«Все начинается в семьях»: как я помогаю женщинам на Кавказе

По статистике, почти 17% женщин на Северном Кавказе столкнулись с риском потерять своего ребенка.

В Чечне, Ингушетии и Дагестане существует обычай, согласно которому после развода или смерти мужа у женщины отбирают права на воспитание ребенка: считается, что он принадлежит роду отца. Четверть опрошенных из-за угрозы разлуки с детьми терпели нежелательное партнерство.

Я родилась в Дагестане и видела на примере моих родных и школьных друзей, как трудно расти в неполной семье и как много боли это причиняет ребенку.

В 2011 году я основала АНО «Права женщин», чтобы оказывать юридическую и психологическую поддержку жительницам Северного Кавказа. Мы помогаем подопечным законно расторгнуть брак, взыскать алименты и сохранить возможность общаться с родными детьми. А еще работаем с пострадавшими от домашнего насилия, консультируем по жилищным, трудовым и наследственным вопросам.

Расскажу, как пришла я к такой работе, чего удалось достичь и с какими трудностями сталкиваюсь.

Я родилась в 1969 году в Дагестане и была старшим ребенком в семье, после родились два брата и сестра.

Мои родители никогда не ругались, мы жили в согласии и достатке. Отец очень нами дорожил. Мы ждали его с работы, и когда он возвращался в два-три часа ночи, играли с ним в лошадку.

К сожалению, мама и папа пришли к пониманию, что им нужно развестись. Я тогда была подростком и училась в восьмом классе. Мне было трудно переживать разрыв родителей. Я пыталась договориться и вместе с братьями и сестрой убедить родственников разрешить нам общаться с папой и мамой одновременно. Но я была ребенком и мало что могла сделать. Я тяжело переживала эту историю, а невозможность изменить ситуацию в пользу нас, детей, очень ранила меня.

Я понимаю, что взрослые руководствовались своими правилами, но они не давали главного: необходимого нам ощущения счастья, безопасности и любви в полной семье.

Моя мама родилась в Киргизии, поскольку была из семьи репрессированных. Она мечтала учиться в школе, но не могла: семья была большая, родители работали на угольной шахте, а мама — старшая — присматривала за братьями и сестрами. Иногда она украдкой умудрялась ходить в школу, но когда ее мать узнала об этом, испугалась, отругала и даже подняла на нее руку.

Без образования мама работала техничкой — убирала классы в нашей школе. Она всегда говорила нам, что если не будем учиться, то останемся без профессии. Мама старалась не нагружать нас делами по дому, чтобы у нас было время на уроки. В школе мы все были отличниками, нас до сих пор помнят как лучших учеников.

Когда я училась в начальных классах, папа пересказал мне свой диалог со следовательницей. Он был свидетелем в одном деле и впечатлился тем, что он, сильный и мужественный, испытывал страх перед молодой женщиной, которая задавала ему вопросы. Тогда папа — возможно, в шутку — сказал мне, что хочет, чтобы я стала следователем и знала свои права.

После девятого класса, в 1986 году, я подала документы в Армавирский юридический техникум. Поступать было сложно: конкурс был 19,5 человека на место. Приемная комиссия была поражена моей подготовкой и великолепным знанием всех предметов.

Мне дали задание написать автобиографию и сказали, что не возьмут, если найдут хотя бы одну ошибку. Пока я его выполняла, что-то случилось, и вся приемная комиссия, кроме одной преподавательницы, вышла из помещения. Она встала рядом, посмотрела мое сочинение и посоветовала в одном месте поставить запятую. Сразу же после этого остальные члены комиссии вернулись, прочитали мою биографию и не нашли ошибок — так я и поступила.

Когда я училась на втором курсе, отец приехал в техникум, чтобы забрать мои документы. Видимо, он поддался влиянию слухов и побоялся, что я его опозорю. Я не хотела бросать учебу и попросила своего куратора сделать все, чтобы документы не отдали.

Директор и все педагоги сказали ему, что забрать меня из техникума невозможно, поскольку я отличница и лучшая ученица курса.

Я доучилась в 1989 году и по распределению попала в Министерство социального обеспечения в Махачкале как инспектор по назначению и выплате пенсий. В пенсионной системе я проработала 11 лет. Меня знали как специалиста, который мог найти язык со всеми, ведь оформлять выплаты приходили даже министры.

