«За год получила восемь травм»: сколько зарабатывает замдиректора по правовой работе в школе

Наши читатели регулярно рассказывают о своих профессиях.

Героиня этого выпуска работает в школе со «сложными» детьми: у многих из них проблемы с родителями, учебой и даже законом. Она рассказала, как узнает о том, что ребенок не ест или не ночует дома, в каких случаях обращается в органы опеки, почему ее работа травмоопасна и как она пытается исправить детей.

Я всегда хотела быть сотрудником полиции, до десятого класса грезила их формой. Они казались мне героями, которые спасают людей. Вдобавок ко всему дедушка очень любил смотреть сериалы «След», «Глухарь», «Улицы разбитых фонарей». А в пятом или шестом классе я впервые задумалась о том, что хотела бы преподавать. Но педагогику рассматривала как запасной вариант: мысли о том, чтобы носить форму, меня не покидали.

В одиннадцатом классе мы проходили тест по профориентации, где мне выдали профессии, в которых я могу добиться успеха: юрист, врач, актриса, психолог, педагог. Я знала, что, если пойду на юриста, мне будет интересно. Тем более я всегда отстаивала свои права, защищала слабых, вступала в спор.

Но, как и все порядочные несмышленыши, я завалила ЕГЭ. Провалила математику — без нее дорога в вузы была закрыта. Но я придумала план: в колледжи принимали по баллу аттестата, а результаты ЕГЭ не учитывались. Поэтому я поступила на юрфак лучшего колледжа своего города на сокращенную программу — год и десять месяцев.

Но во время учебы я захотела сменить специальность. У меня были тройки по теории государства и права, трудовому и гражданскому праву, зато «отлично» по психологии, речи и культуре общения, этике и культуре взаимодействия. Я путалась в статьях кодексов, но помнила наизусть все сценарии и типы старения людей, знала, как с ними работать.

Юриспруденция — это набор сухих фактов, где обезличивают как жертву, так и преступника. А психология не обезличивает — она показывает человеку, совершившему преступление, что его жертвы тоже люди, такие же, как он.

После колледжа я поступила в Российский профессионально-педагогический университет на направление «педагог-психолог» заочно, это стоило 50 тысяч рублей в год. Правда, когда я изучила образовательную программу, поняла, что на нашем направлении мало практической психологии: в основном рассказывали про школы и процесс обучения. У меня было больше пяти предметов по педагогике и только три по психологии. Мы комплексно изучали работу с детьми, но мало касались психологической помощи в кризисных ситуациях, работы со взрослыми. А к этому моменту я поняла, что работать с детьми не сильно хочу. Мне скорее нравилась психиатрия — работа с патологией. Я хотела работать не с нормой у детей, а с кризисными состояниями человека: горем, утратой, депрессией.

Учусь до сих пор, но точно знаю, что мой путь в мир высшего образования не закончен. Я пойду дальше: бакалавриат не дает нужных знаний. Хочу поменять психолого-педагогическое образование на клиническую психологию. Но это специалитет — шесть лет по 180 тысяч в год. Пока не уверена, что смогу себе позволить такое, но не отчаиваюсь.

Работать по специальности я начала еще на первом курсе вуза — пошла в колледж, где до этого училась. Сразу предупредила работодателя, что два раза в год буду уходить в учебный отпуск.

Конечно, психологом первокурсницу никто не возьмет. Но у меня уже был опыт работы с детьми: в 15 лет я окончила курсы аниматоров, получила диплом, ежегодно работала в летних лагерях, в том числе и воспитателем. Я стала социальным педагогом — занималась благополучием детей: их успеваемостью, посещаемостью, сиротами и опекаемыми. В основном были проблемы с посещением учебных занятий, двойками и на любовном фронте. Смотрела, чтобы все дети были одеты и сыты. Я второй родитель для таких детей, которые по каким-то причинам не могут найти общий язык с биологическими родителями. Конечно, были случаи, когда студенты были старше меня, но мне это не мешало в работе — я просто никому и никогда не говорила свой возраст. С коллегами было сложнее, мало кто воспринимал меня молодую всерьез.

