Как я живу с пограничным расстройством личности и сколько трачу на ментальное здоровье

Меня зовут Саша, мне 23 года. У меня пограничное расстройство личности и еще пара психиатрических диагнозов.

В месяц на ментальное здоровье я трачу около 16 000 ₽. В этой статье я расскажу, на что идут эти деньги, как эти траты помогают мне чувствовать себя лучше, а также на каких услугах мне удается экономить.

Когда я позвонила в центр психологической поддержки, чтобы подобрать психотерапевта, меня попросили указать, какое деструктивное поведение для меня характерно. Сотрудники центра перечислили шесть пунктов в качестве примера: бесконтрольное переедание, суицидальное поведение, импульсивное поведение, употребление алкоголя или наркотиков, беспорядочные сексуальные связи. Я ответила: «Все перечисленные».

Тогда я уже знала, что у меня пограничное расстройство личности, но еще не нашла способы жить с ним. Врачи предлагали неэффективные схемы лечения, а близкие винили во всех проблемах мой характер. Их можно понять: со стороны я милая и стеснительная девушка с тонким голосом, которая почти никогда ни с кем не спорит. Другим сложно предположить и понять, какие бури случаются внутри меня.

Тревожность и социофобия. Я с детства гиперчувствительна, и у меня всегда были сложные отношения с окружающими. Это началось еще в детском саду, а в школе лишь усилилось. Мне было сложно отвечать на уроках и проявлять инициативу. Мне часто ставили плохие оценки, и я привыкла смотреть на себя глазами недовольных учителей. Тогда я не осознавала, что у меня повышенная тревожность и социофобия, а эти качества сильно влияли на мое поведение. Чем хуже были мои оценки, тем страшнее было отвечать и ходить на уроки. Выходом казалось поведение, за которое школьниц обычно осуждают. Пока мои одноклассники играли на переменах в догонялки, я пила со старшеклассниками пиво в подъездах.

Я предпринимала несколько попыток взяться за учебу, но никогда не находила достаточной поддержки. Когда я хорошо выполняла работу, учителя ставили мне плохие оценки по инерции — они были уверены, что я списала. А иногда мне снижали оценки из-за очень мелких недочетов. Эти события вызывали у меня бурю эмоций и опустошали. Я ненавидела себя и других людей. Постоянно чувствовала агрессию, гнев, страх.

Самоповреждающее поведение. В какой-то момент я начала повреждать свое тело. Это было универсальным способом наказать себя, снизить интенсивность эмоциональных переживаний о собственной никчемности и почувствовать себя живой.

При физических повреждениях у человека выделяется эндорфин — гормон, уменьшающий боль и улучшающий эмоциональное состояние. Я прокалывала швейной иголкой губы по несколько раз, когда мне становилось невыносимо одиноко и больно. Я резала себе руки в ванне под горячей водой — это отвлекало от страданий и потоков негативных мыслей. Я не обращала внимание на все новые шрамы и потоки крови. Такой метод отвлечься быстро стал привычкой.

Параллельно с этим развивалась булимия — периоды неконтролируемого переедания чередовались у меня с долгими голодовками. То, что я выдерживала длительные периоды без еды, давало мне чувство уверенности в своей внешности и даже превосходства. Но даже это не помогало, когда мне предстояло общение с кем-то или какое-то важное событие. Мне было настолько тревожно, что приступы диареи случались по 4—5 раз подряд за час до выхода из дома. От мысли сходить в школьный туалет я тревожилась еще сильнее.

Диссоциация. В одиннадцатом классе у меня начались отношения с 21-летним парнем. Один из симптомов пограничного расстройства — это диссоциация со своими телом или личностью. Мне сложно выражать свое отношение к чему-то и часто кажется, что события происходят не со мной.

Только спустя годы я поняла, что эти отношения были разрушительными для моей психики. Однажды тот парень насиловал меня семь дней подряд, а я думала, что сама виновата. Уже потом я поняла, что неуверенные в себе люди многих отталкивают, но они удобны для абьюзеров.

Со временем мое состояние стабилизировалось. Я рано или поздно уходила от людей, которые негативно влияли на мою психику. Меня поддерживали родители, а кроме того, у меня были друзья, которые от меня не отворачивались. Мне удалось поступить в университет на филологию и успешно закончить обучение. Это было очень сложно: я почти всегда была в депрессивном состоянии и страдала от булимии. К счастью, на последнем курсе она перешла в ремиссию.

