Как я лечила хроническую деп­рессию в швейца­рской психи­атри­ческой клинике

Я с детства страдала дистимией, то есть хроническим депрессивным расстройством, но в России меня лечили от вегетососудистой дистонии.

Последние 17 лет я живу в Швейцарии, и симптомы сохранялись все это время. Однако правильный диагноз мне поставили только два года назад после полного обследования, а на лечение направили в психиатрическую клинику. К удивлению, этот опыт оказался приятным: терапия помогла, а от больницы остались хорошие впечатления.

Расскажу, как лечила депрессию, какие условия в швейцарских психиатрических больницах и сколько стоит пребывание там.

С детства я знала, что со мной что-то не так, и это подмечали окружающие. Даже в поликлинике в день здорового ребенка мою маму всегда спрашивали, не болею ли я. Дело не в каких-то особенностях внешности, просто я была грустной: всегда чувствовала себя уставшей, энергии и мотивации чем-то заниматься не было. За мой характер в семье меня называли меланхоликом, учительница нарекла «умирающим лебедем», а в характеристике по окончании школы написали «безынициативная».

С 12 лет я полюбила спать днем — засыпала на пару часов. Примерно тогда же родители отвели меня на обследование, и врач поставил диагноз «вегетососудистая дистония»  . Так было записано в медицинской карте, и эта запись перекочевывала во все последующие по мере того, как я росла. Сейчас я знаю, что такой болезни не существует, и в Международной классификации болезней ее нет. Однако врачи не находили никакой другой причины моего состояния, поэтому оставляли этот «диагноз», а их рекомендации сводились к соблюдению режима, занятиям физкультурой и здоровому образу жизни.

К 27 годам, а это было в 1994 году, я почувствовала себя еще хуже. Для меня было проблемой даже встать с кровати, закрадывались мысли: «Хорошо было бы завтра не проснуться». Причиной, скорее всего, стали непомерные нагрузки. Я жила на Дальнем Востоке и ездила челноком в Китай, закупала товары и продавала в России, стоя круглый год на рынке — и в мороз, и в жару.

Тогда я жила с дочерью у мамы, почти все заботы были на ней. Но даже так со временем я перестала ездить за товарами в Китай, потому что сил не было. При этом работать было нужно: сначала я помогала другу, он возил товары из Кореи, а я общалась по телефону с покупателями. Потом прошла курсы секретарей и нашла работу в одной фирме. Там можно было целый день сидеть в тепле, но добираться домой было проблематично: надо было подниматься пешком по холму.

Конечно, я пыталась найти объяснение своей усталости и обратилась в районную поликлинику к терапевту. Она направила меня на несколько обследований, сейчас уже не помню, каких именно, но диагноз поставить не смогла.

Тогда я решила сходить к экстрасенсу: в 90-е их было много. Она осмотрела меня, сказала, что проблема в нервах, и принялась меня лечить. Лечение состояло в том, что я приходила к ней в кабинет, садилась на стул и закрывала глаза — это было главным условием. Один раз я все-таки подглядела, оказалось, что она просто широко открывала глаза и сверху вниз проводила руками с открытыми ладонями, повернутыми ко мне.

Я выдержала только пять сеансов из 10, но мне даже показалось, что состояние улучшилось: энергии будто прибавилось. По тем временам сеансы стоили дорого, но из-за галопировавшей тогда инфляции я даже примерно не помню, сколько именно.

После этого я смирилась и решила жить в меру своих возможностей: научилась избегать больших нагрузок и вести более или менее размеренный образ жизни — это помогало справляться с постоянной усталостью. Здоровой при этом я себя не чувствовала.

17 лет назад я вышла замуж за швейцарца и переехала к нему в городок неподалеку от Цюриха.