Я работала в паре с профессиональным педагогом-психологом. Она приглашала меня посетить консультации и групповые занятия, давала методички и книги, подсказывала и направляла, познакомила с хорошими психологами, которые поделились знаниями. Постепенно начала передавать мне часть дел. Зарплата была около 20 тысяч рублей.

Но нас начали обманывать с зарплатой: не платили, платили не вовремя или не полностью. Чтобы хоть как-то выжить, нам с мужем пришлось залезть в огромные долги — 1,85 миллиона рублей. В декабре 2020 года я решила сменить работу. Подумала, что со взрослыми ребятами не так интересно, как со школьниками: они считают себя умнее всех, а чтобы им помочь, нужно приложить массу усилий. Поэтому ушла работать в школу.

Вакансию нашла почти сразу, меня взяли без собеседования. Уже полтора года работаю в общеобразовательной школе. За четыре месяца работы социальным педагогом получила повышение до заместителя директора. Должность была свободна, а я показала себя хорошо: были видны первые изменения у детей. Зарплата после повышения выросла, но добавились отчеты, общая профилактическая работа. Хотя, если посмотреть на работу в целом, она осталась той же.

В нашу школу идут по остаточному принципу: всех ребят, которых не взяли в другие школы, направляют к нам. Наличие или отсутствие «сложных» детей напрямую зависит от политики школы. Обычно от таких избавляются, а в исправительные школы могут принять не всех. Типичный ученик моей школы — ребенок с одним родителем, живущий в квартире общажного типа, где на ребенка и родителей, а часто бабушек, дедушек, сестер и братьев приходится одна комната, общий туалет и кухня.

Только за год работы я получила больше восьми травм: дети били и пинали, угрожали ножом, кидали петарды. Их за это наказывают только в том случае, если они достигли возраста ответственности — 14 и 16 лет. Иначе всю ответственность несут родители, но и это штраф — максимум 1000 ₽. Ребенок так и продолжает учиться в этом классе и в этой школе.

Недавно ученик бросил в меня стул. У него тяжелый семейный анамнез, проще говоря, он психически болен. В тот день ему просто не захотелось писать диктант — и он выразил свой протест таким образом. Попал по ноге, остался большой синяк.

Конечно, иногда я хотела уволиться. Но каждый раз одергиваю себя: если я дам слабину, исправится ли этот ребенок?

Я провожу профилактическую работу, направленную на защиту детей и их прав.

Например, ребенок может не есть несколько дней, потому что его мама пьет. Это несложно узнать, дети как чистый лист, они не умеют скрывать. Порой, просто наблюдая за детьми, можно увидеть многое: однажды ребенок на моих глазах доедал порции ребят, будто никогда в жизни не ел. Выяснилось, что мамы уже три дня нет дома. Или, к примеру, в разговоре с одним ребенком я узнаю, что его одноклассник ночует в подъезде. Я вызываю этого мальчика к себе и начинаю с ним беседовать: спрашивать, как его дела, как ему в школе. Постепенно мы приходим к его проблемам. Дальше я должна помочь ему: проследить, чтобы он поел в школе и дошел до дома, не ночевал на улице.

Если я вижу, что ребенок находится в социально опасном положении, то, поговорив с директором, пишу письмо от школы в органы опеки. Примерное содержание письма такое: у нас есть основания полагать, что обучающийся находится в социально опасном положении, в целях недопущения критических ситуаций просим провести проверку в отношении такой-то семьи. Потом органы опеки проводят проверки, вызывают родителей, приезжают к ним. Нам приходит ответ, подтвердилось или нет, какую работу провела опека.

Обычно я советуюсь не только с директором, но и со знакомыми специалистами опеки: рассказываю, что у нас случилось, передаю им все данные, и они начинают работу еще до отправления официального письма.

В моей практике был только один случай ограничения родительских прав: ребенок попал в детский дом, а через четыре месяца мама смогла восстановиться в правах. Сейчас идет еще один процесс по ограничению родительских прав, который инициировала школа и органы опеки. Ребенка изымают из семьи, он помещается в реабилитационный центр, какое-то время находится там, а после возвращается к нам в школу. Только после школы он идет не к себе домой, а в детский дом.

