3 истории мужчин, которые работают в помогающих женщинам НКО

По статистике в российских благотворительных фондах только 30% волонтеров и сотрудников — мужчины.

Особенно редко представители мужского пола работают в некоммерческих организациях, которые специализируются на помощи женщинам: например, поддерживают переживших домашнее насилие или попавших в трудную жизненную ситуацию. Но есть и исключения.

Для Т⁠—⁠Ж я поговорила с мужчинами — сотрудниками таких фондов. Они рассказали, чем занимаются, как работа повлияла на их взгляды и как часто они сталкиваются с предрассудками.

Я веду частную адвокатскую практику с 2004 года и обычно занимаюсь уголовными делами. В 2017 году Нижегородский женский кризисный центр, который оказывает бесплатную психологическую и юридическую помощь столкнувшимся с насилием и жестоким обращением, искал женщину-адвоката.

Фонд опасался, что мужчина не поймет их специфики или не захочет сотрудничать. Одна из моих коллег получила предложение, но не смогла его принять и порекомендовала меня. Я связался с центром, пообщался — и меня взяли на работу.

Мы помогаем людям в отношениях, в которых есть абьюз, преследование, доминирование, насилие, постоянное давление. Увы, в России не ведется статистика таких случаев и нет информации, сколько бытовых конфликтов привели к уголовным делам. Но это значимая проблема, которой нужно уделять внимание.

В начале работы я не был знаком с проблемой домашнего насилия, и у меня были разные предрассудки. Я не понимал, почему женщина не может просто выйти из абьюзивных отношений, если они ее не устраивают. Мне казалось, если она так долго терпит, вероятно, у нее проблемы с психикой или мировосприятием. Из-за этого ощущал легкую настороженность — опасался, что не смогу наладить контакт с клиентками.

Поработав в центре и послушав о делах коллег, понял, что в таких отношениях может оказаться любой человек. И чтобы выйти из них, ему нужна помощь.

В 2022 году НЖКЦ поддержал 753 человека, которые столкнулись с проблемой абьюзивных отношений и домашнего насилия. В первую очередь пострадавшие получили психологическую помощь. Также у нас есть квартира-убежище, где женщина может временно укрыться от обидчика при преследовании. Адрес засекречен: его знают несколько человек в центре — и я не в их числе.

При необходимости к помощи подключаются юристы. В 2022 году мы провели 452 очные и онлайн-консультации. Чаще всего проблемы удается решить в гражданском производстве. Например, если абьюзер не хочет платить алименты, не дает развод или пытается забрать детей, чтобы через них давить на партнершу.

Когда проблему можно решить только в плоскости уголовного кодекса, привлекают меня и других женщин-адвокатов. В среднем ко мне попадает одно дело в три-четыре месяца. Основная часть обращений — это физическое или сексуализированное насилие. Также сталкивался с ситуациями преследования, кражами и насилием над несовершеннолетними детьми.

Наш приоритет — не привлечь кого-то к ответственности, а защитить интересы пострадавшей. Иногда достаточно добиться возбуждения уголовного дела, чтобы удалить обидчика от женщины или чтобы он начал мирно решать вопросы. В этом случае можно не доводить дело до суда или добиться обвинительного приговора без серьезных санкций. Даже небольшой штраф действует охлаждающе.

Увы, иногда нам только остается привлечь обидчика к ответственности. Так, однажды у меня было дело, когда мужчина убил родителей клиентки и покушался на нее и ее дочку. Мы добились, чтобы его приговорили к лишению свободы на 23,5 года. Сейчас он в тюрьме.

У меня было около десятка дел, большинство из которых я довел до обвинительного приговора. В двух случаях, где было известно о сексуализированных действиях в отношении несовершеннолетних, отказались возбуждать уголовные дела. В них не было других доказательств, кроме показаний самих детей.

