Как я купила квартиру с историей в старом фонде Петербурга

В 2020 году я купила квартиру в старом фонде на Петроградской стороне, где не было капитального ремонта с 1911 года.

Я искала квартиру, где максимально сохранились бы аутентичные детали: оригинальные окна, двери, фурнитура, лепнина и печи. Я знала, что буду восстанавливать все, что получится, даже штукатурку. Это не ремонт, а реставрация, поэтому я спокойно отношусь к тому, что это долгий процесс, а сроки могут сдвигаться.

Кроме этого, для меня важна историческая память: я провела целое исследование и узнала, кто был первым владельцем этой квартиры.

В статье расскажу, как я искала эту квартиру, кем были ее первые жители и почему для меня важно сохранить 240 м² штукатурки 1911 года.

Я не буду указывать в статье точные цены, поскольку, как мне кажется, финансовый аспект в таких историях отходит на второй план. Если воодушевляет сама идея и хочется жить в определенном месте, ты готов инвестировать в этот проект свои усилия, время и деньги. В итоге в какой-то момент начинаешь мыслить округленными числами и понимаешь, что будешь преодолевать реставрацию шаг за шагом, сколько бы времени и денег это ни заняло. Хотя, конечно, хочется остаться в пределах разумного!

Примерно с 2018 года я увлеклась темой восстановления и сохранения наследия в Петербурге. Это был момент, когда питерские экскурсоводы и краеведы стали рок-звездами «Инстаграма». Активисты из объединения «Гэнгъ» Максим Косьмин и Ксения Сидорина, ребята из «Двери с помоек» — все они находят и реставрируют элементы старого фонда.

Проект «Петербург глазами инженера» проводит в городе прекрасные архитектурные экскурсии. Просветительскую деятельность ведет Дом культуры Льва Лурье. Я пристально следила за этими проектами, ходила на их лекции и экскурсии по парадным Петербурга разных периодов — больше всего с гидом Виктором Федоровым. И в конце концов захотела купить квартиру в старом фонде.

Покупка квартиры в Петербурге — результат моей карантинной весны 2020 года, которую я провела в Москве. В локдауне меня больше всего огорчало, что невозможно уехать в Петербург прямо сейчас. Я прыгнула в «Сапсан» в конце июня, как только посчитала это безопасным. Стало понятно, что в Петербурге мне точно хотелось бы иметь свою базу. Формат жизни между городами мне хорошо знаком, комфортен и кажется прекрасной возможностью сочетать все лучшее или необходимое и там, и там.

Я знала, что смотреть квартиру буду только в старом фонде и только на Петроградской стороне. Это место дорого мне и по совокупности личных воспоминаний о жизни здесь, и эстетически — есть особое ощущение, когда живешь в историческом центре, но чуть вдалеке от туристических толп, — и из-за очаровательного оттенка островного изоляционизма.

Я люблю эстетику и архитектуру модерна. Именно Петроградская сторона, которая в начале 20 века активно застраивалась и была центром технических и бытовых новинок, — настоящий заповедник этого стиля.

Были и технологические предпосылки того, почему я выбирала старый фонд именно на Петроградской стороне. В центре Петербурга в 1960-е годы делали капремонт, поэтому часть застройки утратила оригинальные элементы. Другая часть осталась с деревянными перекрытиями. Покупать квартиру в таком здании, на мой взгляд, рискованно.

В начале 20 века технологии уже позволяли строить дома с металлическим каркасом: например, знаменитый Дом Зингера — настоящий шедевр инженерной мысли, и со смешанными перекрытиями, как в моей квартире.

К моменту покупки квартиры я уже прочитала достаточное количество источников: в частности, блоги активистов и книгу «Истории домов Петербурга, рассказанные их жителями», написанную Максимом Косьминым в соавторстве с Юлией Галкиной. Благодаря этому я накопила определенный опыт. А главное, знала, с какими именно специалистами буду работать, когда найду и куплю квартиру.

Предыдущие сделки с недвижимостью я проводила через сервис «Домклик». В каком-то смысле я была избалована этим опытом, потому что привыкла к простому процессу: зайти в банк, провести там час, подписать документы и выйти, не планируя даже визит в МФЦ.