Пока работает опека, я могу предложить ребенку летом бесплатно пойти в лагерь, а после школы заниматься в бесплатных кружках. Мы вместе можем проводить время после уроков: рисовать плакаты, читать книги и обсуждать их, помогать уборщице и дворнику прибирать территорию. Если идет процесс лишения родительских прав, я убеждаю ребенка, что это поправимо и ему так лучше.

Конечно, я прекрасно понимаю: какие бы родители ни были, они родители, у ребенка с ними связь. Но когда мама избивает ребенка, не кормит его — это не норма. Создается угроза жизни. Я считаю, что лучше ребенок будет в детском доме, но живой, чем мертвый, но с родителями. Тем более родителям дают шанс на исправление: им нужно пройти реабилитацию, устроиться на работу, сделать ремонт — тогда они могут вернуть ребенка. А у ребенка появляется шанс понять, как можно жить нормально: когда есть вода, свежая и чистая одежда, постельное белье.

Иногда я сама хожу в гости к детям. Если это плановый визит, предупреждаю за пару дней. Бывает, прихожу без предупреждения. Смотрю, есть ли кровать, стол, книги, место отдыха. Фиксирую это в акте жилищно-бытовых условий и ухожу. Если нужно, беседую с родителями о поведении и успеваемости ребенка. Бывало, меня не пускали в дом. Но в этой ситуации есть проверенный метод: звоню соседям, разговариваю с ними. Уточняю детали, они подписывают акт о том, что меня не впустили в квартиру.

У меня есть личная группа учета — у каждой школы есть своя электронная база. Мы вносим туда все данные, которые касаются ребенка, его документы и причину постановки. Туда попадают, например, те, кто нанес увечья себе или другим либо систематически нарушает порядок в школе. Там не меньше 50 человек.

Если ребенок совершает преступление, его ставят на учет автоматически. В школу приходит документ от полиции, а через 30 дней — постановление из территориальной комиссии по делам несовершеннолетних и защите их прав, где прописано, какую работу должна провести школа. Все документы регистрируются и перенаправляются нужным специалистам. У меня в школе 10 детей состоят на учете, они с огромными проблемами. История часто одна: пьющие родители, тяжелое детство.

Раз в неделю я провожу групповые занятия на снятие агрессии. Учимся распознавать агрессию и направлять ее в другое русло. Беседуем о том, как можно было поступить в той или иной ситуации, разбираем случаи каждого ребенка.

Еще раз в неделю провожу индивидуальные беседы или другие мероприятия. Рассказываю о нормах гигиены, построении диалога, вожу на экскурсии в музеи природы, истории России, краеведческий. Иногда сама провожу экскурсии по городу: я знаю очень много интересных мест с богатой историей.

Бывает, что с ребенком ничего не получается сделать. Так, один из наших учеников теперь находится дома и ожидает перевода в коррекционную школу.

Вот другой пример. Когда я только пришла, ко мне обращались учителя, у которых была проблема с одним мальчиком. В ходе наблюдения и работы с ним я поняла, что передо мной скрытый лидер. Он будет классным бизнесменом или политиком, если повернуть его энергию в нужное русло. Четыре месяца занималась с ним вне работы: мы смотрели профилактические фильмы, помогали другим ребятам в выполнении их заданий, рисовали плакаты, обсуждали книги. Я создала для ребенка «ситуацию успеха». Сейчас он явный лидер, приходит всем на помощь, налаживает отношения с родителями, у него есть планы и цель на жизнь.

Я могу анализировать проблемы по скрытым знакам, как в крутых фильмах. Читать людей по их походке и взгляду. В разговоре обязательно смотрю на положение рук, ног, расслабленность тела. Закрытая позиция рук говорит о том, что человек не настроен на разговор. Когда приглашаю детей на беседу, смотрю на их жесты: если ребенок часто трогает нос — врет. Если сел нога на ногу и руки в замке — не доверяет, мне придется расположить его к себе.

