Как я живу с булимией и учусь здоровому отношению к еде

Меня зовут Ника, мне 26 лет, я журналистка и живу с расстройством пищевого поведения — булимией. Много лет я вызывала рвоту и ненавидела то, как я выгляжу.

Сейчас я учусь выстраивать здоровые отношения с едой и телом. В этом мне помогает психотерапия, изучение себя как человека и своих потребностей, а также идеи интуитивного питания. Еще я записываю, что съела, в дневник и следую плану питания для людей с булимией. Он обязывает меня есть сладости и фастфуд каждый день, и я расскажу, почему это важно для моего здоровья.

Я не помню, когда впервые вызывала у себя рвоту. Но это было довольно рано — лет в одиннадцать. Тогда меня еще не так уж сильно беспокоила внешность. Скорее, это произошло из-за давления со стороны моей матери.

Мать родила меня слишком рано — в восемнадцать лет. Первые пять лет жизни я прожила не с ней, а с прабабушкой в деревне.

Прабабушка никогда меня не ругала, хотя я росла капризной в питании. Она считала, что, если заставлять себя что-то есть, это не идет на пользу, и разрешала выбирать то, что нравится. А нравились мне помидоры, огурцы, молоко, черный хлеб — их я предпочитала любому сладкому.

Единственное, что омрачало раннее детство — то, что мамы не было рядом. Она периодически приезжала, привозила подарки — куклы и киндер-сюрпризы, а потом снова уезжала. Каждый раз я рыдала и не хотела ее отпускать.

Когда мне исполнилось пять, мама забрала меня и прабабушку в город — ей удалось купить комнату в коммунальной квартире. Казалось, проблемы решены. Но мама, хотя и жила в той же комнате, проводила со мной мало времени: ей приходилось много работать, денег все время не хватало. Настолько, что из всей мебели в комнате была только кровать, где спали мы с прабабушкой, и мамина раскладушка.

Мечта, что мама будет больше общаться со мной, исполнилась к девяти годам, когда она нашла хорошую работу и постоянного партнера. Но исполнившаяся мечта постепенно становилась кошмаром.

Как только мама стала чаще бывать дома, она стала заниматься моим воспитанием — в той манере, которую считала правильной. Решила проверять домашние задания — и заставляла раз за разом переписывать домашние работы из-за непонятного почерка. Четверки ее не устраивали, на пятерки с минусом реагировала вопросом: «а почему минус?»

Скандалы начали происходить по любым поводам — не попадаю в ноты, когда напеваю что-то, невыразительно декламирую стихотворения, читаю книги не по школьной программе, не умею чистить картошку, не люблю мыть пол, устраиваю бардак на полке.

Особенно маму беспокоило то, как я питаюсь. Нежелание есть творог превращалось в скандал с криками, меня заставляли стоять в коридоре, пока я не извинюсь. Мама настойчиво пыталась скормить мне гречу с молоком и сахаром, хотя я не любила гречу и не переносила сахарный песок. Но самой большой проблемой были рыба и печень.

От запаха рыбы меня сразу мутило — позже я пришла к мысли, что это аллергия. Но маму это не смущало. Она запекала рыбу и заставляла ее есть, после чего меня рвало. Она кричала, что я это специально, и снова заставляла есть, и меня снова рвало. То же самое происходило с печенью — мама сажала меня за стол перед целой тарелкой печеночных котлет и говорила, что я не уйду, пока их не съем. И мне приходилось запихивать их в себя и пытаться не блевать.

Удивительным образом все это напоминало то, что я потом проделывала с собой сама — запихивала в себя продукты, а потом вызывала рвоту.

Когда мне было десять лет, прабабушка, не выдержав скандалов, ушла жить к своей дочери, моей бабушке. Так я осталась совсем без защиты — и стало совсем плохо. От криков мама перешла к рукоприкладству — ей нравилось бить меня по лицу, а если я плакала, а я всегда просто стояла и плакала, то она кричала еще больше. Поводом могло стать что угодно, но чаще всего «не тот тон», которым я к ней обращалась.

Примерно в это время, когда ситуация стала совсем невыносимой, мы впервые отправились на лето к друзьям моей бабушки. Мама только что родила второго ребенка и хотела провести время на природе, а у них был большой дачный участок и свободный дом для нас.