В случае с моей петербургской квартирой была классическая сделка, о которой я расскажу дальше в статье. Я шучу, что покупка квартиры в старом фонде обязывает совершать очень старомодные действия — со всем ритуалом закладывания денег в ячейки, хороводом из продавцов и покупателей, подписанием документов у нотариуса. Позже придется еще и ходить по отдельным инстанциям, чтобы перерегистрировать счета. Но все это было познавательно и тоже стало для меня пошаговым опытом присвоения новой квартиры.

Я хотела не абстрактную квартиру в старом фонде, а четко знала, что именно мне нужно и на какие критерии я буду смотреть. Я умею выжать лучшее из «Циана» — у меня уже есть успешный опыт поиска жилья там. Замыленные фотографии катакомб меня не пугали, если, например, на них была видна оригинальная лепнина. Я выставила максимально тонкие настройки поиска и следила за всеми вариантами, которые появлялись на рынке.

У меня были следующие требования:

1. Район Петроградской стороны у метро «Чкаловская». Оптимально — моя любимая улица или несколько соседних.
2. Дом эпохи модерна. Возможно, включенный в список выявленных объектов культурного наследия. Я не боялась взаимодействовать с Комитетом по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры, потому что в любом случае планировала сохранять в квартире все исторические элементы.
3. Максимальная сохранность того, что внутри: окон, дверей, лепнины, печей, фурнитуры. В идеале для этого в квартире не должно быть ремонта. «Убитые» варианты меня не смущали — важнее было другое.
4. Не первый и не последний этаж, с лифтом.
5. Просторная квартира с разумной планировкой, которую можно будет грамотно использовать.

Поиски пришлись на осень 2020 года — это был момент, когда пузырь недвижимости надувался на глазах, а цены на квартиры росли скачкообразно. Я наблюдала, как какие-то предложения за неделю дорожали на 1—1,5 млн рублей — и тут же продавались.

После покупки квартиры у меня было ощущение, что я успела на подножку последнего вагона уходящего поезда. Сейчас, год спустя, кажется, что ситуация стабилизировалась, однако и рынок вычерпан. Я по-прежнему в фоновом режиме наблюдаю за тем, какие предложения появляются по моим критериям. Вот, например, несколько аналогичных предложений, доступных сейчас.

Я пользовалась услугами Сергея Галлера — это известный петербургский риелтор, который в том числе много работает со старым фондом.

Я познакомилась с Сергеем благодаря блогу краеведа Максима Косьмина. Кроме того, я подписалась на патреон Максима, где он выкладывает подборки квартир старого фонда за ежемесячное пожертвование. Но моя будущая квартира ни в одном списке не фигурировала.

Мы созвонились с Сергеем и его партнером Марией и договорились, что будем вместе работать. Я отправила ребятам список квартир, которые хотела посмотреть во время приезда, моя нынешняя квартира была там на первом месте. Для этого было много предпосылок:

1. Квартира — на моей любимой улице.
2. В ней — к сожалению для прежних жильцов, но к счастью для меня — не было ремонта, поэтому все окна, двери, лепнина сохранились по состоянию на 1911 год.
3. В парадной только что закончился достойный ремонт с реставрацией.
4. В квартире два входа: парадный и черный. Черная лестница тоже с лифтом и очень прилично выглядит.

Для проформы я добавила еще два варианта, которые мне искренне не приглянулись. В одной был навязчивый собственник и общее неприятное ощущение, вторая квартира меня тоже ничем не впечатлила.

На все просмотры мы потратили максимум полтора часа. Я пришла в свою квартиру, и она мне сразу понравилась — хотя и была несколько больше и дороже, чем я планировала изначально. Собственник предложил скидку 100 000 ₽ — это стандартная практика.

Я вышла из моей будущей квартиры и по дороге в Москву обсудила идею покупки с несколькими близкими людьми. Я видела состояние квартиры и понимала, что отремонтировать и восстановить ее выйдет дороже, чем я думала. Тогда я предполагала, что это будет сумма в районе 3 млн рублей, — сейчас в ответ на это могу только демонически рассмеяться.