Прихожу на работу к восьми. Живу в спальном районе, а школа находится в центре города. Ехать полтора-два часа в зависимости от погоды и времени года. От меня ходит автобус прямым рейсом, от остановки идти не больше семи минут. Приходить к восьми утра обязательно, но я часто перерабатываю, поэтому могу позволить себе приехать к девяти или десяти часам, если в этот день нет уроков. Еще немного времени мне нужно, чтобы переключиться в режим учителя. Мне всего 22 года, и быть строгой очень тяжело.

08:15. Обход классов на наличие детей. В школе их 800, я контролирую только группу учета, неблагополучных детей. Их присутствие на уроке, тем более на первом, для меня важно. Так я могу понимать, насколько хорошо идет моя работа: появилось ли у них желание учиться или целенаправленно не ходят только к одному преподавателю.

08:40. Звоню детям, которые пропускают занятия, или их родителям. Обычно напоминаю, что образование детей — это обязанность родителей. А за невыполнение обязанностей существует наказание.

Конечно, с появлением чатов стало легче, но можно не прочитать чат, удалить его. Так что пока телефонные звонки более эффективны. Если не отвечают, пишу служебную записку директору и жду ребенка. В итоге он всегда придет на второй или третий урок, тогда-то у нас и случится очень серьезный разговор. В работе я строга. Если ребенка нет без предупреждения, значит, будем разбираться. Я ведь прихожу на работу. И дети должны — это их обязанность.

09:00—11:00. Время на написание рабочих документов, ответов в органы — это запросы на характеристики, предоставление информации. Характеристики запрашивают полиция и управление социальной политики. Они так отслеживают работу с ребенком: есть ли эффект, выполняет ли родитель обязательства. Иногда запрашивают характеристики на сирот и опекаемых — так они узнают, все ли нормально в семье.

Еще нужно писать план работы с детьми: какие мероприятия я провела, а какие — нет и почему, заполнять индивидуальные карты, журналы бесед и обычные журналы успеваемости.

Самое легкое — это характеристика: там я рассказываю про ребенка, его успехи или промахи, отношения с родителями и отношение к учебе. Самое сложное — подготовка аналитических справок. Аналитика мне дается очень тяжело, я могу рассказать о том, какую работу провожу, но написать, посчитать и оформить в соответствии с нормой — это для меня кошмар.

11:00—12:00. Обед. Можно есть в школьной столовой — обед стоит не больше 150 ₽, туда входит салат, чай, суп, второе и булочка. Но еда там мне не нравится. Ношу с собой, чтобы не тратить деньги.

12:00—15:00. Беседы с ребятами. Приведу пример. Ко мне пришла девочка, начала разговор отдаленно: «Как ваши дела? Что нового?» — но по дрожи в голосе я поняла, что что-то не так. На прямой вопрос ребенок расплакался. Оказалось, что ее друг переехал в другой город и их общение прекращается, а родители ее не понимают. Она чувствовала себя брошенной, одинокой, ей некуда было пойти.

Мы прошли психологический тест — это способ заинтересовать ребенка. Можно спросить: «А ты знаешь, какая ты личность? Давай узнаем! Ответишь на вопросы?» Поговорили о дружбе и о том, что наши пути расходятся, чтобы обязательно сойтись. Я рассказала ей о своем опыте: для детей важно чувствовать, что они не одни с такой проблемой. Дала совет — разговаривать с родителями, подойти к маме и обсудить то, что беспокоит. После беседы девочка расцвела и пошла домой, а мне через несколько дней написала ее мама и поблагодарила за это, ведь ребенок впервые пошел на контакт.

Иногда могу выйти на уроки, но только строго в это время. Если учитель заболел, нельзя просто отменить уроки, я его заменяю. Бывает такое, что учителя увольняются, — веду вместо них. Провожу викторины про здоровый образ жизни, психологические тесты, мы рисуем, раскрашиваем. Обычно такие занятия у меня один-два раза в неделю. Иногда сама прошу поставить мне уроки.

15:00—16:00. Раз в неделю провожу правовой лекторий. Тему мы выбираем в начале месяца, к примеру, недавно темой были незаконные митинги. Потом весь месяц обсуждаем проблему: устраиваем с ребятами квизы, дебаты.

