Я работал в международном отделе университета и зарабатывал 43 000 рублей

Город: город-миллионник в ПФО

Возраст: 27 лет

Опыт работы: 1 год и 2 месяца

Профессией как таковой это назвать нельзя: моя должность называлась просто — «специалист». Однако сама сфера относится к международным отношениям, с которыми я был знаком лишь постольку-поскольку. По образованию я — учитель начальных классов и английского языка, но ни дня не работал и не хотел работать педагогом.

В международное управление медицинского университета я пришёл в конце 2020-го — после шести месяцев поиска работы. Тогда я прошёл военную службу по призыву и начал искать работу в привычной мне сфере контент-маркетинга, где и работал непродолжительное время до службы в армии.

Успехом поиски не увенчались, но повезло наткнуться на вакансию в университете — это была своего рода должность секретаря деканата, где ключевым и едва ли не единственным требованием в ней было знание английского языка. С ним проблем у меня не было никогда, а все остальные моменты — например, документооборот — освоить недолго. Будучи заинтригованным, я откликнулся.

Вышло так, что в один день у меня было назначено три собеседования: помимо университета, от отчаяния из-за долгого поиска работы я также рассматривал работу бариста в кофейне и полицейского ППС. В итоге я пошёл собеседоваться только в вуз, откуда уже вышел с предложением выйти постажироваться, пока не будет готова справка об отсутствии судимости.

Около месяца, ожидая справку, я ходил на неофициальную, неоплачиваемую, но очень нужную стажировку с 14 до 18 часов дня. Меня обучала сотрудница отдела — студентка университета, которая работала там уже два года, однако она решила уволиться — на старших курсах медицинских вузов студенты всё-таки стараются работать в сфере здравоохранения.

Стажировка оказалась очень нужной, потому что у этой работы есть особенность: учебный процесс в университете практически непрерывен, поэтому на эту должность нельзя назначить человека, который в первый же день растеряется от столь широкого пула задач. Поэтому я месяц втягивался в работу, наблюдал, как всё работает.

Сотрудница, обучавшая меня, доработала до конца года — это означало, что после январских каникул я попаду в самую гущу работы. Так я и начал свою работу в международном департаменте медицинского университета.

Что касается дохода, то изначально я приходил на зарплату в 25 000 рублей. Однако не прошло и двух недель, как в департаменте освободилась ставка по смежному направлению — визовому и миграционному контролю. Обязанностей по нему практически не было, но заработная плата доросла до 43 000 рублей.

В нашем университете международный департамент координировал всю работу, касающуюся собственно международных отношений — обучение иностранных граждан, визовый и миграционный контроль, сотрудничество с зарубежными вузами и организациями, международные обмены студентов. Как правило, от вуза к вузу суть работы не меняется — всё зависит скорее от масштаба учебного заведения и его профиля.

Я был специалистом в отделе, отвечающим за обучение иностранных граждан. Как уже говорилось ранее, мне приходилось выполнять роль привычного для всех, кто учился в вузах, секретаря деканата. В отделе были только я и мой руководитель — заведующий отделом, он же просто декан. Подчинённых у меня, конечно же, не был, но было около 600-700 студентов.

Описать мои обязанности кратко достаточно сложно — наверное, это было бы просто «обеспечение учебного процесса иностранных обучающихся». Однако за этой формулировкой кроется немало. Так как я пришёл в декабре-январе, то первое, с чем я столкнулся — это зимняя сессия. Ведомости на экзамены мы делали тогда в Excel, и лишь к началу следующего учебного года университет со скрипом начал переходить к электронным ведомостям, формирующимся в специальной общевузовской системе.

После сессии шли переводы и восстановления. Количественно студентов было немного, но работа кропотливая: уходящие студенты требуют справку о периоде обучения — приходилось выискивать их старые оценки, разбираться в пройденных курсах. У приходящих же студентов после того, как они проходят собеседование с деканом, эти же справки и остальные документы собирались в личные дела.

