думаю, у меня бы был внутренний конфликт, если бы я выбрала профессию только из-за больших денег и не получала эмоционального отклика. Я осознаю важность своих знаний, навыков, и для меня это главное. И кто знает, смогла бы я заниматься чем-то другим в принципе?

Тем не менее мне бы хотелось получать хотя бы в два раза больше, чем сейчас, чтобы накопить финансовую подушку, быстрее выплатить ипотеку и начать ремонт в квартире. Еще, конечно, хотелось бы путешествовать.

Можно увеличить доход, получив более высокую категорию: за нее есть доплаты. Сейчас у меня первая.

Еще можно взять дополнительную работу — что я и сделала. В прошлом году я начала заниматься клиническими исследованиями препарата для лечения инсульта в одной медицинской компании. Исследования проходят на базе моей больницы. Если коротко, я анализирую отдаленные последствия лечения больных. Работаю одна, но у меня есть куратор, который следит за вводом данных. Это должно принести дополнительный доход без отрыва от основной работы. Гонорар выплатят по окончании исследований.

В целом надеюсь, что найду в себе силы начать откладывать и экономить, но это не точно.

Хочу развиваться в своей профессии! Повышать квалификацию, участвовать в конгрессах, конференциях, общаться со старшими коллегами, искать новые пути решения проблем, лечения и спасения больных.

Надеюсь, когда-нибудь займусь научной работой. Сейчас меня привлекает тема развития инсульта в рамках наследственных заболеваний, но, возможно, в будущем мои интересы изменятся.

Еще было бы славно защитить кандидатскую — пока только мечтаю, но не планирую.