Я учу детей правильно говорить и отстаивать свою точку зрения. Читаем законы, изучаем судебную практику. Разрабатываем решение, как можно усовершенствовать тот или иной закон. В конце разрабатываем концепцию своего мира, в котором все, что мы придумали, действует, и смотрим, как все работает.

Например, когда внесли поправки в Конституцию, они не понимали, что это такое. Мы собирались после уроков, читали Конституцию, изучали поправки, обсуждали, как это повлияет на нашу страну. Часто взрослые не хотят обсуждать с детьми некоторые темы. Но мы забываем, что дети не глухие и не слепые. Они видят проблему, и у них возникает недопонимание, а оттуда — участие в несанкционированных митингах, непонятные комментарии в социальных сетях.

Учитель — человек аполитичный. Мы избегаем некоторых слов и общаемся корректно, не выражая своего мнения. Я могу только направить детей, подсказать, как сделать и как узнать. Конечно, есть дети, которые высказывают антигосударственную позицию. Напоминаю, что это их право на мнение. Они могут высказаться, а я им задаю вопросы. В процессе этой беседы мы приходим вместе к иному мнению. Я никогда не против позиции ребят.

16:00—17:00. Составляю план работы на следующий день, одеваюсь и выхожу из школы.

19:00. Приезжаю с работы, гуляю с собакой и еду на занятия: в понедельник у меня итальянский язык, во вторник зумба, в среду сквош, в четверг вечер для учебы и рисования, в пятницу тренажерный зал.

22:00. Прихожу домой, ужинаю, принимаю душ и ложусь спать.

С 17 до 22 мой телефон включен для общения с родителями. Звонят не так часто, но бывают разные случаи: могут позвонить из полиции и попросить информацию, когда нашли ребенка из моей школы. Или родители хотят посоветоваться, как им поступить с ребенком в той или иной ситуации. Часто звонят, чтобы узнать домашнее задание или спросить про поведение ребенка на уроках.

Выходные я всегда посвящаю уборке и готовке, в таком загруженном ритме сложно поддерживать порядок. У меня много животных: кот, кошка и большая собака, они вносят коррективы в ремонт квартиры и расположение вещей. Но такой график мне важен, чтобы не провалиться в депрессивные эпизоды. В 2020 году у меня случился первый эпизод, с тех пор я уже второй год борюсь с депрессией. Такой график помогает держать голову в постоянном тонусе.

Дети моего контингента часто совершают противоправные поступки. Под «моим контингентом» я имею в виду детей, состоящих на учете.

Смерть от передозировки в 15 или ВИЧ в 14 лет — это уже очень страшно. Для меня одним из самых тяжелых случаев оказалась попытка суицида, которую две ученицы совершили прямо в школе на глазах других детей год назад. Обе девочки выжили, сейчас находятся в психиатрической клинике. В школу теперь они, конечно же, не ходят.

Таким детям я помочь не могу, здесь нужна работа психиатра. Я слишком поздно обратила внимание на них — только успела выстроить доверительные отношения. После этого я два месяца ходила к психологу, мне снились кошмары. Всегда один и тот же сон, как я не успеваю помочь и ребенок умирает. Психотерапия и прием антидепрессантов помогли. Но эти картины я никогда не забуду.

До смены директора у меня была достойная зарплата. За любую травму, поиски ребенка, задержки на работе мне платили. Моя зарплата была ровно 20 тысяч рублей, а с надбавками выходило 40—50 тысяч.

Теперь у меня нет доплаты за сложность. А этих денег хватало бы для восстановления, обучения новым навыкам работы. При этом нагрузка увеличилась. И как бы мне ни было жаль детей, качество моей работы снизилось.

Сейчас моя зарплата не больше 35 тысяч. Мне кажется, что для педагога это хорошая сумма. Но в соотношении с затраченными силами работа сильно недооцененная.

Чтобы получать такую сумму, мне приходится, когда увольняются или болеют учителя, вести по четыре-пять уроков в день, взять класс на классное руководство, руководить школьным лагерем и брать другие дополнительные обязанности. Если работать только по моему профилю, получу не больше 18 тысяч. Премию за полтора года мне выплатили два раза: по 800 ₽ на Новый год и 8 Марта. Штрафы накладываются, если по твоей вине с ребенком что-то случилось, например травма или драка, но такого со мной еще не было.