Март, апрель — месяцы затишья. Студенты учатся, ко мне приходили редко, в основном — если кто-то потеряет студенческий билет или зачётную книжку. Из немногих забот — это приказы об отчислении тех, кто не сдали зимнюю сессию.

В мае начинается подготовка к выпуску 5-6 курсов: идёт сбор всей информации вплоть до правильности написания ФИО в дипломе. Мероприятие несложное, но порой до некоторых из старшекурсников было просто невозможно достучаться: в ВК не бывают в сети месяцами, телефоны не отвечают. Приходится быть на связи со старостами.

Июнь — сессия, которая, впрочем, всё-таки больше падает на декана: он выверяет, кому идти на пересдачи. Также сюда идут и госэкзамены. У будущих врачей они проходят в несколько этапов — там и тестирование, и практические навыки. В целом считается, что если студент уже доучился до госов, то он выпустится. Даже отъявленные двоечники и прогульщики успешно заканчивали вуз.

Июль и начало августа — единственный период, когда можно взять нормальный отпуск, да и то — студенты будут писать даже в отпуске, сколько бы ты ни делал объявлений в общей группе ВК и беседе для старост.

В середине августа начинается новая эпопея с переводами и восстановлениями — по сути, та же, что и в феврале. Но тут же прибавляется новая забота: первокурсники и их родители. Последняя неделя августа и первая неделя сентября — период, когда всё внимание переходит к ним. Причём порой приказы о зачислении выходят с запозданием, а нас заваливают вопросами лично, в соцсетях и звонках (к счастью, на рабочий телефон) от номеров с кодами стран вроде +998.

В сентябре и октябре потихоньку разгребаешь весь завал дел, скопившихся за первую неделю учебного года. Ноябрь у нас «посвящался» поступлению на англоязычную программу — там было несколько проще, поскольку собеседования проводились сотрудниками департамента, зависеть от приёмной комиссии не приходилось, да и студенты приезжали не всей толпой, а постепенно — а в ещё ковидном 2021-й они доезжали вплоть до мая.

Собственно, работа была всегда. Мне приходилось делать практически все приказы: отчисления, восстановления, переводы, приказы по стипендиям и даже заселениям в общежитие. Здесь же и официальные ответы в письменном виде в различные организации от посольств и зарубежных вузов до МВД и ФСБ. Были также и второстепенные, порой не самые приятные обязанности — например, списание личных дел отчисленных студентов в архив. Работа, которая в «жаркие» периоды неприоритетна, а в спокойное время заниматься ей не хотелось.

Также из напрягавших, но практически неизбежных задач — выписывать направления на отработку пропущенных занятий: сначала я писал их от руки, но когда порой приходили двоечники, пропустившие по два-три месяца, я решительно отказался от этого и у входа в кабинет повесил образец с этим направлением — начали писать сами. Не без косяков, но приучить получилось.

Было очень много непрофильных занятий — приходилось и навещать студентов в общежитии, один раз (хотя заявлялось, что надо посещать каждый раз) побывал на студенческом совете — показательная порка студентов, живущих в грязных комнатах.

Рабочий день длился с 9 до 18 часов (официально — но не фактически), но этим он не заканчивался: в ВК и WhatsApp «мои двери открыты» были практически всегда. Писали все и обо всём. Естественно, большая часть студентов владеет русским языком не очень хорошо, поэтому в переписках сохранилось немало текстовых «отжигов» — хотя и понятно, что учёба на неродном языке им даётся нелегко.

Студенты с англоязычной программы, приезжавшие из стран Ближнего Востока — особый случай. Русский язык знали единицы: это те, которые окончили «подфак» — подготовительное отделение университета, на котором они изучают русский язык и предметы, необходимые для сдачи вступительных экзаменов. Но многие не знали и английского языка… Как они учились и как они до сих пор учатся, для меня загадка. Отсев был, конечно, большой, но наверняка часть из студентов до сих пор держится на добром слове.