Я расстроилась: квартира мне действительно понравилась, но я склонялась к тому, что все-таки не стоит ее покупать. Это было в понедельник.

А уже в среду, после сессии личного анализа, я решила прыгнуть в эту историю и не бояться ремонта — и тут же написала риелторам, что хочу купить эту квартиру.

На этом процесс поисков и просмотров завершился. Он оказался абсолютно необременительным и легким, поскольку я понимала, что мне нужно, и задала четкие критерии поиска. В ближайшие выходные мы снова приехали в Петербург, чтобы посмотреть квартиру еще раз и подписать договор о намерениях.

Сергей и Мария взяли на себя все, что касалось самой сделки, взаимодействия с контрагентами и юридических проверок. Это было ценно: пока покупка готовилась, я была в Москве и приехала только на сделку.

В этой квартире я нашла то, что хотела: сохранные двери, окна и даже стекла 1911 года. Меня завораживает мысль, что была война, революция, еще одна война, блокада — а стекла живы, до сих пор тут и дают совершенно особую волнистость картинки, когда смотришь через них на улицу.

В квартире сохранились оригинальная штукатурка и лепнина, а на кухне — холодильные шкафы и печь — то, что называется «кухонный очаг». Это еще более редкая вещь, чем печи-камины, которые регулярно встречаются в домах старого фонда.

При желании и при переделке печных каналов печь можно было бы восстановить до рабочего состояния, но я просто отреставрирую и оставлю на кухне как артефакт.

Еще сразу стало понятно, что в квартире меня ждет клад: под обоями были видны очертания дверных петель. Еще до покупки я простучала стены и поняла, что там зашита анфиладная дверь — сквозной проход в соседнюю комнату.

Первое, что сделали ребята из объединения «Двери с помоек», когда пришли знакомиться, — не удержались и раскрыли анфиладу. Там, как и предполагалось, мы нашли законсервированные оригинальные двери и даже дверные ручки.

Я подписала договор о намерениях и заплатила залог, а затем уехала в Москву. Следующие пять недель для меня были спокойными, а для моих риелторов Сергея и Марии — нет. У продавцов квартиры — матери и сына — была встречная покупка: им нужно было найти две квартиры. Их риелтор периодически шантажировала Сергея и Марию на тему того, что сделке конец, ошибалась с документами, сдвигала даты и вообще была чрезмерно эмоциональной. Мои риелторы оградили меня от любых контактов и взаимодействия с ней, за что я им чрезвычайно признательна.

Я продолжила спокойно работать с пониманием того, что, если эта квартира действительно моя, я ее куплю. Если нет — то нет, и это тоже нормально.

Риелторы проверили все документы и юридическую часть — там не было ничего необычного. Сергей проверил документы о переходе права собственности — и они были в порядке. Мы еще раз посмотрели на общее состояние дома.

Я покупала квартиру в ипотеку, поэтому банк тоже провел свою экспертизу квартиры. К сделке я подготовила стандартное страхование жизни и имущества. Кроме этого, я оплачивала свою часть аренды ячеек, услуги нотариуса и услуги моих риелторов: 2% от стоимости квартиры.

К подобным квартирам в старом фонде Петербурга нельзя подходить с обычной меркой по средней стоимости за квадратный метр. И кому-то цена, которую я заплатила за квартиру, покажется слишком высокой, а кому-то — слишком низкой. Я не буду называть точную цифру. Каждая квартира в старом фонде ждет своего покупателя. И она продается ровно за ту цену, которую за нее готовы заплатить. Для меня с учетом реставрации и ремонта это было немало, но я решила, что оно того стоит.

Сама сделка прошла сложно: было трудно согласовать удобное для участников время, но еще более изматывающим был сам процесс. Сделка длилась восемь часов. Нас было 11 человек: пятеро продавцов и покупателей, риелторы всех сторон и банковский менеджер.

Цепочка начиналась с меня, затем покупались и продавались те две квартиры, которые выбрали себе бывшие собственники. Из-за этого все стандартные процедуры пришлось умножить на два: дважды подписывать документы и бумаги у нотариуса и закладывать деньги в ячейки. Кофе не помог — в конце этой сделки мы все лежали пластом от усталости. Я поставила последнюю подпись у нотариуса, и документы отправили в Росреестр.