Часть дел легко доводить до результата, особенно когда есть явные улики, например следы побоев. Если же доказать вину обидчика тяжело или его трудно поймать, то приходится биться над делом месяцами или даже годами из-за нежелания правоохранительных органов его расследовать.

Так, я уже третий год веду дело против мужчины, который не смирился с расставанием и удаленно преследует бывшую возлюбленную. Он отправил ей несколько тысяч электронных сообщений с угрозами, организовал за ней слежку, несколько раз по его заказу повреждали ее машину, а в 2023 году автомобиль сожгли.

В его отношении не возбудили уголовное дело: правоохранительные органы понимают, кто виноват, но знают, что не докажут этого. Дело в том, что преследование ведется удаленно и анонимно, с программами, чьи сервера находятся за рубежом, откуда нельзя получить информацию.

Кроме того, сам мужчина не приезжает в Россию, поэтому допросить его невозможно. Полицейские не хотят получать минус в отчетность, а женщина продолжает страдать. К счастью, такой тяжелый случай у меня только один и мы продолжаем по нему работать, поскольку есть зацепки.

Юридических механизмов защиты для жертв домашнего насилия не хватает. Иногда понятно, что преступление вот-вот произойдет, но когда говоришь об этом полиции, то они заявляют, что еще ничего не случилось. А когда случается, часто уже поздно что-то делать.

Моя давняя мечта — обязать правоохранительные органы отчитываться не только по числу раскрытых преступлений, но и по неправомерным отказам в возбуждении уголовных дел. Так, мне часто отказывали по надуманным причинам, после чего прокуратура признавала мою правоту. Если бы в отчетности появилась строка о неправомерном отказе в возбуждении уголовных дел, полицейские каждый раз бы думали, прежде чем так поступать.

Принято считать, что абьюз — удел маргинальных семей, но это не так: к нам обращаются разные женщины. Среди них есть пострадавшие с высшим образованием и хорошим доходом, высокопоставленные сотрудницы и предпринимательницы. На мой взгляд, их объединяет внутренняя неготовность защищать себя — жестко ответить на угрозу в свой адрес. И это даже большая проблема, чем недостаточная юридическая защищенность.

Для меня стало открытием, что у пары, которая внешне выглядит нормальной, в реальности все может быть отвратительно. Трагедия может происходить рядом с нами, в соседней квартире, а мы даже не будем понимать, насколько там все плохо. Если о насилии известно, нужно вмешаться: как минимум поговорить с пострадавшей о проблеме и дать телефон нашего центра  или службы психологической помощи.

Я никогда не сталкивался со сложностями в работе из-за своего пола. Слышал о нескольких клиентках, которые зажимались при виде любого мужчины и не могли иметь с ними дела из-за серьезных психологических травм. Им оказывали помощь другие юристки. Но по всем моим обращениям мне удавалось работать без затруднений.

Мне сложно выслушивать некоторые истории и понимать, в какой тяжелой ситуации оказались мои клиентки. Справляться с этим помогает любовь к жизни, миру и людям. Вести адвокатские дела всегда непросто. Но эмоционально мне даже легче работать с кейсами Нижегородского женского кризисного центра, чем с прочими в моей практике, потому что я защищаю потерпевших.

Окружающие относятся к моей деятельности спокойно — работа как работа, кто-то высказывает одобрение. А сам я считаю, что занимаюсь полезным и нужным сейчас делом.

Я окончил бакалавриат по рекламе и связям с общественностью, и еще с первого курса стал работать по специальности. Занимался пиаром и ивент-менеджментом: бронировал площадки для мероприятий, договаривался со спикерами, продавал билеты, организовывал коммуникацию со СМИ и вел аккаунты в соцсетях.

В 2022 году я увидел вакансию ассоциации Е.В.А. — негосударственной сетевой организации, которая помогает женщинам с ВИЧ-инфекцией или другими социально значимыми заболеваниями. Они искали координатора фандрайзинга и бизнес-партнерств. До этого я сотрудничал с международным фестивалем, которому помогал находить в Петербурге российских бизнес-партнеров. Поэтому обязанности на этой позиции были для меня знакомы.