Друзья бабушки — довольно обеспеченные люди. Холодильник на даче всегда был забит продуктами. В том числе — хорошим сыром, йогуртами, колбасой, которые я раньше если и ела, то редко. В свободном доступе лежали печенье и сладости. Когда никто не видел, я брала много-много продуктов, быстро их съедала и бежала в туалет вызывать рвоту. Я не знаю, откуда взялась мысль очищать организм таким образом, но после на душе становилось легче. В процессе я чувствовала отвращение к себе и стыд, а потом успокаивалась.

Вернувшись в город, я продолжила это делать.

В девять лет я оказалась на год освобождена от физкультуры. Я и до этого не особо любила спорт и радовалась, что могу на уроках физ-ры читать книги. Но без занятий я начала округляться. Когда я уже заметно растолстела, мама начала делать замечания и как-то даже сказала, что не знает, как могла родить такого урода.

В четырнадцать лет я убежала из дома и стала жить с прабабушкой и бабушкой. Мама то и дело угрожала, что вызовет полицию и заберет меня. Я продолжила переедать и вызывать рвоту, постоянно плакала. Как я сейчас понимаю, это была депрессия.

Прабабушка никогда не делала мне замечаний о том, как я выгляжу. Зато бабушка продолжала то, что начала делать мама, хотя и не так явно.

Наверное, самый унизительный эпизод того времени, — прием диетолога. Знакомый бабушки предложил сводить меня на консультацию бесплатно, и она согласилась. Вместе с ним, совершенно посторонним мужчиной, я отправилась к специалистке. Она рекомендовала мне странную диету — вареная морковь в масле, рыба. Я попыталась следовать ей, но прекратила после того, как пару раз меня вырвало.

Видя, как к моему телу относятся взрослые, я начала чувствовать себя человеком второго сорта. Мне очень не хватало любви — единственным человеком, который действительно обо мне заботился, была прабабушка. И я связала этот факт со своим весом. Толстых невозможно любить, чтобы тебя любили, нужно быть худой.

В одиннадцатом классе при росте 168 см я весила 78 кг. Я была одной из самых толстых девочек в классе и четко осознавала, что ничего хорошего меня в жизни не ждет. И я решила похудеть.

В день, когда мне исполнилось семнадцать, я загадала желание — стать худой и красивой. День рождения был 30 декабря, а 9 января, после праздников, я приступила к диете — или, если сказать честнее, к голодовке.

Шел 2014 год, и во «Вконтакте» были популярны группы «Типичная анорексичка» и «40 кг». В них я нашла диеты, которым решила следовать. Например, в один день ничего не ела, во второй — съедала 100 граммов творога, в третий — несколько вареных картофелин. Суббота — любимый день: целая плитка шоколада. Впрочем, регулярно устраивать такие калорийные дни я боялась, делала так всего пару раз.

Иногда случались срывы. Я подходила к холодильнику, запихивала в себя все, что находила: хлеб, картофель, сыр, яблоки, пока живот не начинал болеть, запивала водой, чтобы было легче «очиститься», и шла блевать. В такие моменты я как будто теряла контроль над телом, разум абсолютно переставал действовать. Еще я покупала себе сильное слабительное, пила сразу по десять таблеток вечером и ночь проводила в туалете. Было очень больно, но это успокаивало — боль воспринималась как расплата за грех обжорства.

Каждый день я вставала на весы. Если вес увеличивался, я испытывала отчаяние, приступ острейшей ненависти к себе и на следующий день не ела. Но если весы показывали меньше, я буквально летала. Казалось, тело стало легким, в животе парили бабочки.

Голод позволял мне чувствовать превосходство над окружающими, особенно над теми, кто не казался мне достаточно худым. Наполненный желудок — даже если заполняла его вода — вызывал тревогу и чувство вины и возвращал ощущения своей ничтожности.

В мае мой вес достиг 50 кг — за пять месяцев я похудела на 28 кг. Позже психиатр диагностировал это как эпизод нервной анорексии, хотя мой основной диагноз — нервная булимия.

Бабушка была в восторге — по их словам, я наконец-то доказала, что у меня есть сила воли. Но моя ненависть к своему телу не прошла. До сих пор не знаю, как оно выглядело в том весе — я не могла смотреть на себя в зеркало не только без одежды, но даже в ней.