Когда Росреестр зарегистрировал мое право собственности, следующие участники цепочки смогли забрать деньги из банковских ячеек. Все происходило уже в предновогодние дни: я никуда не спешила, зато остальные не хотели застрять еще и на новогодние праздники.

В этот период, в декабре 2020 года, Росреестр Петербурга был в коллапсе и катастрофически задерживал оформление документов. Ведомство было вынуждено перебрасывать ряд сделок в соседние, менее загруженные регионы. В итоге уже позже я обнаружила, что мои документы зарегистрировали в Калининградской области.

Весь процесс регистрации занял три недели — значительно дольше стандартного времени. Когда право собственности на квартиру перешло ко мне, я приехала в Петербург, забрала ключи, приняла квартиру, и все благополучно разъехались на новогодние праздники.

Я понимала тогда и убеждаюсь сейчас, что эта квартира — инвестиционно правильное решение. Сейчас я смотрю на рынок и вижу, что ее стоимость уже выросла и еще подрастет после реставрации. В том числе и поэтому я спокойно отношусь к тому, что восстановление будет длиться еще какое-то время. Реставрация — это не просто ремонт. Это долго и дорого. Я надеюсь на долгосрочный результат.

У меня прекрасные соседи. Как только я купила квартиру, меня добавили в чат «Наша парадная» и сразу же познакомили с активистом Львом, который был двигателем прогресса во время ремонта парадной в этом доме.

Моя отдельная отдушина — закрытая группа в «Фейсбуке», которая называется «Петроградская диаспора», туда можно вступить, ответив на три краеведческих вопроса по Петроградской стороне. Внутри можно встретить посты, которые начинаются со слов «участников группы приветствую со всем почтением». Эта группа — образец добрососедства и прекрасного районного взаимодействия, хотя я понимаю, что и для Петербурга тоже это скорее исключение.

Когда предыдущие собственники выезжали из квартиры и передавали мне ключи, они сказали, что на кухне пахнет газом. Я вызвала газовщиков, и они выявили утечку газа — по интенсивности как из открытой конфорки. Это меня напугало. Аварийка сразу же заварила трубы на кухне и все починила. Я сделала это своевременно, потому что летом в соседней парадной случился серьезный пожар.

Детальнее про состояние остальных коммуникацией мы узнаем, когда сможем добраться до демонтажа. Пока же мы только согласовываем перепланировку и занимаемся реставрацией лепнины и штукатурки.

Во время советского уплотнения большую гостиную разбили на узкую комнату и длинный коридор, разделив стеной. Я буду ее сносить — и это один из ключевых моментов согласования перепланировки.

На оригинальном архивном плане 1911 года стены нет, а в советских документах она уже фигурирует как исходная. Возвращение первоначальной планировки квартиры — длительный процесс, особенно с учетом того, что согласования на Петроградской стороне славятся своей сложностью.

Это не единственная бумажная волокита. У предыдущих собственников квартиры были разные лицевые счета: каждый владелец платил сам за себя. После покупки я объединяла все платежки. То, что могло бы быстро решиться за один визит в МФЦ, потребовало похода в каждую отдельную инстанцию.

По оригинальному плану и после перепланировки эти 120 м² удастся максимально разумно использовать. Спальня, детская, большая гостиная почти 40 м², гостевая комната, кухня, два санузла — все это заложено еще в плане 1911 года и так и построено.

Единственная уступка современности в нашем новом плане: в квартире появится постирочная и дополнительный «хозяйский» санузел рядом со спальней. На других этажах подобные квартиры разделены на две, и в советское время в них появился стояк там, где был канал общедомовой печи. А значит, я могу сделать мокрую зону на этом месте и мне такую перепланировку согласуют.

Людей, которые квалифицированно работают со старым фондом, не так много. Все всех знают, и зачастую специалисты из Петербурга приезжают консультировать в Москву.

Первым делом я обратилась к проекту «Двери с помоек» — я давно следила за тем, что делают ребята. Они приехали, влюбились в мою квартиру и запостили ее у себя в сторис. Таких квартир и людей, которые с ними работают, немного — когда ко мне приходили другие подрядчики, многие из них уже знали о моей квартире из инстаграм-аккаунта «Дверей».