Я не искал прицельно работу в некоммерческой организации, но меня обрадовало, что я смогу применить свои знания и навыки для помощи женщинам. У меня не было предубеждений относительно тематики проекта: проблема ВИЧ уже давно перестала быть маргинальной — это серьезная эпидемия, с которой нужно бороться.

Я вырос в одном из самых пораженных ВИЧ регионов — городе Новокузнецке Кемеровской области  . Мои родители с детства запугивали меня этим заболеванием.

Входом в тему для меня стала и массовая культура. Я помню, как читал в соцсетях новости об американском актере Чарли Шине, который заразился ВИЧ, или размышлял, как жил с болезнью вокалист Queen Фредди Меркьюри. Уже тогда мне было любопытно, почему для вируса не нашли лечения, и подростковый интерес привел меня в интернет в попытках найти больше информации.

Уже в 16—17 лет я был встроен в ВИЧ-повестку, знал основные пути передачи болезни и статистику. Но когда в сентябре 2022 года устроился работать в Ассоциацию, был удивлен, что 37,6% зараженных — женщины и что их доля с каждым годом растет. Е.В.А. занимается важным делом и помогает бороться с ВИЧ. Мы работаем не только с женщинами, но большинство проектов нацелено на них.

Наш основной формат работы — равное консультирование. У нас налажены контакты с государственными медицинскими учреждениями, и если пациентке подтверждают диагноз, то направляют к нам. В ассоциации ей назначают равную консультантку, которая уже давно живет с ВИЧ, возможно, завела семью, родила здоровых детей. Своим примером она мотивирует тех, кто только узнал о своем заболевании, не бояться лечения.

Особое внимание мы уделяем беременным женщинам, которые во время скрининга узнали, что у них ВИЧ. Мы сопровождаем их в медицинские учреждения и предоставляем заменители грудного молока в тех регионах, где не помогает государство. Отказ от грудного вскармливания значительно снижает риск передачи ВИЧ от матери к ребенку.

По классификации ООН есть ключевые группы населения, особенно уязвимые к ВИЧ: употребляющие наркотики, секс-работницы, вышедшие из мест лишения свободы и мужчины, практикующие секс с мужчинами. Мы через разные каналы или НКО организуем выездные тестирования для этих людей. Их проводит равная консультантка, которая при положительном результате направляет в государственный СПИД-центр для контрольного тестирования или диспансерного наблюдения.

Когда мы занимались подготовкой тренинга по профилактике ВИЧ среди секс-работниц и приглашали их через представителей поддерживающих эту группу НКО, для меня стало открытием, что такие организации в принципе существуют.

Совсем недавно завершился проект «Из виртуальности в реальность», который мы делали три года в пяти областях РФ. Мы искали пациентов, которые «потерялись» из диспансерного наблюдения. Мы консультировали их и старались вернуть в систему оказания помощи. Так 8519 найденных пациентов вернулись к приему антиретровирусной терапии.

Ассоциация проводит выездные тестирования и реализует много информационных кампаний на разную аудиторию. Например, мы вписываемся в городские фестивали: в 2022 году участвовали в марафоне «ВМЕСТЕ L1VE — 2022», приуроченном к Всемирному дню борьбы со СПИДом. У нас можно было пройти экспресс-тест и получить информационные материалы.

Для всех этих проектов нужны деньги. Я занимаюсь координацией фандрайзинга и бизнес-партнерств — простыми словами, привлекаю средства в ассоциацию как от обычных людей, так и от корпоративных доноров. Частные доноры — это в основном те, кого проблема ВИЧ задела лично: бывшие клиенты, которым мы помогли, их родственники и друзья или близкие тех, кто вовремя не обратился за помощью и умер. Для них мы ведем аккаунты в соцсетях, делаем рассылки, публикуем отчеты, чтобы они видели результаты нашей работы и продолжали помогать.

