На меня напали скинхеды. Я пошел в суд и добился компенсации — 75 000 ₽

В октябре 2020 года в центре Омска меня избили скинхеды.

Их нашли и привлекли к уголовной ответственности, а мне удалось получить компенсацию морального вреда. Вот как все было.

В моем городе более 85% населения — русские. Оставшаяся часть — это казахи, украинцы, немцы, татары и другие. Я казах. Обычно у нас все живут дружно, но иногда случаются неприятности.

25 октября 2020 года около пяти вечера я возвращался домой пешком. Навстречу мне шла группа молодых людей в берцах и балаклавах. Они растянулись на всю ширину тротуара, поэтому я стал обходить их сбоку. Один из них задел меня локтем — руки он держал в карманах, а локти специально расставил. Я не отреагировал и просто пошел дальше.

Спустя полминуты меня сильно толкнули в спину — я упал. Дальше начались удары по голове, спине и другим частям тела. Я слышал оскорбления: мол, я казах и мне нужно валить из России.

Я знал, что в таких ситуациях нельзя оставаться на земле, надо встать на ноги во что бы то ни стало — об этом я как-то прочитал в одной статье по самообороне. У меня получилось подняться, вырваться и убежать от обидчиков. Я хорошо бегаю, плюс на мне были удобные кроссовки. Агрессоры же были в тяжелых берцах, в которых особо не разгонишься.

Чтобы привлечь внимание окружающих, я бежал к проезжей части. Все происходило в центре города, поэтому вокруг было много людей. Но из прохожих никто не вмешался: наверное, не хотелось рисковать ради неизвестного человека. Никто даже не попробовал позвонить в полицию. Это было обидно.

Наглость поступка я не могу объяснить ничем, кроме численного превосходства: если вас семеро, а противник один, кажется, что все сойдет с рук.

Я почти сразу набрал 112, но даже не успел дозвониться, как ко мне подбежал молодой человек. Он представился сотрудником полиции и показал удостоверение. Полицейский рассказал, что они с самого утра следят за напавшими на меня скинхедами и видели, как меня избивали.

Он предложил пройти с ним в отделение и написать заявление. За хулиганами, как я понял, остались следить его напарники. По пути сотрудник сообщил, что полицейские знают всех членов этой группы, давно за ними наблюдают и даже читают их странички в соцсетях. Но никто не ожидал, что они нападут на кого-то прямо в центре города. Еще полицейский сказал, что нападение удалось заснять на камеру. Правда, запись мне не показали и потом про нее ни разу не вспомнили.

Я понял, что мне крупно повезло несколько раз: я вырвался и не получил тяжелых травм, а еще появилась надежда, что виновников поймают и накажут. Пока мы шли в отдел, я чувствовал, что меня всего трясет. Но в то же время было осознание, что самое страшное позади.

В отделении я написал заявление о преступлении. В нем просил привлечь к уголовной ответственности напавших на меня и кратко пояснил, что произошло. Также меня попросили дать письменное объяснение, где я рассказал о случившемся уже подробно.

Все документы я писал на имя начальника отдела полиции. Мое заявление приняли и зарегистрировали. Чтобы осталось подтверждение, я попросил выдать мне талон-уведомление.

Еще мне выписали постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы: нужно было снять телесные повреждения и установить степень полученного вреда. Ее надо было пройти на следующий день, потому что было уже поздно и эксперты не работали. Да и я устал и не готов был никуда ехать.

Сотрудник полиции, который привез меня в отделение, сказал, что в тот же день скинхедов задерживать не станут. Полицейские хотели сначала задокументировать их правонарушения и собрать больше доказательств. Поэтому мы вместе со следственно-оперативной группой снова поехали на место происшествия.

Я показал, где на меня напали. Полицейские посмотрели, есть ли на зданиях рядом камеры, а следователь составила протокол осмотра. Потом меня отпустили домой и сказали, что о ходе дела сообщат дополнительно.

Нужно отдать должное сотрудникам полиции: они отнеслись к моей ситуации с пониманием и сочувствием, вели себя вежливо и дружелюбно. Никто не пытался отделаться от меня, двое полицейских даже оставили мне номера телефонов.

Чувствовал я себя нормально — только тело болело от ударов, — но по совету товарища все-таки обратился в травмпункт в день нападения. Врачу еще раз рассказал о случившемся и пожаловался на головную боль, боль в пояснице и коленях. Он осмотрел меня и дал рекомендации. А главное — выписал справку, которая подтверждает визит к врачу.

На следующее утро я отпросился с работы и отправился в бюро судебно-медицинской экспертизы. Судмедэксперту я подробно описал, когда, куда и сколько раз меня ударили, показал все царапины, синяки, ушибы и кровоподтеки. Также сказал, что обращался в травмпункт и намерен пойти к врачу, так как у меня не прекращается головная боль и я все еще нахожусь в стрессе.