В 2016 году мне снова стало хуже, будто я теряла силы. Сначала почувствовала, что за выходные не успеваю восстанавливаться, хотя отдыхала три дня в неделю, потом поняла, что не справляюсь с домашним делами. Бывало такое, что я сокращала себе рабочую неделю на день или два. Я работала в кондитерской, такие короткие больничные можно было не оформлять официально. Потом у меня начались проблемы со сном: я просыпалась среди ночи и не могла уснуть.

Примерно через год я решила, что мне все-таки нужна медицинская помощь.

Сначала я связалась с врачом телемедицины. По телефону рассказала ему о своем самочувствии, и он направил к домашнему врачу  . Тот назначил мне анализы крови и ЭКГ. Эти исследования провели в тот же день. Также он дал мне с собой специальный аппарат для диагностики нарушений сна. Я забрала его домой на ночь, сделала нужные измерения и вернула на следующий день.

Обследования полностью покрывались страховкой, но я знаю, что аренда аппарата для ночного мониторинга сна стоила 181,25 CHF⁣ (18 417 ₽).

Результаты ночного мониторинга и ЭКГ были хорошими. Анализы крови показали только небольшой дефицит витамина D. Врач назначил мне его прием в дозировке 1000 МЕ, а через некоторое время снизил дозировку до 750 МЕ.

Витамин тоже оплачивается страховой, но тот, что покрывался ею, мне не нравился на вкус, поэтому я покупала другой. Однако чувствовать себя лучше не стала.

В конце 2019 года, поскольку мое состояние не улучшилось, домашний врач направил меня к психотерапевту. Я хотела проходить терапию у женщины и желательно, чтобы русский язык был для нее родным. Домашний врач дал контакты двух терапевтов, которые подходили под мои требования, я остановилась на одной из них.

Тогда я посещала частный кабинет еженедельно, один сеанс длился 50 минут и стоил 184 CHF⁣ (18 696 ₽), но 90% от этой суммы покрывала страховка. После первой беседы психотерапевт поставила мне диагноз «депрессия» и назначил антидепрессант сертралин. Упаковка из 30 таблеток стоила около 35 CHF⁣ (3556 ₽).

С психотерапевтом мы работали в рамках когнитивно-поведенческой терапии, то есть я училась управлять эмоциями через мысли. Выглядело это так: я озвучиваю проблемы, например в семье, и вместе с врачом мы продумываем их вероятные решения. Выбрав наиболее подходящее, я должна была его придерживаться. На следующем сеансе рассказывала, каких достигла результатов.

Еще мы много говорили о том, как мне рационально распределять энергию, чтобы не свалиться опять без сил. В целом, психотерапия мне помогала, но упадок сил я все равно чувствовала. Сертралин продолжала принимать, но от него эффекта не ощутила.

Когда в марте 2020 года объявили пандемию, на работе сказали оставаться дома до дальнейших указаний. Я восприняла это как дар небес, потому что не чувствовала ни сил, ни желания работать.

Тогда же психотерапевт отправила меня обследоваться к неврологу в Университетскую клинику Цюриха, прием стоил около 400 CHF⁣ (40 644 ₽). Врач осмотрел меня и опросил. Он пытался найти причину моих проблем со здоровьем и подозревал болезнь Паркинсона  из-за того, что я чувствовала себя слабой.

Мне назначили магнитно-резонансную томографию мозга, но по результатам нарушений не выявили и рекомендовали продолжать психотерапию. МРТ стоила 676,3 CHF⁣ (68 718 ₽), я заплатила только 10% от этой суммы, то есть чуть больше 67 CHF⁣ (6808 ₽).

Еще год я работала с психотерапевтом, но поскольку лечение не давало должного эффекта, в апреле 2021 года она направила меня в психиатрическую больницу. Конечно, с моего согласия.

Моя психотерапевт сама узнавала в клинике, есть ли свободные места. Их не было, но она поставила меня в очередь. Потом она отправила в клинику заключение и все результаты обследований, относящиеся к моей болезни. Уже через неделю мне сообщили, что ждут меня на лечение.