Может показаться, что есть большой выбор, но его на самом деле нет. Отдельный сложный вопрос — графики доступности мастеров. Например, с «Дверьми с помоек» мы разговаривали в январе 2021 года, а начать работать с окнами и дверьми в моей квартире они смогли бы не раньше лета 2022 года.

Зато мы договорились на реставрацию лепнины: с апреля после тестовых расчисток этим занимается реставратор Марина. Сначала мы планировали закончить работу к июлю, затем после смывок стало понятно, что на тягах под эмульсионкой масло. Сроки сдвинулись на октябрь 2021 года, а потом и ближе к январю 2022 года. Но это реставрация, и я спокойно отношусь к подвижкам дат.

Ребята из «Дверей» познакомили меня с печником Азизом: он будет заниматься кухонным очагом и печью в гостиной. А еще они свели меня с Александром, который будет восстанавливать штукатурку, — и это одна из самых амбициозных частей нашей реставрации.

Изначально у меня не было мысли, что штукатурку можно сохранить. По умолчанию я думала, что нас ждет демонтаж до кирпича. Такого же мнения была мой архитектор Юлия и подрядчик по стройке Владимир. Потом пришел Александр, посмотрел на штукатурку, практически обнял ее, сказал, что видел такую в итальянских монастырях 17 века и что он ее не отдаст на растерзание. Когда вам говорит такое аттестованный Минкультом реставратор первой категории в области лепного декора и декоративных штукатурок, вы просто соглашаетесь!

В итоге Александр и его практиканты будут вручную расчищать, укреплять, заделывать утраты на 240 м² сохранной штукатурки. Ее оригинальный цвет — серовато-песочный, на штукатурке прекрасные трещины, и она правда выглядит как в итальянских монастырях.

Во время подготовки к реставрации я встречалась и советовалась с подрядчиками разной степени адекватности и умений. Кто-то предлагал реставрировать лепнину за сумму в диапазоне от 500 тысяч до 1,5 млн рублей. Другой предлагал сразу все сбить и поставить пластиковые аналоги. Последнего я прогнала с позором. Сейчас я уверена, что для работы с моей квартирой собралась лучшая команда профессионалов и к тому же прекрасных людей, которые искренне любят свое дело, — а это мне тоже крайне важно.

План реставрации сейчас таков: мы делаем лепнину, окна, двери, штукатурку, параллельно с этим согласовывается наша перепланировка. После этого можно будет начать демонтаж и строительство второго санузла. Сейчас непонятно, что мы будем делать с полом: под советским паркетом явно есть оригинальный дубовый паркет шашечками. Но насколько он сохранился — пока неизвестно, и мы не узнаем это, пока не дойдем до демонтажа.

Еще нам нужно повысить электричество с 3 до 13 кВт. Квартира не приспособлена под современные технические нужды. Мы будем менять проводку, но делать это так аккуратно, чтобы не пострадала штукатурка.

Перед тем как мы начнем демонтировать стену, которая разделяет гостиную, реставратор поставит специальные сетки для лепнины: если ее фрагменты будут падать, сетка их удержит, потом по их образцу можно будет вылепить замену.

У меня есть шутка, что мой ремонт — это рубрика «Все по 300», только тысяч. В среднем каждая итерация, даже небольшая, — лепнина, штукатурка, печка — столько и стоит. Из этого тренда выбиваются окна и двери, которые в совокупности будут стоить около 900 000 Р. Бонус от мастера Олега Олиевского — реставрация дверей холодильных шкафов — это две просторные ниши на кухне, которые я тоже буду использовать для хранения.

Есть и утрата, по которой я особо горюю: полтора-два года назад на черной лестнице и парадном входе оригинальные двери заменили на отвратительные железные. При этом в парадной кое-где сохранились подлинные двери. Ребята из «Дверей с помоек» меня утешили и пообещали, что со временем сделают из донорской лиственницы копию исторических дверей.

Еще до того, как я купила эту квартиру, я сходила на частный мастер-класс по реставрации к Александре Катайцевой. Я попросила Сашу научить меня базовой расчистке окон и дверей, чтобы лучше понимать, с какими процессами потом будут иметь дело мои мастера.