Несмотря на то что мое состояние со временем улучшилось, типичные черты пограничного расстройства личности по-прежнему со мной. Я часто испытываю сильный необоснованный гнев, погружаюсь в тяжелые воспоминания, конфликтую с людьми, не до конца понимаю, кто я и что я чувствую. Мое состояние быстро и непредсказуемо меняется. Путь от бесконечной любви до ненависти к человеку может занять один час.

Проблемы с профессиональной идентичностью. Но, конечно, пограничное расстройство проявляется не только в проблемах в общении. Также у меня есть проблемы с профессиональной идентичностью. Я до недавнего времени ни разу не работала по профессии, не задерживалась ни на одной работе больше чем на полгода. У меня никогда и ни в чем не было стабильности: ни в зарплате, ни в количестве еды и алкоголя, ни в отношениях. Мне очень сложно находить баланс в жизни, и не каждый психолог мне может с этим помочь.

Time однажды написал, что психологи больше всего боятся пограничных расстройств и многие понятия не имеют, как их лечить. Как заметила психолог Марша Линехан, люди с таким расстройством — это аналог пациентов с ожогами третьей степени. У них попросту отсутствует эмоциональный кожный покров, и даже малейшее касание или движение причиняет им невообразимые страдания. Тем не менее уже есть способы облегчить их состояние с доказанной эффективностью.

Вот как начинался мой путь адаптации.

Я долго оттягивала поход к психотерапевту. С одной стороны, я сомневалась, что мои проблемы значимы, с другой — боялась, что врачи увидят мои руки и отвезут в психушку. Я всегда просила не вызывать скорую, когда друзья забинтовывали мои свежие порезы.

Но во время учебы в университете, зимой 2019 года, мне стало очень плохо, я перестала выходить из дома, общаться с людьми и не могла готовиться к сессии. Я пыталась взбодрить себя хотя бы едой: у меня начался приступ компульсивного переедания. За четыре месяца я набрала 14 килограммов.

Первый психотерапевт. Вместе с мамой я пошла к психотерапевту, которого ей посоветовали. Он поговорил сначала со мной, а потом с мамой. Разговор был приятный, меня не осматривали и не взвешивали. Маме сказали, что в целом все не так уж плохо и специалист не увидел суицидального настроя. Хотя, как я узнала позже, риск самоубийства невозможно предсказать в случае отдельного пациента. Антидепрессант, который мне выписали, я перестала принимать через месяц. Я не рассказала врачу всего и не доверяла его рекомендациям.

Второй психотерапевт — в районном ПНД. Только через год я решилась начать регулярную психотерапию. Тогда я жила в Минске и обратилась в районный психоневрологический диспансер. Можно было посещать врача бесплатно, но медсестра меня предупредила: потом могут возникнуть проблемы с трудоустройством и с получением водительских прав. Я знала, что теоретически в моем случае таких проблем возникнуть не должно, но на практике все равно случаются неприятные истории. Всех рисков можно избежать, если ходить на консультации анонимно, то есть платно. Одна консультация в переводе на российскую валюту обходилась мне в 500 ₽.

Я тогда очень плохо представляла, какими должны быть консультации психотерапевта, поэтому не сразу поняла, что что-то не так. Наши сессии проходили в кабинете, в котором все время сидела медсестра. Однажды, когда я разговаривала с терапевтом, она внезапно засмеялась. В другой раз в кабинет зашла санитарка, которая не могла настроить свой телефон, и все кинулись ей помогать. Я была слишком зажатой, чтобы говорить о своем недовольстве и продолжала ходить и продлевать рецепт на антидепрессанты.

В какой-то момент я сообщила психотерапевту, что устроилась работать клинером, а он меня поправил: «То есть уборщицей». После этого в его кабинете я не появлялась. Всего эти консультации продолжались четыре месяца, я потратила на них около 8000 ₽.

Третий психотерапевт. По рекомендации подруги я нашла другого специалиста — гештальт-психотерапевта. Он тоже принимал в госучреждении, но и там можно было сохранить анонимность, если консультироваться платно. К тому же сессии тоже стоили недорого — около 1000 ₽. Я продолжала пить антидепрессант, который мне выписал предыдущий терапевт. Новый специалист никак не корректировал это медикаментозное лечение, хотя и не замечал значительных перемен в моем поведении.