Моей целью были 41 кг — почему-то такой вес казался мне идеальным. Но достичь его я не смогла. В мае я начала падать в обмороки, постоянно кружилась голова, я мерзла, хотела спать и не могла сосредоточиться на учебе. До ЕГЭ и приемных экзаменов в университет оставались считаные недели, и я понемногу начала есть.

Думаю, мой путь к выздоровлению начался с университета — благодаря смене окружения. С курсом повезло: меня окружали умные и добрые люди, впервые в жизни я не чувствовала себя аутсайдером, наоборот, со мной все хотели общаться и дружить. Чувство, что с моим телом все не так, стало чуть меньше. Я начала потихоньку осознавать, что рвота вредит здоровью, когда пришлось лечить гастрорефлюксную болезнь и глубокий кариес, частые «побочные эффекты» булимии.

Организм не выдерживал голода, и я стала есть больше — и постепенно набирала вес. Через пару лет он стал колебаться в пределах 60—65 кг. Я то худела, то снова толстела, но научилась одеваться так, чтобы этого было не видно — мода на оверсайз очень в этом помогала.

Осенью и зимой я чувствовала себя более-менее комфортно — благодаря свободной одежде. Лето же превращалась в мучение. Я плохо переношу жару, но надевать открытые вещи, даже просто футболки, я не могла. Натягивая их на себя, я чувствовала себя толстой и омерзительной и не могла заставить себя выйти из дома.

В двадцать один год я попала на психотерапию — депрессия, которая не оставляла меня с подросткового возраста, усилилась настолько, что я пошла в районный ПНД. Психиатр выписал рецепт на антидепрессанты и отправил к психотерапевту. Сначала я ходила к нему бесплатно, а с началом пандемии перешла на онлайн-формат и сейчас плачу 2500 ₽ за сессию, которая длится полтора часа.

Мой психотерапевт работает в экзистенциальном подходе. Обычно сессия выглядит просто как разговор, никаких упражнений и домашних заданий. Фокус такой психотерапии — самопознание: психотерапевт как бы становится твоим партнером в путешествии к экзистенции, обретению себя.

Экзистенциальная психотерапия не считается наиболее эффективной при расстройствах пищевого поведения. «Золотым стандартом» считается когнитивно-поведенческая терапия. В идеале ее проводит специалист, прошедший специальное обучение для работы с расстройствами пищевого поведения. Однако мне экзистенциальная психотерапия помогла — не полностью, но ощутимо. По мере того как мы с психотерапевтом говорили о моем детстве и самоощущении сейчас, я освобождалась от влияния мамы и начинала видеть свою ценность вне внешности.

Первым достижением в борьбе с булимией стал отказ от вызова рвоты в 2020 году. Абсолютным успехом это назвать нельзя: периодически я продолжала переедать, но стала в такие моменты пережевывать пищу и сплевывать ее в стакан. Но я все же думаю, что это большой шаг вперед, потому что исчез главный компонент очистительных ритуалов — мучения, которые избавляют от чувства вины и за съеденное, и за собственное ничтожество. Потихоньку проходит и это — я все реже и реже нуждаюсь в заедании проблем.

Еще через год я, немного потолстев, решила не худеть до любимых брюк, а купить новые похожие, которые лучше сидят. Раньше я бы такого себе не позволила — казалось, это шаг в бездну. Потом в жару я смогла раздеться на пляже и купаться в весьма открытом купальнике. А летом 2022 года носила в городе открытую одежду. Я не худела для этого, просто мне нравилось, как я выгляжу.

Изучение себя как человека. Банальная, но важная мысль — человек больше, чем его внешность. Расстройство пищевого поведения мешает это осознать. Тем не менее это важно для исцеления.

Сейчас мне лучше удается не строить свою идентичность вокруг того, как я выгляжу. Это все еще важно для меня, и я не верю, что когда-нибудь потеряет значение. Но я постоянно размышляю, кто я, помимо девушки с определенными объемами, лицом и другими частями тела, и чем я еще ценна. Например, я люблю животных и стараюсь им помогать — ежемесячно жертвую благотворительным организациям 5—7% зарплаты, подбирала бездомных или пострадавших от жестокого обращения котов, лечила и находила новые дома. Вряд ли это менее ценно, чем быть худой.