В 1993 году я вышла замуж. Мой муж всегда поддерживал мою работу и правозащитную деятельность. Вероятно, потому, что когда ему было три года, у него умерла мать. Он говорит, что отдал бы жизнь, чтобы хоть на час ее вернуть.

Когда в декабре 1994 года началась Первая чеченская война, многие пенсионеры из Чечни были вынуждены получать пенсию в Дагестане. Я взяла как дополнительную неоплачиваемую нагрузку обслуживание пенсионеров Ножай-Юртовского района, откуда я родом.

В 2005 году я присутствовала на открытии мечети в своем селе. Один из выступавших сказал, что я вошла в историю района как человек, который помогал в самые трудные времена. Благодаря мне жители моей малой родины, у которых тогда вообще не было денег, получали пенсии.

Тогда было страшное время. Молодые чеченцы, которые жили в Дагестане, сталкивались с тем, что им подбрасывали наркотики или патроны. Ребята даже зашивали карманы, чтобы им ничего не подкинули.

Мой младший брат несколько раз попадал в такие ситуации. На третий раз, когда ему подбросили патрон, на него психологически давили — и он взял вину на себя. Избежать следствия было невозможно. Тогда я сдала экзамены и получила адвокатский статус, чтобы защитить его.

Когда я взялась за это дело, его уже передали в суд. Так как оно было сфабриковано, реального срока не дали, но оштрафовали на 15 000 ₽ за хранение оружия.

Мой старший брат окончил тот же юридический техникум в Армавире, и мы с ним начали вместе работать над делами о военных преступлениях в Чечне.

Когда я защищала молодых ребят, спрашивала об их родителях — и сразу выяснялось, что они росли в неполных семьях. Некоторые даже не виделись со своими матерями — несмотря на то, что жили с ними в одном регионе. Я сравнивала их истории со своей и понимала, что нельзя тратить время впустую и стоит помочь им найти друг друга. Я стала потихоньку сближать попавших в заключение подопечных с их родителями.

Одного парня осудили на девять с половиной лет. Он сказал, что ему несложно отсидеть этот срок, но боялся, что так и не увидит свою мать. Он передал мне ее данные, и я смогла найти ее и организовать им встречу до его этапирования. Все время отбывания наказания мать была с ним на связи и постоянно его поддерживала. Периодически он звонил мне и благодарил за это. Даже после освобождения первым делом навестил меня, а уже потом поехал к маме.

Часто в преступления вовлекают тех, у кого были детские травмы: они легко подпадают под влияние. Я поняла, что все начинается в семьях, и если хочется полностью изменить ситуацию, прежде всего нужно навести порядок там.

В 2010 году ко мне обратилась моя троюродная сестра Зелиха Магомадова. Прежде мы никогда не встречались, но она узнала от родственников, что я адвокат. Ее муж работал сотрудником полиции и погиб при исполнении.

На тот момент у них было пятеро детей и она была беременна. Родственники забрали ее дом и всех шестерых ребят, чтобы получать выплаты, которые причитались наследникам погибшего во время службы полицейского. Для этого они оговорили женщину в аморальном поведении.

Я думала, что ведение гражданского дела будет легче уголовного, но оказалось, что все не так просто. Я была шокирована тем, как запущена ситуация с правами женщин на Кавказе и насколько они не защищены.

Тяжбы заняли три года. Нам удалось выиграть дело, но дети все равно не вернулись к матери: родственники уже успели настроить их против. Сейчас они уже повзрослели, дочки вышли замуж и стали общаться с Зелихой. Ей очень тяжело находить с ними общий язык, а девочки выросли травмированными.

После этой истории я в 2011 году зарегистрировала автономную некоммерческую организацию «Права женщин» для помощи жительницам Северного Кавказа. Тогда многие поддержали меня, в том числе материально, потому что аналогичной НКО не было ни в нашем, ни в других регионах.

Сейчас в организации работают десять сотрудников: семь адвокатов, бухгалтер, водитель и директор. У каждого из них есть личная история, из-за которой для них важно помогать женщинам в беде.

Также мы сотрудничаем с двумя психологами — детским и взрослым. Они дают психологические консультации и проводят долгосрочную терапию. Среди частых запросов — страх, тревога, депрессивное состояние, панические атаки.