Я приехала в клинику — оказалось, что она расположена совсем недалеко от моего дома, и я часто мимо нее проезжала. Лечение было полностью добровольным, госпитализация не была обязательной. Можно было лечиться амбулаторно, но я поняла, что будет тяжело рано вставать и ездить туда каждый день, поэтому пришлось ложиться в стационар. Если честно, к тому моменту мне уже было все равно, хотелось только одного — чтобы меня оставили в покое, я могла спокойно выспаться и отдохнуть.

Это частная клиника, но больных там принимают по обычной медстраховке, если есть направление на лечение. У меня оно было. При поступлении в отделение меня пригласили на беседу с главным врачом и врачами из отделения. Они расспрашивали о проблемах, детстве, родственниках, узнали всю биографию, чтобы составить историю болезни. После беседы врачи поставили мне диагноз «дистимия», то есть хроническое депрессивное расстройство.

Что такое дистимия. Дистимию диагностируют, если депрессивные симптомы как минимум два года сохраняются большую часть дня и присутствуют больше дней, чем отсутствуют. Еще для постановки диагноза нужно, чтобы у человека было хотя бы два из этих симптомов:

• снижение или усиление аппетита;
• нарушения сна;
• повышенная утомляемость, ощущение постоянной усталости;
• низкая самооценка;
• снижение концентрации внимания;
• ощущение безнадежности.

В моем случае были почти все из этих критериев: я страдала от бессонницы, все время ощущала упадок сил, не могла ни на чем сконцентрироваться и из-за этого всего чувствовала безнадежность.

Как проявляется дистимия. Точная причина дистимии неизвестна. Предполагается, что в ее развитии играют роль нейробиологические изменения в мозге, наследственность и жизненные обстоятельства.

Симптомы дистимии обычно впервые проявляются в детском или подростковом возрасте — так было и у меня. Они могут то исчезать, то возникать снова, их интенсивность может меняться, но обычно проявления этой болезни более мягкие, чем при большом депрессивном расстройстве, которое и называют депрессией  .

Отличие дистимии от депрессии. При диагностике дистимии важно исключить другие похожие состояния, в первую очередь — большое депрессивное расстройство. В моем случае важным критерием для постановки диагноза стала продолжительность болезни: симптомы приходили и уходили на протяжении всей жизни, что указывает на дистимию.

Кроме того, важно исключить органические причины депрессивных симптомов, например проблемы с щитовидной железой или опухоли головного мозга, именно поэтому домашний врач назначил мне анализы крови, а невролог — магнитно-резонансную томографию.

Как лечат дистимию. Как и при лечении депрессии, наиболее эффективной считается комбинация психотерапии и приема антидепрессантов.

Когнитивно-поведенческая терапия (КПТ), как показали исследования, эффективна при дистимии: она позволяет выявить пагубные мысли и модели поведения и изменить их на более здоровые.

Применяется также внутриличностная терапия, она ориентирована на более глубокое понимание того, что становится триггером для тревожных мыслей и чувств, тем самым помогая контролировать их.

Антидепрессанты при дистимии, согласно результатам обзорных исследований, помогают в 55% случаев. Систематический обзор лечения ими показал, что селективные ингибиторы обратного захвата серотонина (СИОЗС), например сертралин, трициклические антидепрессанты и ингибиторы моноаминоксидазы одинаково эффективны, но СИОЗС могут немного лучше переноситься.

Лекарственное лечение. При госпитализации мне вручили программу лечения на первые дни в распечатанном виде, а также инструкции — например, как загрузить в смартфон приложение, через которое отправляют расписание занятий. Все лекарства, взятые с собой, и даже БАДы забрали, после выписки их вернули. БАДы заменяли аналогичными с теми же свойствами, если врач решал, что они не противопоказаны.