Изучение своего тела. Для людей с расстройствами пищевого поведения характерны два паттерна. Первый — постоянный контроль над телом: взвешивание каждый день, измерение объема, обсессивное разглядывание себя в зеркало. Второй — наоборот, полное избегание любой попытки оценить тело и как-либо с ним взаимодействовать.

В разные периоды жизни я использовала оба паттерна. Сейчас я стараюсь не прибегать к ним — не взвешиваться и не измерять себя, но при этом смотреть в зеркало. Еще я стараюсь изучать тело, но не с точки зрения объема. Например, я периодически делаю самомассаж — исследую тело тактильно и прислушиваюсь к ощущениям, которые вызывают разные прикосновения.

Занятия спортом. Тренировки — это еще один способ изучить тело, но с точки зрения его возможностей. Раньше мне не нравилось заниматься спортом, тем более что в фитнес-среде распространен бодишейминг и идти в зал просто страшно. Но мне повезло — я попала в школу фитнеса с хорошей атмосферой.

В ней занимаются люди с самыми разными телами и физической формой и не чувствуется никакой оценки по тому, сколько ты весишь. Благодаря этому я смогла наконец-то подружиться со спортом и полтора года без перерыва занималась по три раза в неделю. Потом началась пандемия, пока мне не удалось возобновить тренировки, и я очень по ним скучаю.

Интуитивное питание. Я окончила журфак и планировала работать в социальной журналистике, но увлеклась психологией. Благодаря этому я стала читать книги и статьи про интуитивное питание и поняла, что мне близки многие ее идеи.

Например, я ненавижу заставлять себя есть, когда не хочу, потому что это напоминает то, что делала со мной мама. Я верю, что понимание того, что ты чувствуешь в широком смысле — не только голод и сытость, но и тревогу, грусть, скуку, напряжение в теле, сигнализирующее о неприятных эмоциях, — помогает наладить отношения с питанием. Развить это понимание лучше всего помогают психотерапия и практики осознанности. Осознанность я пока не тренирую — не хватает усидчивости. Но стараюсь регулярно спрашивать себя, что чувствую, особенно перед приемом пищи.

Новые способы регулирования эмоций. Переедание — нормальный способ регулировать эмоции, считают психологи. Проблемой оно становится тогда, когда человек прибегает только к нему. Собственно, однообразие способов поддержать себя всегда вредит. В этом плане мне нравится такая метафора — если у тебя есть целый чемодан с разными инструментами, ты можешь и вбить гвоздь, и смастерить из деревяшек мебель. Но если только молоток — тебе придется все время вбивать гвозди, даже когда это совсем не к месту.

Мои любимые способы регулировать эмоции — это общение с друзьями, просмотр видео с щенками и прогулки в парке. Прогулки я обычно совмещаю с приемами из диалектической поведенческой психотерапии. Первый — время для беспокойства: ты выделяешь время, чтобы полностью прочувствовать все неприятные эмоции, не подавляя их и не переключая внимание, чтобы они не мешали работать и жить, существуя как негативный фон.

Второй прием — серфинг: ты отслеживаешь то, как меняются твои эмоции. Возьмем, к примеру, тревогу. Обычно ты чувствуешь ее и стараешься подавить, потому что она приносит дискомфорт. Но дискомфорт не всегда непереносимый: его интенсивность постоянно меняется. Становится то спокойнее, то тревожнее. Это как волны. Наблюдая за изменениями, ты по этим волнам как бы скользишь, серфишь и учишься не бояться неприятных эмоций.

Осознанное переедание. Идея этого тоже выросла из книг про интуитивное питание. Иногда я фиксирую: мне хочется переесть, потому что мне депрессивно, одиноко и так далее. В этот момент я решаю, обращусь ли я к другим способам отрегулировать эмоции или куплю себе шоколадку и чипсы. Иногда выбираю последнее — и специально не выплевываю еду в стаканчик, не корю себя за съеденное и таким образом как бы беру ответственность за свои действия, возвращаю себе контроль над питанием.