Мне кажется, что мало кто случайно решится поддержать ВИЧ-сервис. Когда кто-то стоит перед выбором, на какое ежемесячное пожертвование подписаться, есть много других достойных вариантов. Мы ведем информационную работу с населением, которое не затронула проблема ВИЧ, чтобы как можно больше людей узнали свой статус и рассказали близким о такой возможности.

Привлекать бизнес-партнеров для ассоциации сложно, потому что ВИЧ все еще стигматизирован. Я сталкиваюсь с предубеждением, что это болезнь маргинализованного слоя населения и не касается обычных людей. К сожалению, я пока не вижу общей тенденции к снижению стигмы.

Я стараюсь изменить это и объясняю, что помощь ВИЧ-сектору — это вклад в решение ряда других социальных проблем: бедности, социального сиротства, вопросов материнства и детства. Это поддержка здорового образа жизни через внимание к своему здоровью, регулярное наблюдение у врачей.

Также бороться со стигмой и привлекать партнеров помогает положительный пример работы с другими компаниями, которые не стесняются открыто поддерживать ВИЧ-сектор. Среди крупных корпораций, с которыми мы взаимодействуем, — социальный проект Яндекса «Помощь рядом». Я заполнил заявку на верификацию НКО в их системе, и мы ее прошли. Радует, что такая большая компания не стесняется ставить логотипы ВИЧ-сервисных организаций на свои сайты и заявлять: эти фонды — участники программы, мы предоставляем им деньги и свои сервисы.

Недавно меня посетила мысль, что у человечества и общества в целом есть ресурсы, чтобы остановить эпидемию ВИЧ. Посмотрите, как буквально за три года все забыли о COVID-19: для этого быстро применили ограничительные меры, разработали вакцину. Ведь пандемия коснулась всех.

ВИЧ тоже касается всех. Поэтому важно продолжать упорно и настойчиво стучаться в закрытые двери, рассказывать о важности профилактики и показывать, что с ним можно жить.

Мои друзья тоже довольно прогрессивные и поддерживают меня. В свободное от работы время я диджею и раньше занимался организацией вечеринок в Петербурге. У ВИЧ-фондов есть показатели тестирований, которые нужно провести в ночных клубах, и мы по возможности приглашали к нам одну из местных организаций. Раньше мы помогали таким НКО, а теперь я стал сам там работать, так что бывшие коллеги понимают, чем я занимаюсь.

О своей работе я долго не говорил родителям. Я боялся, что им, людям советской ментальности, придется долго объяснять, чем занимаюсь и почему это не опасно. Но когда рассказал, то не столкнулся с подобной реакцией.

Мне приятно осознавать, что мое образование и прошлый опыт работы могут пригодиться для решения важной социальной проблемы. Государство работает над снижением заболеваемости, потому что здоровье населения — одно из важных направлений национальной политики. Но для изменений в скором времени пока недостаточно предпосылок.

Кроме того, наша организация решает много других значимых задач помимо профилактики, например борется со стигмой и поддерживает уязвимые слои населения. А значит, нужно прикладывать больше усилий и делать больше проектов.

Я окончил бакалавриат в 2018 году и устроился в юридическую компанию, которая специализируется в сфере недвижимости и строительства. Спустя полтора года получил повышение с младшего юриста до юрисконсульта.

К тому времени я решил сменить работу и устроиться в некоммерческую организацию. Помогать людям — очень классно, и мне хотелось трудиться ради человеческих ценностей, а не финансового интереса.

Осенью 2021 года я увидел вакансию юриста в фонде «СИЛСИЛА», который оказывает бесплатную помощь в ситуации домашнего насилия мигранткам, беженкам и представительницам восточных культур. Насилие — это всегда плохо, и мне хотелось помочь людям, которые приезжают в Россию из-за рубежа.