Борюсь с этим: я учу детей отстаивать права, не могу же сама жить в нарушениях. Написала письмо в трудовую инспекцию с просьбой о проверке и обратилась в профсоюз, так как в школе есть нарушения при оформлении документов и случаи коррупции.

Около 10 тысяч рублей в месяц зарабатываю другими способами.

Как репетитор занимаюсь с ребятами со второго по четвертый класс — обычно из моей же школы. Подтягиваем русский язык и математику, готовимся к всероссийским проверочным работам и заполняем пробелы. Учеников немного, физически некогда, до трех за месяц. Занимаемся в перерывах на работе или во время обеда. Занятия веду дважды в неделю, получаю 150—200 ₽, больше родители позволить себе не могут. Делаю это из-за огромной любви к детям, цели заработать нет.

Иногда беру юридическое сопровождение дел. В основном это оформление документов: подача исков, апелляционных жалоб, пояснений. Клиенты — друзья друзей, которые находят меня через сарафанное радио. Два раза выходила в суд как юрист. Дела выиграла, но больше их не беру: нужна полная отдача, а у меня нет на это времени.

Например, у одного клиента были проблемы с работодателем: он не платил зарплату четыре месяца. Когда начала изучать документы, оказалось, что клиент не был официально трудоустроен, у компании были непонятные формы организации, проблемы с документацией. За полтора года судов мы выиграли дело, я получила гонорар — 50 тысяч рублей.

В среднем на юридическое сопровождение уходит около четырех часов в день. Обычно вечера очень загружены, приходится после тренировки по ночам или в обеденный перерыв выполнять дополнительную работу. Клиентов немного, я бы физически не успела все сделать качественно. Однако суды еще ни разу не проигрывала.

Я живу с мужем, котами и собакой. У нас ипотека на 4 миллиона рублей под 8,7% на 30 лет. Минимальный платеж — 32 тысячи рублей в месяц. Зарплата мужа полностью уходит туда, стараемся платить по 50—60 тысяч, чтобы быстрее закрыть. Еще есть два небольших кредита: один на учебу — около 200 тысяч рублей, второй брали на лечение, тогда депрессия сильно измотала мой организм. Его размер —100 тысяч, осталось выплатить 50 тысяч.

На еду стараемся не тратить больше 2 тысяч в неделю. Готовим сами, у нас в семье не было принято заказывать еду, а все женщины были обязаны уметь готовить. Раз в месяц можем позволить себе заказать роллы или поесть фастфуд. Стараемся ни в чем себе не отказывать, но выбирать продукты тщательно. Повезло, что ни я, ни муж не едим сахар, молоко, а говядину — редко. Много денег уходит на фрукты и овощи. У мужа хронический гастрит, у него строгая диета, а я за компанию с ним: здоровая еда не помешает никому.

Хожу в спортзал, годовой абонемент купила за 20 тысяч рублей. Еще занимаюсь сквошем за 1800 ₽ в месяц. Недавно прошла классический курс массажа, он стоил 15 тысяч рублей. Спина из-за работы испытывает колоссальную нагрузку, я по 12 часов в день сижу за бумагами и документами. Мне убрали все зажимы, проработали шейно-воротниковую зону и крестцовый отдел. Сейчас в планах пройти курс лимфодренажного массажа и массажа лица: у меня большой вес и я стала переживать, что из-за занятий спортом кожа может обвиснуть.

На медицину уходит 6—10 тысяч в месяц. К сожалению, из-за низкой зарплаты и высокой нагрузки страдает весь организм. У меня было подозрение на рассеянный склероз, а потом случился ковид, который ударил по нервной системе. Раз в полгода нужно проходить МРТ, пить лекарства, витамины. Каждый месяц сдавать анализы, чтобы исключить диабет, он по женской линии есть у всех: прием врача стоит 2,5 тысячи рублей, а анализы — 3—5 тысяч.

Главная и основная проблема — депрессия. Иногда я беру больничные, потому что просто не могу встать с кровати. Два раза в год мне требуется курс психотерапии, это 80 тысяч.