Диагностика биполярного расстройства. Моя депрессия началась рано — первые внезапные изменения настроения с нормального на отчаянное я помню еще в пять лет, а в девять у меня появились суицидальные мысли. В двадцать один год я впервые пошла к психиатру, еще четыре года безуспешно пила антидепрессанты. Только в 2022 году мне поставили правильный диагноз — биполярное расстройство, и я поняла, почему мое состояние только ухудшалось: это распространенный эффект антидепрессантов в случае моего расстройства.

Изучая биполярное расстройство, я осознала, что мои приступы переедания и полнота — не моя вина. Во-первых, для биполярной депрессии характерно повышение аппетита — при обычной, униполярной, он обычно снижается. Во-вторых, у людей с биполярным расстройством часто бывает и булимия — ученые находят у них общие биологические механизмы развития. В-третьих, биполярное расстройство связано с высоким риском ожирения — не только из-за переедания во время депрессии и сопутствующей булимии, но и из-за характерных для людей с этим расстройством генетических вариаций, влияющих на индекс массы тела.

Знание всего этого помогло уменьшить мое чувство вины.

Осенью 2022 года мне стало хуже, потому что тело снова начало меняться — отекать и увеличиваться. Проблема непонятных отеков, которые то приходят, то уходят, началась еще раньше. В первые месяцы пандемии я внезапно набрала около 10 кг, а потом резко, буквально за неделю, уменьшилась. Но теперь отеки не проходят совсем.

Очень долго я искала причины этого — посетила врачей разных направлений, сдала анализы, прошла обследования. До этого более-менее держалась — игнорировала мысли, что недостойна выходить из дома, пока не похудею, не вызывала рвоту. Но периодически пила мочегонные препараты, впрочем, без особого успеха.

Потом я столкнулась с нежеланием врачей верить в отеки. Мне всячески намекали, что стоит меньше есть, даже предлагали дорогостоящие таблетки для жиросжигания — около 180 тысяч рублей за месячный курс. Я начала срываться — дважды вызвала рвоту, выпила 14 таблеток сильного мочегонного, что, вообще-то, опасно.

К счастью, я нашла специалистку, которая мне поверила. По ее мнению, причина моих отеков — именно булимия. Мой диагноз — псевдо-синдром Барттера, который развивается у людей, злоупотребляющих слабительными, мочегонными и вызыванием рвоты. Его механизм плохо изучен, и пока мое лечение заключается в регулярном и полноценном питании и отказе от очистительного поведения.

Еще мне рекомендована когнитивно-поведенческая психотерапия с психологом, специализирующимся на расстройствах пищевого поведения. Но сейчас я не могу ее себе позволить. Врач посоветовала пока что вести дневник питания и следовать плану питания по методу диетолога, клинического психолога, профессора Медицинской школы Дартмута Марши Херрин.

Согласно плану питания Марши Херрин, нужно три раза в день съедать полноценные порции еды, между ними — перекусы. Все как в обычных рекомендациях медицинских организаций, однако есть важная особенность: в обед и ужин обязательно нужно есть «еду для радости» — сладости, чипсы, фастфуд. В общем, «запретные» для человека с булимией продукты. Сделано это для того, чтобы снять табу с такой еды, преодолеть установку, что съесть их — грех, который обязательно нужно смыть с себя страданиями.

Каждый день я фиксирую все, что ем: фотографирую и описываю в телеграм-канале, доступ к которому имеет врач. Помимо этого, я должна описывать обстоятельства приема пищи — где, с кем, почему, что стало триггером, если случилось переедание. Еще записывать свои мысли и чувства в момент приема пищи, до и после него.

Пока получается с переменным успехом: я то питаюсь по рекомендациям Марши Херрин и прилежно записываю, что и когда съела, то из-за колебаний настроения в сторону депрессии питание становится беспорядочным, а сил его описывать нет.

Мне грустно из-за того, что я все еще не излечилась от булимии и что вообще оказалась в такой ситуации. Я вроде бы неглупый человек, но много лет была одержима совершенно дикими и оторванными от реальности идеями, что худоба важнее здоровья и без нее невозможно быть счастливой. По сути — пытала сама себя. Теперь я хочу назло болезни достичь стабильного чувства, что со мной все в порядке и мне не за что стыдиться, даже если я и не худая.