Кроме того, организация только начинала работу: фонд был официально зарегистрирован в ноябре, а я увидел вакансию и подал заявку в октябре. Мне хотелось присоединиться к проекту в самом его начале. Меня пригласили на собеседование, где подробно рассказали о планах по развитию. Они мне понравились, и я устроился в фонд «СИЛСИЛА».

Сейчас в фонде девять сотрудников, и я единственный мужчина и единственный юрист. Уже на собеседовании понимал, что на мне будет много ответственности и большая нагрузка. Но я очень доволен: это помогает мне развиваться в профессиональном плане. В моей работе есть два направления: полное юридическое сопровождение НКО и юридическая помощь подопечным.

Со временем «СИЛСИЛА» стал называться «фондом поддержки и защиты людей в трудной жизненной ситуации», потому что приходилось помогать вообще всем, кому тяжело: например, финансово или морально. Бывает, к нам приходят, когда негде переночевать или нечего есть. Когда мы можем — помогаем сами, когда нет — доводим «за ручку» до коллег из других профильных НКО.

Очень много обращений о материальной помощи, но прямую финансовую поддержку мы оказываем в редких случаях. Например, купили авиабилет на родину для женщины из Узбекистана, которая 10 лет провела в трудовом рабстве в обычном продуктовом в Москве.

С февраля 2022 года у нас был большой наплыв запросов от беженцев из Украины — 39% обращений за год. Мы консультировали их по оформлению документов, поиску работы и жилья. В начале марта мы получали по 5—10 обращений в день. В среднем моя консультация занимает час, то есть 10 подопечных — это 10 часов непрерывной работы. С января 2023 года количество таких обращений уменьшилось.

Около 80% наших подопечных — женщины. Средний возраст — 25—45 лет, но обращались и 19-летние, и 70-летние. Бывали у нас подопечные из Африки, но основная аудитория — трудовые мигранты из стран Центральной Азии: Таджикистана, Казахстана, Кыргызстана и Туркменистана. Они приезжают в Россию, чтобы прокормить семью, и часто перевозят ее с собой.

Для приезжих сильный стресс оказаться в большом городе в стране с другой культурой, часто они не знают русского. И очень плохо, если это осложняется еще и домашним насилием. Это самая распространенная проблема, с которой я работаю в фонде как юрист.

Чаще всего обращаются из-за физического насилия. Но оно обычно сопровождается еще экономическим и психологическим. Причины побоев бывают разные, а иногда их вовсе нет: налила чай не так — ударил, пришел домой уставшим и что-то не так сказала — избил и выгнал из дома.

Такие женщины живут в мире, в котором муж решает даже то, что им носить и как говорить, запрещает работать, видеться с подругами, сидеть в соцсетях или выходить из дома. Это сопровождается эмоциональным давлением, манипуляциями. Бывает, что муж отбирает зарплату или пособия на детей.

В таких ситуациях важно сначала оказать поддержку — для этого у нас есть психологическая служба. Во вторую очередь оказываем информационную помощь. Мы объясняем, почему такая ситуация неприемлема, и узнаем, какой у клиентки запрос: уйти от обидчика, призвать к ответственности, взыскать моральный и материальный ущерб.

Мы не предлагаем судебного представительства. У нас нет на это ресурса, кроме того, это небезопасно для меня как юриста: есть риски угроз, преследования и других неприятных ситуаций.

Но мы готовы помочь на всех остальных этапах: проконсультировать, подготовить документы. Например, составить заявление на привлечение абьюзера к административной или уголовной ответственности. Мы даже готовы сопроводить подопечную в отдел полиции, если ей страшно, правда, таких запросов еще не было. Социального жилья у нас нет, но при необходимости направляем клиенток в фонды-партнеры.