Еще психологи предоставляют свои заключения в суде. Найти таких специалистов сложно: недавно на одном из процессов нашему детскому психологу пять часов подряд пришлось отвечать на вопросы суда, органов опеки и обеих сторон процесса. Это очень нелегко, потому что их задают, только чтобы найти нестыковки в заключении. Также важно, что наши психологи знают особенности кавказского менталитета и учитывают их в работе.

Наш водитель и двое из адвокатов — мужчины. Они не стесняются помогать женщинам, даже наоборот. Мы, в свою очередь, тоже рады им в нашей команде. В наших реалиях иногда само присутствие мужчины рядом дает ощущение, что тебя поддерживают.

Еще два адвоката помогают организации в сложных делах, когда нужно экспертное мнение.

Чаще всего женщины обращаются к нам по семейным вопросам. Это расторжение брака, взыскание алиментов, определение места жительства ребенка и порядка общения с ним, лишение и ограничение родительских прав. Также мы консультируем по жилищным и наследственным вопросам, по получению социальных услуг для людей с инвалидностью.

Занимаемся трудовыми спорами, если увольнение было по дискриминирующим основаниям — в случае сексуальных домогательств. Помогаем женщинам и детям при любом виде насилия: физическом, экономическом, психологическом или сексуализированном.

Мы даем консультации по телефону  для всех — вне зависимости от региона. А также очно: у нас есть основной офис в Грозном и дополнительный в Пятигорске, где дважды в неделю принимает наш юрист.

В среднем каждый из юристов проводит около 30 консультаций в месяц, то есть всего у нас больше 2000 консультаций за год. Мы всегда консультируем бесплатно. Также мы пишем заявления, обращения или запросы в различные государственные органы и при необходимости представляем подопечных в суде.

Я тоже веду дела и консультирую по телефону женщин из разных уголков страны и мира. Например, за последние несколько дней я помогала звонившим из Петербурга, Новосибирска и даже Азербайджана. Сейчас у меня в производстве восемь дел, а вот в 2015 году могла вести 21 дело сразу.

В среднем один наш адвокат ведет от семи до десяти дел за год. Прежде мы могли вести от ста дел, но сейчас не можем себе этого позволить. Поэтому выборочно берем только самые тяжелые ситуации, а других подопечных сопровождаем рекомендациями.

К сожалению, у нас не всегда хватает денег, чтобы оплатить труд и командировки адвокатов. Организация живет только на частные пожертвования и на скромные гонорары от наших заявительниц.

Мы с командой помогаем уже больше десяти лет и продолжаем работу несмотря на финансовые трудности. За судебное представительство мы просим заплатить от 10 до 30% гонорара адвоката — от 10 000 до 35 000 ₽ — в зависимости от того, сколько подопечная может себе позволить.

Бывает, что у женщины вообще нет денег и она даже за дорогу не может заплатить. Если у нас есть возможность, стараемся не брать с нее деньги.

Однажды меня спросили, сколько нужно денег, чтобы АНО «Права женщин» продолжила работу.

Мы подсчитали, что для полноценной работы в одном регионе нам нужно 5 млн рублей в год. Сейчас благодаря частным жертвователям мы собираем около 500 000 ₽. Будь у нас больше средств, мы бы могли нанять юристов, которые уже хотят с нами работать, и приглашать адвокатов на процессы в других городах.

Кроме того, мы ведем эмоционально сложные дела, что отражается на нашем психологическом здоровье.

В судах нам удается отстоять интересы всех, кто обратился к нам, — этот результат очень радует и поддерживает нас. Только в 1% дел мы не смогли доказать правоту подзащитных из-за давления сверху или коррупции, но в этом случае мы все равно обжалуем решение и боремся дальше.

Примерно в трети случаев нам приходится прикладывать двойные и даже тройные усилия, чтобы добиться результата. Дела о взыскании алиментов и расторжении брака решаются легко, а вот раздел имущества, определение места жительства ребенка и порядка общения относятся к категории трудных вопросов.

Иногда ответчик не приходит в суд, и процесс затягивается. Бывает, что опека выступает на стороне отца и тоже под разными предлогами откладывает процесс. Из-за этого разбирательство по гражданскому делу, которое в первой инстанции должно по закону занять пару месяцев, затягивается на один-полтора года. При этом все это время дети находятся не с матерью, их могут негативно настроить против нее.