На транспорт трачу около 2 тысяч рублей: у нас с мужем от дома до работы ходит автобус. Но иногда я не могу проснуться к первому уроку и беру такси — оно стоит 500—600 ₽.

Остальное уходит на косметические процедуры: маникюр, парикмахера, укладку бровей.

Путешествуем обычно летом, в мой отпуск, но не всегда: не с кем оставить животных, а они тяжело переносят разлуку. Ездим по России — объездили Свердловскую область, посетили Казань. Там были около недели, брали тур, поэтому на двоих ушло 20 тысяч рублей, туда входили проживание, экскурсии и питание. До Казани мы ехали на автобусе, это оказалось тяжело. Хотим туда еще раз, но своим ходом и летом.

Экономить не получается, свободных денег не остается. Зато у нас есть три вида магов в «Боевых магах» и куча других настольных игр. Пока пользуюсь советами из Тинькофф Журнала, но в планах пройти курсы, чтобы понимать, как откладывать и какие расходы можно убрать.

Хочу съездить в Италию. Билеты, питание и экскурсии обойдутся в 200 тысяч рублей. Я заранее все просчитала, чтобы можно было не отказывать себе и не считать каждую копейку. Пока ситуация в мире не позволяет отправиться в путешествие, поэтому ближайшие два года хочу копить на поездку.

Я даже учила итальянский язык с репетитором. Нашла языковой центр, ходила туда на занятия два раза в неделю по часу. В среднем уходило 10—13 тысяч в месяц. Не сдавала экзамен на уровень, планирую только летом. Хочу выучить язык настолько, чтобы могла работать и учиться в Италии.

Еще планируем накопить подушку безопасности — 300—500 тысяч рублей. Этих денег хватит на то, чтобы я могла уволиться с работы, отдохнуть месяц и выйти на новую.

Ну и в планах, конечно, ребенок.

Плюсы моей работы — большой отпуск 56 дней, горячий стаж и возможность рано выйти на пенсию. Я все посчитала: если останусь работать на этой должности, для минимальной пенсии в 37 лет мне надо отработать еще 7,5 года — за вычетом больничных, отпуска и декрета, в который я планирую уйти на шесть лет.

Сейчас я повышаю уровень образования, прохожу переобучение и курсы повышения квалификации, они стоят 4 тысячи рублей. В среднем учусь каждые два месяца: изучаю нейропсихологию, арт-терапию, гештальт-терапию и прочее. Раньше были мысли уйти в частную практику, но у меня есть страхи, что из-за отсутствия клиентов не будет хватать на жизнь.

Но школа стала мне надоедать. Работодатель хочет хорошего сотрудника, который принимает участие в конкурсах, раз в три месяца проходит обучение и переобучение, но не считает нужным платить за то, что работник умеет и делает. Я всей душой люблю малышей, но огромная нагрузка, неадекватность требований и плохая оплата труда приводят к тому, что я раздражаюсь и не могу выполнять свои обязанности.

Если оставаться в школе, я бы поменяла работу заместителя директора на психолога: она мне ближе. Для комфортной жизни хватило бы 60 тысяч рублей. Но чтобы зарабатывать такие деньги, нужно вести по шесть уроков ежедневно, взять два класса на классное руководство и работать с детьми, которые стоят на учете. Это возможно, но я не буду видеть мужа.

Поэтому школа — это точно не то место, где я хотела бы работать всю жизнь. Хочу устроиться детским психологом, в идеале — в детский центр, куда ребята приходят после школы. Я бы проводила занятия, беседы с родителями. Там невысокая нагрузка, а дети и родители более лояльные. На самом деле понимаю, что просто хочу спокойствия.

Не оставляю мечту пойти психологом в МВД. Хочу исправлять поведение взрослых людей, это гораздо сложнее, но оттого и интереснее. И конечно же, работать с сотрудниками. Ведь работа в полиции очень серьезная и опасная, мне кажется, что это интересно и необычно. Сейчас я мониторю вакансии: начальная зарплата — 25—35 тысяч, но реальная, думаю, выше. План такой: постепенно набираться опыта, чтобы потом без проблем работать в полиции. Я умею подбирать слова так, чтобы донести до людей необходимость изменить свою жизнь.