Было непросто — сначала на свою голову мы завели огромный чат в WhatsApp на 180 с лишним человек, и можно представить, что я чувствовал, когда видел напротив этого чата цифру вроде «8056» утром, просыпаясь на работу — и большая часть из сообщений в нём были на арабском языке. В итоге этот безумный чат мы снесли — сделали небольшую беседу со старостами.

Но в начале этого пути (а я пришёл именно в тот момент, когда запускалась англоязычная программа) студенты порой даже звонили — чувствовал себя неловко, когда в забитом вечернем автобусе приходилось разговаривать по телефону на английском, пытаясь в то же время разобрать сквозь шум, что вообще хочет сказать на ломаном инглише звонящий.

Сейчас я уже не работаю в международном департаменте — уволился более года назад, эмоционально выгорев и решив искать работу в другой сфере. Всего довелось проработать там 1 год и 2 месяца, то есть охватить целый учебный год я смог. Поэтому и впечатлений осталось немало.

После того, как я ушёл из вуза, мне писали несколько студентов, узнавая, как у меня дела и хочу ли я вернуться. Однако ответом было уверенное «нет» — снова окунаться туда, где ты выгорел, не хочется, к тому же нынешнее моё дело — самозанятость в SMM-сфере — приносит намного больше удовлетворения и дохода.

Плюсы и минусы, на мой взгляд, субъективно, однако лично для себя я выделил следующие:

+ Стабильная, в целом неплохая оплата труда;

+ Нестандартный род деятельности, необычный жизненный опыт;

— Общение с большим количеством людей (я — интроверт);

— Нестабильность рабочего дня, переработки и внезапности;

— Работа в государственном учреждении и вытекающие из этого последствия.

Такая работа, на мой взгляд, подойдёт молодым людям (как парням, так и девушкам) с подвижной психикой, экстравертам, которые любят общение с людьми, новые впечатления, но при этом не боятся рутины и не переживают из-за неспешности карьерного роста.

У меня карьерный рост так и не случился, хоть к этому и было близко — отдел в департаменте информатизации, в который меня приглашали в ходе работы ещё с октября, к моменту моего ухода в феврале 2022-го так и не появился на свет. В совокупности все факторы и привели к моему уходу, о котором я совершенно не жалею.

Сотрудников здесь скорее ценят — от департамента к департаменту, конечно, всё складывается по-разному, но у нас был достаточно устоявшийся коллектив среднего возраста, в который удалось влиться и мне.

Рабочий день начинался в 9:00. На момент моей работы в университете не было СКУД, поэтому приходить с небольшим опозданием было в пределах нормы. Утро начиналось не с чая (не люблю кофе), а с обмена новостями с коллегой — заведующей отделом визовой и миграционной работы. У неё всегда были новости, потому что ей также приходилось общаться со студентами едва ли не 24/7.

Кстати, о чае. Частенько замечал, что когда я на работе наливал себе чай, как это принято в более спокойных организациях офисного характера, то на меня сразу наваливались рабочие дела — и порой чай оставался нетронутым до конца рабочего дня, а мне приходилось бегать туда-сюда по всему зданию, решая рабочие моменты. Какое уж тут «пойдём попьём чайку»!

Первая половина дня, до обеда, который начинался в 13:00, обычно была занята какими-то «бумажными» делами. Написать официальный ответ, сделать приказ, наклепать студенческих билетов на группу новоприбывших — усреднённо это было так.

После обеда, в 14:00, начинался приём студентов — к тому же с кафедры приезжал декан, и мы работали уже вместе с ним. Чем ближе сессия, тем больше студентов в коридоре около нашего кабинета — все сидели и ждали приёма. Приходили не только студенты — были и их представители из арабских стран, и чьи-то братья или родители. Приём длился до 18:00 — позже в корпус не пускала охрана.