Нашим подопечным часто сложно обратиться за помощью в ситуации насилия. Это не только страх, но и культурная особенность: им тяжело рассказать свою историю чужому человеку, потому что они приучены не выносить сор из избы. Женщине страшно, что кто-то узнает о ее обращении, что она «сдала родного мужа» или ее историю раскроют, а это уничтоженная репутация. Для многих развод даже хуже побоев.

Обычно подопечные очень зажаты, в том числе из-за языкового барьера: некоторые плохо или вовсе не говорят по-русски. Мы делаем все, чтобы нам доверяли, и гарантируем конфиденциальность.

Работники фонда подписывают соглашение, по которому обязуются не передавать информацию о клиенте. Я никогда не задаю вопросы личного характера, только юридически значимые, но если вдруг подопечной захочется выговориться — я выслушаю.

Часто клиентки обращаются к нам повторно — среди них есть те, кого мы консультируем с 2022 года. Многие обращения, словно нитью, связаны с проблемой насилия. Например, сначала женщина приходит к нам за помощью, чтобы уйти от мужа и привлечь его к ответственности. Затем ей нужно найти работу, после — устроить сына в детский сад. Или же она решает выехать за границу — и мы помогаем оформить загранпаспорт на ребенка.

Вторая по популярности причина обращений ко мне — вопросы семейного права: расторжение брака, определение места жительства ребенка, взыскание алиментов или раздел имущества. Около трети запросов касаются миграционного законодательства: получения разрешения на временное пребывание, вида на жительство, гражданства.

Работаю и с нарушениями трудового законодательства. Когда женщина устраивается на работу после того, как мужчина ушел из семьи или перестал ее обеспечивать, нередко она сталкивается с тем, что ей не выдают зарплату, выходное пособие, не отпускают отдыхать или отказываются разрывать трудовой договор. Также частая причина обращений — домогательства на рабочем месте.

Много вопросов поступает про выплаты: материнский капитал, по рождению и уходу за ребенком, для малоимущих семей. Еще я вел дела по получению социального жилья. В среднем мне приходит 10—15 обращений в месяц.

И очень хочу ей помочь, чтобы она как можно скорее вышла из этого положения. Моя основная задача как профессионала — сохранять спокойствие: я подхожу к работе с холодной головой, чтобы помощь была максимально полезна. Но внутри, конечно, я человек.

У нас в фонде есть психологи: я и другие коллеги можем обратиться к ним за консультацией. Я стараюсь отвлекаться от работы на хобби и семью — благодаря этому боль и эмоции спадают. Помогают спорт и прогулки.

Я всегда уважал права каждого человека — независимо от пола, расы, национальности, языка и происхождения. Но за два года работы в фонде мои взгляды на гендерные проблемы серьезно изменились. Я узнал, что определение насилия шире, чем я представлял. Оказалось, что это не только причинение физического вреда, оно может проявляться абсолютно по-разному.

Теперь в общении со знакомыми я начинаю замечать и выявлять какие-то негативные моменты — и говорю им, что это неприемлемо, объясняю почему. Часто они удивляются и отвечают, что ничего плохого не имели в виду.

Я никогда не подвергался критике из-за своей работы. Мое окружение всегда поддерживает меня и говорит, что я делаю благородное дело.

Клиентки иногда удивляются, когда видят меня: они ожидают, что с ними будет общаться девушка. Скорее всего, это связано со стереотипами, будто женщинам оказывают помощь только женщины, а мужчины — это про бизнес и зарабатывание денег. На удивление я никак не реагирую, чтобы не ставить подопечных в неловкое положение. Просто спокойно отвечаю: «Да, я юрист, чем могу помочь?»

Я замечаю, что сейчас проблема домашнего насилия более обсуждаема, чем 5—10 лет назад. Благодаря этому женщины лучше осведомлены о своих правах и учатся постоять за себя. Сейчас у мигранток из Центральной Азии есть смартфоны, они сидят в интернете, читают и обсуждают эту тему. Еще сравнительно недавно такое было невозможно.