Оказалось, что это замечательное медитативное дело, и позже я попросила оставить мне в квартире одну простую дверь для самостоятельной работы — я бы хотела заняться этим на досуге. Если вам тоже такое интересно, рекомендую попробовать поработать с теми предметами, которые наверняка есть у вас дома.

Саша же познакомила меня с архитектором Юлией, которая отважно взялась за наш большой проект.

Мне принципиальны качество жизни и бытовой комфорт, поэтому в мебели и обстановке в целом важно, чтобы вся инфраструктура и предметы были технологичными, удобными и красивыми.

Я не планирую чрезмерно использовать антиквариат, но мы будем внедрять в интерьер знаковые для меня предметы. Например, буфет моей прабабушки, место под который мы заранее отмечаем в планах. А еще семейные фотографии и старые рамы для зеркал. В гостиной мы сразу проектируем книжные шкафы под потолок с лестницей, чтобы туда можно было перевезти семейную библиотеку.

Судя по оригинальному плану дома, в квартире было четыре печи. Ни одна из них, к сожалению, не сохранилась, но и сейчас видны места, где они стояли. Еще до того, как я купила эту квартиру, я знала, что обязательно спасу какую-нибудь печь с «Авито»: в Петербурге есть распространенная практика, когда их демонтируют и выбрасывают, а иногда выставляют на продажу.

Зимой трубочист Андрей провел в моей квартире экспертизу каналов — это было нужно и для документов по перепланировке, и чтобы понять, можно ли вообще восстановить печь.

В фоновом режиме печник Азиз стал искать для меня подходящую печь. Я понимала, что хочу максимально лаконичную белую изразцовую печь, желательно производства финского завода «Або». По узкому печному комьюнити периодически пробегали подходящие варианты, Азиз мониторил их и присылал мне. Многие были хорошими, но на мой вкус и для этой квартиры — избыточными.

Спустя полгода неторопливого наблюдения за рынком старинных печей мы наконец нашли ровно то, что нужно. Мы обошли на «торгах» другие предложения и выкупили печь. Азиз подписал каждый изразец, демонтировал их и сложил в коробки. Сейчас эти 250 килограммов изразцов лежат у меня в квартире. Перед тем как мы будем строить печь заново, надо будет укрепить и пол в ее основании, и печной канал.

Еще некоторое время назад печи отдавали бесплатно за демонтаж. Сейчас можно ориентироваться на стоимость от 20 000 до 60 000 ₽ за саму печь. Около 80 000 ₽ надо будет заложить на демонтаж и новый монтаж, еще около 150 000 ₽ — на укрепление канала. Словом, в итоге весь процесс обойдется приблизительно в те же 300 000 ₽.

Родственники бывших владельцев въехали в эту квартиру в 1943 году. Для меня это было определенным маячком. Мне было важно, что год не связан с репрессиями, что здесь не скрыта история того, как новые хозяева квартиры въезжали на место репрессированных жильцов.

Эта тема для меня очень значима: я много лет участвую в акции «Возвращение имен», моя научная работа посвящена женскому опыту ГУЛАГа. Я хорошо вижу необходимость работы с коллективной травмой, сохранения личной истории и восстановления памяти.

Еще до покупки я посмотрела историю дома на сайте Citywalls: там можно найти историю постройки, информацию об архитекторе, иногда некоторые чертежи. Позже я попросила краеведа, экскурсовода и историка Дениса Яковлева найти в архивах все, что удастся обнаружить, про мою квартиру. В первую очередь — блокадную историю, бытовую, имена первых собственников.

Мы вкладываем столько сил и настойчивости в то, чтобы сохранить эти окна, двери, лепнину и штукатурку, поэтому мне вдвойне важно узнать, кем же были люди, которые жили здесь первыми 110 лет назад, кто выбирал мебель, расставлял цветы, встречал посыльных на черной лестнице, а гостей — у парадного входа.

Денис обратил особое внимание на то, что мой дом менял нумерацию и в разных источниках был указан под разными номерами. Это сильно повлияло на поиски. В какой-то момент у нас был ложный виток: мы пошли по следу семьи, которая жила в доме со смежной нумерацией. Там тоже была удивительная, но совсем другая история.