Сначала нужно было еще неделю принимать сертралин: я сообщила, что он мне не помогает, но врачи настояли. Через неделю они заменили препарат на «Вальдоксан» — это тоже антидепрессант, но из другой группы. Помимо основного эффекта он еще улучшает качество сна благодаря структурной схожести с мелатонином, при этом не вызывая седативного эффекта в дневное время. Этот препарат оказался намного эффективнее, его я принимаю до сих пор.

Еще я до госпитализации принимала БАД с гинкго билоба, мне разрешили продолжить прием, но выдавали аналоги, которые есть в больнице. Гинкго билоба — средство растительного происхождения, которое, как предполагается, улучшает мозговое кровообращение и так может помочь при когнитивных нарушениях — я испытывала трудности с концентрацией внимания. Эффективность его не доказана, но и вреда от него, скорее всего, нет, поэтому я продолжила прием.

Все препараты мы должны были принимать в присутствии медсестры или медбрата в специальной комнатке. До начала приема препаратов мне дали список антидепрессантов с описанием их действия, противопоказаний и побочных эффектов, и я поставила подпись под тем, что ознакомлена и согласна принимать лекарство.

Психотерапия. Каждый пациент еженедельно посещал сеансы с психотерапевтом, а еще раз в неделю был сеанс, где присутствовал не только лечащий терапевт, но и главврач и заведующая отделением. С терапевтами мы обсуждали, как прошли предыдущие дни, какие возникали проблемы, как я себя чувствую. Можно было задавать любые вопросы и жаловаться.

Еще раз в неделю я проходила когнитивные тесты на компьютере. Это специальные задания, которые позволяют оценить познавательные функции: память, концентрацию внимания, скорость реакции, умение считать в уме и другие. Например, нужно было как можно быстрее выйти из лабиринта, поймать летающую тарелочку, посчитать в уме сдачу. Результаты тестов врачи сравнивали с предыдущими: где-то у меня был прогресс, а где-то регресс, но в среднем я сдавала тесты ровно.

Еще в клинике работали медсестры и медбратья со специальной подготовкой. Они могли выполнять функции психологов, к ним можно было обращаться по необходимости.

Занятия в группе. У нас были обязательные занятия и занятия по желанию. К обязательным относились ежедневные лекции о том, как жить с депрессией. Это было что-то вроде групповой психотерапии. Занятия вел психотерапевт, проходили они интерактивно, то есть мы разыгрывали определенные ситуации, тренируясь друг на друге их переживать. А лектор потом давал обратную связь.

Занятий по желанию было много — расписание формировали индивидуально. Я выбрала музыку и творчество: раскрашивала картинки и модель маяка, делала фоторамочку, которую давно собиралась оформить, а также красила грецкие орехи золотой краской к Рождеству.

Можно было записаться на йогу или цигун, фитнес. Из-за карантина часы занятий были сокращены, а группы уменьшены, поэтому не всегда удавалось попасть туда, куда хочется.

Еще проводили сеансы расслабления и иглоукалывания для всех желающих. Для релаксации был предназначен большой спортзал, где всем хватало места: мы ложились на маты, ведущая включала спокойную музыку и давала указания по расслаблению тела. А вот на иглоукалывание полагалось записываться, так как количество мест было ограничено. Я ходила и на то и на другое регулярно, мне нравилось.

По пятницам у нас была физкультура, в основном в игровой форме. Было очень весело, все смеялись.

Палаты и общие пространства. Из-за пандемии больных сначала помещали на неделю в отдельную палату, а потом переводили в двухместную. В каждой палате был совмещенный санузел с душем, закрывающиеся на ключ шкафы для личных вещей, столик со стульями, прикроватные лампы, кровати отделяли друг от друга ширмой.

Все кровати были мобильными, можно было регулировать спинку и подъем ног.

В отделении «Депрессия 50+», где я лежала, было 22 пациента старше 50 лет обоих полов и почти столько же обслуживающего персонала. В центре отделения располагалась столовая-кухня, к ней прилегала зона отдыха с телевизором и креслами, отделенная от столовой простой этажеркой в человеческий рост.