Коллеги чуть ли не обожали оставаться после шести вечера на работе — и поначалу я в этом участвовал, стесняясь уходить в шесть, но проработав уже нормальное количество времени, старался решать все вопросы до шести часов и уходил вовремя. Конечно, в шуточной форме претензии были, потому что я был единственным, кто делал так.

Рекордное, самое позднее время выхода с работы — 22:06. Тогда я впервые понял, что работать в таком стиле — не для меня.

Случаев было очень и очень много. Сами по себе иностранные студенты — очень интересные люди, многие из которых вызывают уважение, ведь решиться поехать учиться в другую страну априори непросто.

Основная часть наших студентов была из стран ближнего зарубежья — Казахстан, Узбекистан, Таджикистан, Туркменистан, в меньшей степени — Азербайджан и Киргизия. Ребята из Казахстана были преимущественно русскоговорящими, с ними было максимально просто контактировать. Остальные знали русский язык чуть хуже, но рабочему общению это не мешало.

В целом студенты из стран Средней Азии доброжелательны, отзывчивы и любят дарить подарки. Из Казахстана нам привозили шоколад и коньяк, ребята-узбеки угощали огромными тарелками плова, которого хватало даже на соседей из департамента охраны труда, парни из Таджикистана приносили нам фрукты и овощи. Где-то — от чистого сердца, где-то — в знак извинения. Нам, конечно, было очень приятно, но мы в шутку отказывались.

Студентов из дальнего зарубежья, если пока что не брать в расчёт ближневосточных, было меньше. В основном — Колумбия и Эквадор, немного ребят из стран Центральной Африки, несколько израильских арабов и вьетнамцев. Китайцев, к слову, не было. Ребята из Южной Америки, в частности, запомнились своим необычным акцентом, невероятным спокойствием и расслабленностью.

Но главная сила — это ребята из арабских стран, преимущественно из Египта, поступившие на англоязычную программу. Их было, во-первых, много — в первом наборе к нам приехало чуть больше ста человек! Во-вторых, у них другой менталитет: на занятиях они устраивали балаган, мешали вести предметы, в общежитии же их было очень сложно заставить убираться.

Египтяне — очень интересные ребята. Общительные, улыбчивые, в большинстве своём приветливые, порой даже чересчур. Иногда, когда я ехал в автобусе, маршрут которого пролегал через наши учебные корпуса, приходилось при их виде отворачиваться или надевать капюшон, чтобы они не орали мне на весь автобус, мол, привет, доктор! Да, кстати — египтяне всегда называли нас докторами. Неважно, чем мы занимались, каждый из нас был доктором.

Удивляли также имена-фамилии студентов — мало того, что их было не двое-трое, как привычно нам, русским, а от четырёх до семи, так ещё и они в основном варьировались между Мохамедами, Ахмедами и Махмудами! Совершенно нормальная ситуация, когда у студента в полном имени три раза встречалось имя Ахмед. Как они нам объясняли, в полное имя включались имена как отцов, так и дедушек.

Иногда, когда на входе в наш кабинет я видел небольшую группку студентов-египтян, я в шутку громко говорил «Ахмед» или «Мохамед» — и те сразу обращали на меня внимание. Поначалу приходилось разряжать их испуг смехом — всё в шутку, конечно же, и ребята понимали.

Египтяне пытались говорить с нами на смеси английского и русского языков. Особенность арабоязычных людей — путать «п» и «б». Поэтому, например, известный зелёный банк у них был «Спербанком». А однажды, во время одного из моих визитов в общежитие, я зашёл к студенту, почти не говорившему по-английски (и тем более по-русски), который громко заявлял, что некая «камунда» забрала у него «барбоск». Я очень долго не мог понять, что такое «барбоск», и он мне чуть ли не на пальцах объяснил, что комендант общежития забрала у него пропуск.