В какой-то момент я осознала, что стала необычайно активна: набирала много работы, проводила все свое время в офисе и в тренажерном зале, испытывала зверский голод, а еще начала рискованно себя вести — у меня начались беспорядочные сексуальные связи с незнакомыми людьми. Уже позже я узнала, что это состояние приподнятого настроения, постоянного риска и непомерной активности называется гипоманией, а у меня есть еще один диагноз — биполярное расстройство второго типа.

Это расстройство, при котором жизнь человека подчиняется циклам из депрессий и гипоманий — состояний, когда появляется эйфория, ненормально высокий уровень энергии и настроения. Гипомания часто сопровождается рискованным поведением, сложностями с концентрацией, повышенной раздражительностью. При биполярном расстройстве второго типа во время гипомании человек не теряет связь с реальностью, но эпизоды депрессии долгие и тяжелые.

В состоянии гипомании люди часто не понимают, что что-то не так, и не обращаются к специалисту. Кажется, что все в порядке, а если делаешь что-то спонтанное или глупое, принимаешь свои поступки просто и без подозрений.

Когда гипомания прошла и приподнятое настроение, наслаждение жизнью и энергия стали меняться на противоположные состояния, я решила, что нужно найти нового психиатра и под его контролем отменить антидепрессанты. Мне казалось: раз мне так плохо, значит, они не работают.

Тогда я уже переехала в Москву и обратилась к психиатру из Mental Health Center. Одна консультация стоила 6000 ₽.

Психиатр выслушала мою историю и поставила три диагноза: расстройство пищевого поведения, пограничное расстройство личности и биполярное расстройство. Она полностью изменила мое лечение, добавив нормотимики — лекарства, которые стабилизируют настроение. Также она снизила дозировку антидепрессанта, который вскоре надо было перестать принимать совсем. Последнее было большой ошибкой.

Спустя две недели после окончания их приема я почувствовала себя так плохо как никогда. Сессии с гештальт-терапевтом не помогали совсем. Было очень сложно разговаривать, я с большим трудом добралась до клиники на прием к психиатру — сил, желания, веры не было совсем.

Тогда психиатр снова изменила мою схему лечения и сказала: «Я настоятельно рекомендую сменить психотерапевта и попробовать ДБТ. Иначе вы можете искать другого психиатра».

Диалектическая бихевиоральная терапия, или ДБТ, — это разновидность когнитивно-бихевиоральной терапии, она точно так же направлена на работу с деструктивными убеждениями и заменой их на более полезные. Ее в 1980-х создала психолог Марша Линехан, которая и сама страдает пограничным расстройством личности. Сейчас ДБТ используется при работе с самыми разными проблемами, но она по-прежнему считается эффективной для людей с высоким риском самоубийства.

В ДБТ предполагается, что люди с пограничным расстройством личности не обладают важными навыками межличностного общения, саморегуляции, не умеют адекватно реагировать на стресс, а также воспринимают мир искаженно и обладают черно-белым мышлением. Цель такой терапии — научить человека нащупывать эмоциональный баланс и самостоятельно регулировать свое состояние в сложные моменты.

Слово «диалектическая» значит, что ДБТ одновременно работает над двумя на первый взгляд противоположными целями: принятием своих проблем и изменением поведения. Это может выражаться так: терапевт помогает человеку понять и принять его особенности, но при этом указывает, что свои навыки можно улучшить. Другая отличительная черта этой терапии — практики осознанности. Они используются в ней в качестве ключевого компонента.

Уже есть немало исследований, подтвердивших эффективность ДБТ при пограничном расстройстве личности. Она снижает риск самоубийства и количество эпизодов причинения вреда собственному здоровью.

ДБТ нельзя назвать лечением пограничного расстройства, потому что оно не лечится, но этот подход помогает научиться жить с такими особенностями. Согласно немецкому исследованию, 77% пациентов с таким расстройством после года ДБТ-терапии больше не подходят под описание диагноза.

Я искала как индивидуального ДБТ-терапевта, так и групповые занятия. С терапевтом получилось относительно быстро. Я обратилась к специалистке, которую мне посоветовала психиатр. Одна консультация обходится в 4000 ₽ — сначала мне показалось, что это дорого. Но с этим терапевтом я чувствую изменения и прогресс.