По кругу был коридор, где с обеих сторон находились вперемешку палаты, кабинеты терапевтов и персонала, сестринская, комната приема медикаментов, прачечная, кабинеты для занятий, собраний и собеседований, а также курительная комната с прозрачной стеной, выходящей на улицу. Курить в ней разрешалось только после 22 часов, а до этого комнату можно было использовать для каких-нибудь занятий. Я часто уединялась там, сидя за столом, смотрела фильмы на планшете, когда мне надоедало общество. В хорошую погоду можно было выйти на балкон.

Питание. В больнице было трехразовое питание. Меню на неделю вывешивали в столовой. При поступлении каждый решал, какой рацион ему выбрать: обычный или вегетарианский. Еще нас расспрашивали об аллергиях и непереносимостях.

Я выбрала обычное меню, но однажды решила попробовать фалафель и получила его вместо мясного на обед — для этого нужно было накануне оставить заявку. Кто хотел порции поменьше, мог указать, кто побольше — доплатить.

В выходные было сложнее: иногда заявленное меню не приходило, просто присылали стандарт, или могли перепутать блюда. Если местная еда не нравилась, можно было заказать доставку — это не запрещено.

Завтрак всегда был стандартным: два творожка, два куска хлеба, джем и масло, фрукт. Можно было взять кусочек сыра. Кофе или чай наливали себе сами. Мне хватало больничного завтрака, он не надоедал, а кто-то варил себе дополнительно яйца на кухне.

Кроме того, в течение дня можно было наливать себе чай и кофе сколько угодно и делать перекусы, когда хочешь. На кухне всегда были сладости, которые по традиции покупали те, кто выписывался. Можно было купить что-нибудь в близлежащем магазине или спуститься в кафе, посидеть там или на террасе. В морозилке всегда было мороженое, правда, мой любимый сорбет, кажется, любили все, поэтому его всегда не хватало.

Кухня предназначалась только для нужд пациентов, если они хотели что-то для себя приготовить или разогреть. Как-то я решилась испечь печенье по рецепту из кулинарной книги. Но силы мои быстро кончились, тогда один из пациентов вызвался долепливать печенюшки за меня. Пациенты и сотрудники отделения мгновенно их смели. Продукты для самостоятельной готовки закупали работники за счет клиники, надо было только сделать заявку.

На кухне стояла кофемашина, из которой также наливали кипяток для приготовления чая, плюс был кран с питьевой водой. Посуду мыли в посудомоечной машине. В холодильнике держали собственные продукты или оставшиеся после обеда и ужина блюда.

Распорядок дня. Сложнее всего было соблюдать распорядок дня, потому что приходилось рано вставать. Завтрак начинался часов в 7, до него нужно было принять лекарства. Моя соседка вставала в 6 часов утра и уходила на пробежку, поэтому когда я просыпалась, ее уже не было. Никто не мешал мне делать зарядку и принимать душ.

После завтрака мы гуляли: все желающие собирались в холле и выходили в сопровождении медперсонала. Гулять можно было и в одиночку, но поощрялось нахождение в группе и общение — это было частью терапии. Исключение — люди с суицидальными мыслями. Тем, кто при поступлении подтверждал, что они у них есть, не разрешали выходить без сопровождения.

Во время прогулок мы часто проходили мимо фермы — раньше общение с животными было даже частью терапии. Когда я проходила лечение, таких занятий не было, но мы все равно могли зайти туда. После прогулки начинались занятия по индивидуальному расписанию.

Обед начинался в 12:00, ужин в 17:30. После обеда я спала, хотя врачи рекомендовали отказаться от этой привычки. После 18 часов разрешались посещения, но не в отделении, а внизу в кафе. В 22 часа наружные двери закрывались, полагалось соблюдать тишину.

С определенного времени пребывания в больнице разрешалось — даже рекомендовалось — уезжать на выходные домой. Я так и делала.