Бывают и другие трудности: часто приставы не исполняют судебное решение о передаче ребенка матери, мотивируя это тем, что дети отказываются идти к ней. Обычно это происходит так: сидят отец, мать, психолог, приставы в камуфлированной форме при оружии, представитель органов опеки и педагог. Такое количество людей, естественно, приводит в шок маленького ребенка.

Все следовало бы делать по-другому: пригласить психолога, который специализируется на семейных делах, и дать матери возможность без посторонних спокойно поговорить с детьми. Но приставы завалены работой, они не хотят тратить время.

Мы обжалуем бездействие, тоже выигрываем, но решения так и не исполняются. Нередко сотрудники подразделения по делам несовершеннолетних и органов опеки из мужской солидарности подсказывают отцам лайфхаки, как уклониться от исполнения решения.

У нас есть судебное разбирательство, которое длится уже семь лет. Четверых детей после смерти отца отдали их дедушке. Суд уже давно определил место их жительства с матерью, но мы постоянно бьемся, чтобы оставить это решение в силе. Нам приходится обжаловать бездействие органов опеки или приставов и оспаривать незаконную опеку, которую оформляет дедушка. У адвоката матери было восемь разных судебных разбирательств по этому делу, которые не связаны своими требованиями.

Одна из наших подопечных, чьего бывшего мужа лишили родительских прав, судится уже 12 лет. И несмотря на решение Европейского суда по правам человека в ее пользу, оно не исполняется. Мать больше десяти лет не видит своего сына, а ребенку 16 лет, и он уже не хочет с ней общаться.

Женщина признается, что ходит в суд как на работу, она очень подавлена. Зная судебную практику, я понимаю, что решение не будет исполнено, поэтому советую ей отпустить ситуацию, поскольку нельзя так жить.

В 2010 году через нас прошло более 2000 детей. Многие из них уже выросли — и сейчас сталкиваются с проблемами в своих семьях, потому что были травмированы. В последние годы на Кавказе стало гораздо больше разводов. Я считаю, что это именно из-за того, что мы не уберегли этих и других детей от разлуки с родителями.

В кавказской семье мужчина по-прежнему остается главным, а матери вынуждены бороться за своих детей. Недавно я была на встрече с уполномоченным по правам человека в Чечне. Я просила его поставить на уровне руководства вопрос о правах матери на воспитание ребенка.

За годы нашей работы гендерная ситуация на Кавказе меняется медленно. Но я вижу, что женщины стали увереннее и уже не боятся защищать свои права.

Когда мы только начинали работать, наши подопечные спрашивали, действительно ли можно, чтобы ребенок жил вместе с матерью. Сейчас семейными делами завалены все суды. Я искренне радуюсь каждому, которое нам удается довести до конца в суде и на этапе исполнения решения.

Расскажу об одной из наших подопечных — матери четырех дочек. Когда она была беременна в последний раз, муж разозлился, что она не родит ему сына, и избил. Она ушла из семьи, чтобы сохранить ребенка. После этого она обратилась к нам, чтобы супруг не смог продать жилье, оформленное на ее имя. Мы выиграли это дело.

Отец не признал младшую дочку, а старшим запретил видеться с матерью. Несколько лет ей удавалось украдкой встречаться с девочками в школе. Когда муж узнал об этом, пришел туда с оружием, чтобы заставить учителей не разрешать встречи. Муфтият  и подразделение по делам несовершеннолетних потребовали, чтобы отец не запрещал девочкам общаться с матерью, но это не помогло.

Из-за стресса и агрессивной атмосферы в доме отца у старшей дочери начались проблемы со здоровьем. При рассмотрении дела об определении места жительства детей нам удалось доказать, что девочки хотят жить с матерью и для них это будет лучше. Суд встал на нашу сторону, и все три дочки вернулись к маме. Долгое время они работали с нашими психологами, которые помогли восстановить отношения и справиться с последствиями пятилетней разлуки.

Я продолжаю общаться с этой семьей. У девочек все хорошо: они учатся, а старшая недавно вышла замуж. Постепенно они налаживают отношения и с отцом. Мать и дочки очень благодарны нам, всегда поздравляют с праздниками и скидывают мне фотографии. Ради этого мы и продолжаем работать.