Другой же студент, пытаясь переселиться в комнату своего друга, упорно нам доказывал, что какие-то старшекурсники требуют у него то «давление», то «бафление». Здесь опять же пришлось просить его объяснить, что это такое — и это оказалось всего лишь заявлением.

С русским языком была и ещё одна история. У нас учились две подружки из Конго — весьма контрастные по внешности и характеру, но с очень схожими именами. Однажды нашему декану позвонил преподаватель одной из кафедр с гневной жалобой на то, что наши студенты пишут матом в домашних работах — и прислал фотодоказательство. Декан срочно вызвал студентку, которая не понимает, что происходит, и упорно заявляет, что это не она, а её подружка. Приехала подружка — и после «допроса» выяснилось, что она нашла решение к задаче на каком-то сайте с ответами, но по незнанию списала не только ответ, но и матерный комментарий к этому ответу от неизвестного автора — примерно в духе «Эту [фигню] надо решать примерно так». Преподаватель требовал чуть ли не отчислить бедную студентку, мы же её успокоили, объяснили ей, что к чему, посмеялись над ситуацией и никаких санкций применять не стали.

На второй год набора на англоязычную программу к нам приехали студенты из Индии. Но запомнились больше не они, а их представители — так называемые рекрутёры, которые собирают ребят по стране и за определённый процент «приводят» их в разные вузы. Индийские рекрутёры, которые привезли своих студентов к нам, предварительно общались с нами достаточно долгое время.

В итоге мы с ними стали хорошими друзьями и партнёрами, а они сами начали привозить нам индийские сладости. Больше всего запомнились ладду — оранжевые шарики из топлёного масла, достаточно сладкие и жирные, а также cоан-папди — нечто среднее между халвой, сладкой ватой и татарским талкыш калеве. Помимо сладостей, впервые удалось попробовать чай масала.

Работая в университете, возможности для подработки в теории есть — нет времени на них. Лично я такие возможности не рассматривал, хотя предложения были: от репетиторства до преподавания этим же египетским студентам на кафедре.

Большая часть сотрудников административно-управленческого персонала в университете — это те же преподаватели. Утром они ведут занятия, после обеда приезжают в административный корпус, где занимаются делами по своей второй работе. У них две, а то и три должности, поэтому успевают подрабатывать таким образом.

Как уже говорилось выше, изначально я приходил на зарплату в 25 000 рублей, но чуть позже она доросла до 43 000 рублей. Скорее, эта сумма выше, чем средняя зарплата работника университета на стартовой позиции.

В конце 2021-го было принято решение урезать те полставки, которые у меня были в отделе визовой и миграционной работы, и взять на эту должность полноценного сотрудника — потому что я по этому профилю особо ничего и не делал, а на основного и единственного сотрудника нагрузка резко выросла. Зарплата снизилась до 25 000 рублей, что и стало одной из причин ухода.

Помимо возможных подработок доход может увеличить банальное карьерное повышение, однако добиться его непросто и небыстро.

Никогда не подсчитывал свои расходы, но усреднённо выглядело так: из 43 000 рублей в месяц 1200 уходило на проезд, 5000 на обед (с собой не брал, столовой или буфета нет, поэтому питались в разных местах — от японского ресторана до ларька с шавермой).

Грубо оставалось около 35 000 рублей, половину из которых откладывал на отпуск в Санкт-Петербурге.

Аналогично никогда и ни на чём не экономил, разве что порой приходилось урезать не особенно важные траты вроде ресторанов и доставок еды.

На такой работе скопить что-либо было бы, наверное, сложно — лично мне удалось накопить разве что на отпуск.

Из этой сферы я ушёл и возвращаться уже не планирую — меня всё устраивает и так.

Пока что работаю как самозанятый в SMM-направлении. Думал о том, чтобы заняться копирайтингом, но стремительный прогресс нейросетей и, как следствие, повышение требований к качественным копирайтерам, скорее всего, оставило бы меня на задворках профессии. Поэтому занимаюсь тем, что умею и что нравится.