Развлечения. В клинике были книги, настольные игры, пазлы. Обычно мы собирались по вечерам у телевизора, чтобы посмотреть новости или какой-нибудь фильм. На ресепшене можно было взять напрокат диски. Днем некоторые пациенты любили потусоваться во внутреннем дворике больницы, там были места для сидения, столики, можно было арендовать ракетки и поиграть в настольный теннис. Разрешалось курить. Я брала с собой планшет, с которого читала книги и смотрела видео.

Персонал. Работники были очень приветливыми. Только один раз у нас возникла проблема с ночной дежурной, которая пыталась заставить больных загружать и разгружать посудомоечную машину. Пациенты возмутились, и больше такое не повторялось.

Каждый пациент был закреплен за определенными терапевтами, с которыми он встречался в течение недели и обсуждал, с какими проблемами столкнулся, что изменилось, как чувствует себя в данный момент, задавал вопросы. С терапевтами у меня сложились доверительные отношения.

Еще в клинике работала милая женщина, которая отвечала за переговоры с работодателями пациентов. Она объясняла ситуацию начальству, спрашивала, возможен ли больничный, собирала необходимые для его оформления документы. С моим работодателем проблем не возникло: начальница отнеслась с пониманием и нашла на время моего отсутствия замену.

По четвергам к нам приходила женщина из «Добрых самаритян» — это волонтерская организация. Она приносила домашние пироги и общалась с нами на разные темы. Я помню только одну: про сказки, которые нам читали в детстве. График был плотным, поэтому на встречу к ней почти никто не приходил. Она расстраивалась, а мне было ее искренне жаль.

Пациенты. Меня госпитализировали в отделение «Депрессия 50+» — в отделениях все лежали по диагнозам и возрастам. Многие оказались там из-за пандемии. Одна женщина переболела COVID-19 и после этого страдала хронической усталостью. У других на самочувствие повлияла изоляция: одного сильно нервировали домашние, другая, наоборот, плохо переносила одиночество.

В целом, вне клиники я бы не отличила этих людей от здоровых. Правда, у нас был случай попытки суицида. Как-то ранним утром нас разбудила сирена скорой помощи. Выяснилось, что в нашем отделении произошло ЧП. Потом нас собрали и сообщили, что эта пациентка передумала сводить счеты с жизнью, ее здоровье вне опасности. Позже я видела эту женщину на прогулке, но взгляд у нее был потухший и как-то не вязался с образом здорового человека.

Сколько стоило лечение. Я провела в клинике 48 суток, это стоило около 15 327 CHF⁣ (1 557 366 ₽), из них 10% оплатила я, остальное покрыла страховка. Считаю, что это очень небольшая сумма для такого сервиса.

Шесть недель — стандартная продолжительность лечения для тех, кто впервые попадает в клинику. Терапия мне очень помогла. Как мне кажется, эффективнее всего оказалось соблюдение режима, разговоры с терапевтом и общая атмосфера. Антидепрессант, конечно, тоже помогал — его я принимаю до сих пор. Упаковка «Вальдоксана» на 90 таблеток стоит примерно 130 CHF⁣ (13 209 ₽).

Работа. После лечения я вышла на работу, но только на неполный день, остальную часть мне оплачивали по больничному. Со временем рабочее время увеличивалось, больничное — уменьшалось. Потом я взяла отпуск, чтобы обеспечить себе передышку. Однако я поняла, что мне тяжело даются ежедневные поездки, поэтому сейчас планирую перейти на работу из дома.

Новый диагноз. Я продолжаю посещать сеансы психотерапии, теперь уже раз в месяц. Благодаря этому стала чувствовать себя счастливее и спокойнее.