4000 ₽

я плачу за одну консультацию с ДБТ-терапевтом

C группой сначала не складывалось. После переезда в Москву мне было одиноко. Я мизантроп и социофоб, но все равно нуждаюсь в близких и доверительных отношениях с подходящими мне людьми. Группа помогает не только ужиться с собой, но и найти круг единомышленников, которым не нужно будет объяснять, чем живешь.

Психиатр рекомендовала мне посмотреть сайт российского сообщества ДБТ. Там можно найти список команд с практикующими терапевтами из разных городов, имена специалистов и их контакты. Я отправила рассылку всем командам из Москвы. Мне ответили, что в одной из них через несколько месяцев освободится место и можно будет присоединиться к группе.

Параллельно я пыталась искать группу через центр, в котором наблюдаюсь у психиатра. Клиника была уже знакома и не так страшна, как новое место и новые люди. Я обращалась несколько раз, но, к сожалению, свободных мест не было. Можно было записаться в лист ожидания, но неизвестно, сколько придется ждать.

Следующий вариант — известная площадка b17.ru, но там я не нашла подходящих для себя вариантов. Возможно, потому что я слишком предвзята по отношению к окружающим.

Можно проходить групповую ДБТ-терапию в психиатрической клинической больнице № 4. Я пыталась попасть в группу, но лист ожидания составлял на тот момент под 100 человек.

Я продолжала постоянно гуглить подходящее место, но безрезультатно. Гораздо легче найти группы по другим вопросам: расстройство пищевого поведения, зависимости, социальное общение и многое другое. И это можно понять — с «пограничниками» могут работать далеко не все специалисты.

Чтобы не запустить свое состояние, я решила обратиться в группу поддержки для людей с биполярным расстройством «Воскресный БАР». Встреча стоит 300 ₽, это очень бюджетно и удобно — можно посещать как онлайн, так и офлайн в разных городах. Но к сожалению, у меня с группой не срослось. Когда я рассказывала свою историю, другая участница написала в чате: «Она так долго говорит, я щас усну))», а потом голосом добавила, что ей не понравился мой монолог. Для кого-то это было бы мелочью, но не для меня.

У людей с пограничным расстройством очень шаткая самооценка. Она очень зависит от оценок других людей. Такое резкое высказывание повергло меня в шок и обесценило мои опыт и чувства. Стыд от критики и парализующее бессилие из-за нее всегда заставляли меня считать свою жизнь недоразумением. Организаторы группы поддержали меня, но я не смогла больше в ней заниматься.

Тем не менее от той группы была польза: от ее участников я узнала, что существует телеграм-чат для поддержки людей с пограничным расстройством от подписчиков психиатра и психолога Евгении Стрелецкой. Подписчики там организовывают тренинги поддержки сами, без специалиста. Сначала я не рискнула пробовать, хотя спустя несколько месяцев поняла, что это самый лучший формат для меня.

Сперва я сделала выбор в пользу группы из российского сообщества ДБТ, в которой обещали свободное место через несколько месяцев.

Традиционно групповой курс по ДБТ рассчитан на 24 недели. В группах от шести до десяти участников. Перед тем как вступить, нужно встретиться с терапевтом несколько раз. Первая встреча — ознакомительная и бесплатная, на ней рассказываешь о себе, своем запросе и диагнозе. На ней же рассказывают о структуре занятий тренинга, стоимости и частоте встреч, отвечают на появившиеся вопросы. Тренинг навыков проходит каждую неделю, стоит 10 000 ₽ в месяц и оплачивается вперед, чтобы стимулировать участников на посещение.

Вторая и третья встречи — подготовительные предтренинги для участников. Первый предтренинг проводится индивидуально: на нем рассказывают правила, наблюдают за реакцией на примеры из жизни, уточняют еще раз запрос и цели. Он шел два часа и обошелся мне в 3500 ₽. Честно говоря, он мне не понравился: он больше был нужен ведущему терапевту, чтобы обезопасить себя и моих потенциальных соучастников. Мне было очень жаль так потратить эти деньги.