Наконец стало понятно, кто был первыми собственниками: Анна Александровна и Альфред Юлиус Рейманы. Альфред Юлиус был сотрудником Русского для внешней торговли банка, его впечатляющее здание находится по адресу ул. Большая Морская, 32. Но я больше думала про Анну. Когда она въехала в эту квартиру, то была на пару лет старше меня, женщина принадлежала к верхушке среднего класса и была в расцвете сил.

Это она встречала на черной лестнице зеленщика и молочника, нанимала прислугу, открывала для гостей двери из красного дерева. Вероятно, здоровалась на улице с Михаилом Зощенко, который жил в соседнем доме. Водила дочь на каток, который был на месте станции метро «Чкаловская», сталкивалась там с Ларисой Рейснер, которая приходила со свитой поклонников из родительской квартиры в доме Лейхтенбергского.

Успели ли Анна с Альфредом пожить ту прекрасную жизнь, которую обещало начало века на Петроградской стороне, полной технических новинок и нового стиля? Или сразу оказались в голодном 1917 году, пережили революцию, уплотнение, строительство новых стен в квартире и подселенных соседей?

В документах 20-х годов Альфред и дочь супругов Анна Альфредовна числятся безработными — очевидно, сказывалось и их немецкое происхождение, и социальная принадлежность. Как выживали эти «бывшие люди»? Как пытались сохранить себя?

К середине 20-х следы Альфреда и младшей Анны теряются. Анна Александровна Рейман умерла во время блокады в 1943 году. В блокадных документах ее фамилия указана с ошибкой — Рейлин. Видимо, в квартире никого не осталось и данные записывали со слов соседей. Следующие жильцы въехали в уже пустую квартиру.

Мне сложно думать про то, как Анна Александровна одна выживала в блокаду. Одновременно невозможно про это не думать. И то, для чего я предприняла это исследование, — тоже опыт работы с коллективной травмой и терапевтический опыт: простраивание связей, восстановление памяти, сохранение прошлого и привнесение в мертвенный контекст очень большого количества жизни. Это постепенное выращивание нового и живого там, где был только пепел.

Поиски продолжаются. Денис прислал мне ссылку на группу во «Вконтакте» Лютеранской церкви Святого Михаила. У них есть рубрика, в которой они пишут про своих прихожан. В частности, писали и про Оскара Реймана — скорее всего, это брат Альфреда Реймана. Стало понятно, что семья была прихожанами собора.

Денис написал сотрудникам церкви Святого Михаила, и они пообещали, что поднимут все документы, которые у них есть. У нас был шанс найти информацию о венчании Анны и Альфреда и, возможно, о крещении младшей Анны. В итоге в церкви ответили, что своих документов у них нет, но они дали ссылки на фонды Российского государственного исторического архива, где искали информацию.

Если же говорить о тратах, работа по восстановлению исторической памяти бесценна, а гонорар за архивные поиски Денис определил, исходя из своей загрузки.

Я бы посоветовала человеку, который хочет купить квартиру в старом фонде, прежде всего понять, для чего ему это нужно. Покупать старый фонд, чтобы все сносить, — на мой взгляд, бессмысленная затея.

Если же вы прицельно ищете квартиру в старом фонде, изучите район, разные архитектурные стили его застройки и специфику, в том числе инженерную, которая этим обусловлена. Эклектика середины 19 века, модерн, конструктивизм или сталинка — у всех них будут свои особенности, про которые имеет смысл знать заранее.

Я бы рекомендовала по возможности набираться необходимого опыта, обращаться к источникам, собирать заранее пул профессионалов, работающих со старым фондом, смотреть за тем, что делают эти люди, возможно, ходить на акции, которые устраивает «Гэнгъ» и другие гражданские активисты.

И, конечно, запастись и деньгами, и терпением, потому что работа с такими квартирами — долгое и дорогое, но, бесспорно, очень благодарное дело. Часть своего опыта я изложила в следующей статье о том, как я реставрировала свою квартиру и как мои ожидания разбивались о реальность.