Еще психотерапевт заподозрил у меня синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) и направил к специалисту по этому состоянию, консультацию покрыла страховка. Врач опросил меня и поставил диагноз «синдром дефицита внимания» — без гиперактивности. Тогда я и поняла, зачем в психиатрической клинике мне назначали регулярные когнитивные тесты — во всем отделении это прописали только мне и еще одному пациенту. Видимо, уже тогда они подозревали у меня расстройство внимания.

Врач назначил мне препарат «Риталин» — это стимулятор, который повышает активность отдельных участков мозга, в том числе тех, что связаны со способностью концентрироваться. В России этот препарат запрещено использовать и продавать. Я стала гораздо внимательнее, даже получила похвалу на работе и иду на повышение.

Упаковка из 100 таблеток стоит в среднем 110 CHF⁣ (11 177 ₽), но их я принимаю не каждый день, а по необходимости. Сейчас хочу на время отказаться вовсе из-за побочных эффектов: головной боли и ощущения физической и эмоциональной заторможенности после приема.

Сон. Благодаря антидепрессантам у меня наладился сон. Хотя и сейчас иногда позволяю себе поспать днем, а потом ночью мучусь от бессонницы.

Однако я научилась с ней справляться: незадолго до сна пью успокаивающие чаи, не смотрю телевизор и не подхожу к гаджетам. Для зимнего времени или раннего утра у меня есть специальная лампа, свет которой имитирует солнечный, — так легче просыпаться в сумерках.

Прогноз. Врачи пояснили, что ухудшения в моем состоянии наступили из-за менопаузы. Действительно, по оценкам ученых, риск депрессии в этот период в 2—5 раз выше, чем до и после нее. В моем случае менопауза усугубила уже существующую проблему.

Станет ли мне лучше без лекарства по окончании менопаузы, врачи не знают, ведь дистимия — хроническое расстройство. После временного улучшения может снова начаться рецидив. Единственная рекомендация, которую мне дали, — это придерживаться здорового образа жизни, что я и стараюсь делать.

В 2022 году, уже после выписки из клиники, я поняла, что из-за депрессии мне требуется большой объем разных медицинских услуг. В итоге сменила тариф страховки — стала платить более высокий ежемесячный взнос, но снизила сумму франшизы. Теперь я тратила 426 CHF⁣ (43 286 ₽) ежемесячно вместо 283 CHF⁣ (28 755 ₽). Зато франшиза снизилась с 1000 CHF⁣ (101 609 ₽) до 300 CHF⁣ (30 483 ₽) — на эту сумму медицинские услуги приходилось оплачивать самой, а затем уже 90% всех затрат покрывала страховая. Так мне было выгоднее.

Подсчитать, сколько я потратила на все лечение с 2016 по 2022 годы, сложно, поскольку многие цены забылись, а счета не сохранились. Приведу примерные расходы в 2021 году, когда я и лежала в психиатрической больнице.

1. Дистимия, или хроническое депрессивное расстройство, — устойчивые депрессивные симптомы, которые продолжаются больше двух лет. Болезнь сопровождается и другими проявлениями: нарушениями сна, изменением аппетита, низкой самооценкой и другими.
2. Излечиться от дистимии невозможно, но можно добиться ремиссии. Для этого используют антидепрессанты и психотерапию, обычно их комбинируют. Еще врачи рекомендуют избегать нагрузок и стрессов, правильно питаться и полноценно отдыхать, а также заниматься физкультурой.
3. Синдром дефицита внимания с гиперактивностью или без нее — это не болезнь, а особенность работы мозга. Вылечить его нельзя, но можно с помощью препаратов на время стимулировать работу мозга, что поможет сконцентрироваться. Однако злоупотреблять стимуляторами не стоит: может развиться толерантность к ним и даже зависимость.
4. Гормональные изменения во время менопаузы могут стать провоцирующим фактором для развития депрессии или усугубить симптомы, если депрессивное расстройство уже есть.
5. Вегетососудистая дистония — несуществующий диагноз, иногда его ставят при депрессии и других расстройствах психики, из-за чего откладывается адекватное лечение.