Второй предтренинг проходил вместе с другими участниками и стоил 2500 ₽. Он был посвящен навыкам осознанности. Нам рассказывали, как безоценочно наблюдать за своими реакциями, фокусироваться на настоящем моменте и как находить баланс между эмоциональным и рациональным: не быть слишком рассудительным или зависимым от настроения. Здесь я тоже осталась недовольна. Предложенные практики конкретно мне не подходили. Плюс было похоже, что половину участников заставили прийти на тренинг. Они были безынициативными и не начинали говорить, пока не назовут их имя.

Я также не почувствовала связи с терапевтами. Они говорили чрезмерно вежливо и были подчеркнуто аккуратны в выражениях. Из-за этого было ощущение, будто меня в чем-то подозревают, а еще проверяют, какой у меня уровень в игре под названием «Пограничная жизнь».

Я решила уйти из этой группы и попробовать тренинги, которые самостоятельно организовывают люди с пограничным расстройством. В такой группе нет тренера-психотерапевта, ведущим выступает участник группы. Каждое занятие эта роль переходит другому участнику. Я вступила импульсивно в первую попавшуюся группу — хотелось скорее начать практиковаться в навыках.

Первый опыт был не слишком удачным. Встречи проходили онлайн, почти никто не имел опыта в тренингах. Структура была размытая и растянутая. Каждую встречу к нам присоединялись разные участники, так что приходилось тратить часть времени на повторные знакомства. Невозможно было собрать всех в один день, определить ведущего и соведущего и быть уверенным, что они подготовятся и придут на встречу.

К счастью, этот опыт меня не разубедил в пользе групповой терапии. Однажды в чат людей с пограничным расстройством пришло сообщение, что в офлайн-группу набирают новых людей на освободившиеся места. Я написала и вскоре приехала на встречу. В этой группе уже была налажена четкая структура. Участники прошли первый круг за полгода и теперь проходили второй. Общение в группе было легкое и заботливое: если одному участнику что-то непонятно, другие делились своим примером и выражали сочувствие, которого всегда так не хватает.

На тот момент мне сильно не хватало живого общения и новых знакомств, и группа помогла закрыть эту потребность. Я общаюсь и двигаюсь дальше вместе с теми, кто имеет похожие проблемы и опыт. Никто и никогда не понимал меня так, как мои одногруппники по тренингу навыков. Вместо слов «а зачем ты это делала» мне сочувствуют, предлагают помощь и делятся своими инсайтами в подобных ситуациях. Я нахожусь в безопасной обстановке и понимаю, что не виновата ни в одной своей травме и имею право испытывать любое чувство. Но эта невиновность не избавляет меня от ответственности и при этом не заставляет чувствовать себя жертвой.

Мне становится неизмеримо легче, когда я слышу, что есть кто-то, кто тоже вызывал рвоту весь день подряд, испытывал страх, находясь рядом с посторонним человеком, импульсивно уезжал в другой город или страну, оказывался в реанимации и находился на грани жизни и смерти. Мы делимся переживаниями и часто шутим и смеемся, при этом тогда, когда какому-то участнику нужна поддержка и помощь, валидируем его чувства и проявляем тактичность в выражениях.

Работа в этой группе также несколько снизила мою финансовую тревогу. По рекомендации психотерапевта мне нужно пройти два круга тренинга навыков — это примерно год занятий. Если бы я пошла на тренинг с терапевтом, мне пришлось бы потратить за это время 126 000 ₽. Тренинг без психотерапевта за тот же период обойдется мне приблизительно в 14 400 ₽. В месяц надо скидываться по 1200 ₽ — деньги идут на аренду помещений.

Экономия в десять раз очень существенна, особенно с учетом того, что мои траты на поддержание психологического состояния все равно велики. Сейчас я трачу на ментальное здоровье чуть более 16 000 ₽ в месяц. Эта сумма увеличивается на 6000 ₽ в месяцы, когда мне надо сходить к психиатру. Плюс немного варьироваться могут траты на препараты, сейчас я трачу на них на 2000 ₽ в месяц меньше, чем раньше.

Я занимаюсь ДБТ-терапией примерно полгода. За это время мне стало спокойнее, проще и интереснее с собой. Я верю, что жизнь может быть лучше, чем сейчас, хоть ожидания и не всегда оправдываются. Меня очень радует, что я стала смеяться чаще — будто только научилась этой реакции.

Но меня до сих пор могут выводить из себя какие-то мелочи без реальных причин — чаще всего мой мозг сам додумывает плохое, потому что ему так привычно. Я по-прежнему искаженно воспринимаю реальность и довожу близких до слез. Но теперь я чаще предвосхищаю возможные конфликтные ситуации, научилась просить прощения и вовремя выбирать адаптивное поведение.

Благодаря ДБТ-терапии я знаю относительно быстрый способ, чтобы сделать выбор. Это упражнение на «за» и «против». Вот какие доводы я использую, когда вдруг возникает желание выпить.

Что удивительно с психотерапией, занимаясь одной проблемой, можно сразу решить и другие. Так случилось с моим расстройством пищевого поведения. Сначала я перестала объедаться: смогла наконец-то наесться так, что мой мозг перестал выдавать сигналы голода. Затем мне удалось принять рост веса: прошел период озабоченности скульптурным безупречным телом, разделения еды на правильную и неправильную. Сейчас я позволяю себе есть что захочу и не взвешиваться каждый день. Я стремлюсь заниматься спортом только в удовольствие, хотя все равно обращаю внимание на ненужные складки кожи, целлюлит, заметный в светлых легинсах, и отсутствие желаемого объема мышц на ягодицах.

Если год назад больше всего я беспокоилась о прокачанности мышц, то теперь о том, чтобы выстроить гармоничные и доверительные отношения, избавиться от навязчивых мыслей и начать зарабатывать своими навыками. Конечно, у меня случаются ситуации, когда я выхожу из себя и испытываю несколько эмоций одновременно.

Чтобы понять, что я чувствую, я открываю книгу с раздаточными материалами для тренинга «Диалектическая поведенческая терапия». В ней есть детальное описание эмоций: какие есть вариации конкретной эмоции, какие у нее побуждающие события, как я интерпретирую их, что при этом чувствую, как выражается чувство и к чему может привести. Например, когда я чувствую ревность, то часто вместе с ней идет отвращение, страх и стыд.

После того как эмоция определена и осознана, нужно ее выразить. Если этого не сделать, она усилится или трансформируется в другую. К примеру, невыраженная злость может перейти в тоску и вызвать депрессию.

Выражение эмоции облегчит ситуацию, но не решит комплексную проблему. Для этого нужно использовать навык противоположного действия или навык решения проблемы. Первый нужен, если эмоция не обоснована: то есть я переживаю не из-за факта, а лишь из-за собственной интерпретации. Второй, когда проблема объективна.

Например, я вспыхнула на новогодней вечеринке, когда незнакомая девушка положила руку на плечо моему парню. Моя эмоция гнева не обоснована фактами: я все время находилась рядом и исключаю вероятность флирта, я верю своему партнеру, а эта девушка была не знакома нам обоим. Может быть, другие девушки спокойно отнесутся, если их партнеру положит руку на плечо незнакомая девушка — не знаю. Но для меня это неприемлемо. Однако в любом случае эмоция не соответствует фактам: мне никто не изменял, и я могу применить тактику «Противоположное действие».

Согласно предложениям из таблицы, мне нужно сделать передышку, понять эту девушку, придумать положительное обоснование ее действий и сделать что-то приятное для себя. Я так и сделала. Когда я отошла отдышаться, мой парень меня успокоил, и мы ушли по-английски. Это был лучший вариант в тот момент.

Мне гораздо легче жить, когда я чувствую поддержку окружающих. И ДБТ помогает не отталкивать близких, а укреплять отношениями с ними.

Конечно, новые специфические проблемы тоже появляются. Например, в конце января у меня был прием у психиатра. Видоизменилась моя психическая картина. Добавились те полезные привычки, которых раньше не было, но обострились некоторые черты, которые психологи называют неадаптивными: например, обсессивно-компульсивные и ипохондрические.

Из-за коронавируса я стала в 5—10 раз чаще мыть руки и протирать спиртом ручку двери, где стоит мусорное ведро. Перестала носить линзы, потому что постоянно кажется, что в глазах ворсинки. А еще из-за большого количества половых партнеров, которые у меня были во время гипомании, я переживаю до сих пор. Постоянно пересдаю анализы на половые инфекции, но все равно продолжаю регулярно что-то у себя подозревать. Из-за всего этого секса совершенно не хочется.

Все эти страхи портят жизнь, но все же не выбивают меня из колеи. Теперь я понимаю, что нужно приложить усилия, чтобы формировались новые поведенческие модели и сценарии, а потом станет легче: у меня уже получалось их менять.