Судмедэксперты отразили в специальном бланке все повреждения и описание ситуации с моих слов. Специалисты сказали, что еще должны выписать заключение о степени тяжести вреда, но его смогут оформить только после того, как придут документы из травмпункта и больницы, в которую я собирался обратиться. Их должен привезти полицейский, который ведет мое дело.

Через пару дней я пошел в больницу. У меня началась бессонница, болела поясница и голова. Меня осмотрела невролог: назначила успокоительное, рекомендовала покой и прогулки на свежем воздухе и выдала больничный на пять дней.

По образованию я юрист, немного работал в органах. Поэтому знаю, что полиция обязана проверить сообщение о преступлении и решить, нужно ли возбуждать уголовное дело.

Полицейский, который сопровождал меня в отделение, почти сразу перестал отвечать на звонки. Я начал переживать, что дело решили замять. А еще боялся, что напавшие на меня скинхеды получат слишком легкое наказание.

Например, обидчиков могли привлечь по статье «Побои». Максимальное наказание — два года лишения свободы. Я же хотел, чтобы их привлекли по статье 282 уголовного кодекса — за возбуждение ненависти и унижение человеческого достоинства. Максимальное наказание по ней — лишение свободы на шесть лет.

У меня есть друг, который работает в следственном комитете. Он посоветовал обратиться в полицию через интернет-приемную и узнать, что происходит с моим заявлением. Я зашел на сайт УМВД России по Омской области и 3 ноября оставил обращение. В нем описал суть дела и попросил сообщить, какое решение принято по заявлению. Также пожаловался, что прошла неделя, а никаких уведомлений, как мне обещали, я не получил.

Через три недели, то есть спустя месяц после нападения, мне ответили, что все материалы дела отправили в следственный отдел следственного комитета — именно он принимает решение о возбуждении уголовного дела. А еще сказали, что уведомления мне отправляли по почте, но я ничего не получал.

Через некоторое время мне позвонили из следственного комитета и пригласили дать объяснение еще раз. Это было нужно, чтобы возбудить уголовное дело. Я подробно изложил все, что со мной случилось. В конце встречи мне сказали, что у СК пока нет решения, будут ли возбуждать дело и по какой статье. Обещали сообщить, когда оно появится. Но ответа я снова так и не дождался.

О том, что уголовное дело все-таки возбудили, мне сообщил другой мой знакомый, который тоже работает в следственном комитете.

Первый допрос. Уголовное дело возбудили 23 декабря 2020 года. В начале января 2021 меня пригласили на допрос. Следователь попросил заранее напечатать показания в «Ворде» и сохранить на флешку, чтобы он мог их себе скопировать.

На допросе я дал подробные показания. Следователь интересовался, кто именно из нападавших меня бил, в какие места, кто выкрикивал оскорбления и какие именно. Я ответил, что не видел, кто меня бил: нападали со спины.

Также следователь рассказал, что дело возбудили по статье 282 уголовного кодекса, как я и хотел. Правда, он тут же поделился опасениями, что в суде действия подозреваемых могут квалифицировать по более мягкой статье.

Позднее я понял, что руководство следственного комитета и прокуратуры боялось, что может не хватить доказательств для приговора по статье о возбуждении ненависти и унижении человеческого достоинства. Об этом мне рассказала следователь, которая заканчивала мое уголовное дело. Поэтому я решил ходить на все судебные заседания. Считал, что таким образом помогу следствию — и скинхеды получат обвинительный приговор именно по экстремистской статье. А еще я хотел, чтобы они получили реальный срок заключения. Но позже мое мнение поменялось — дальше расскажу почему.

Плохая новость была в том, что дело возбудили только в отношении троих агрессоров, хотя всего их было шестеро или семеро. Причем по факту нападения на меня привлекли только двоих, а третьего — за нападения на других людей. Следователь объяснил: так получилось, потому что били и оскорбляли только двое, а остальные стояли рядом.

Я так и не понял, почему других не пытались привлечь к ответственности. Ведь они все вместе бежали за мной, а потом окружили и стояли рядом отнюдь не для того, чтобы пригласить поучаствовать в благотворительной акции. Я уверен: если бы не смог убежать, то рано или поздно они бы тоже начали меня бить.

Мне кажется, все дело в особенностях работы наших органов. Они предпочитают возбуждать дела только в отношении тех, на кого есть максимальное количество доказательств.

Еще мне рассказали, что после нападения на меня скинхеды избили и других людей. На этот раз потерпевшие были славянской внешности, но придерживались антифашистских взглядов. И оказалось, что те, в отношении кого возбудили уголовное дело, были несовершеннолетними — на тот момент им было только по 17 лет, хотя они на голову выше меня.

В конце я прочитал протокол допроса, попросил внести небольшие правки и подписал его.

Следователь также ознакомил меня с постановлением о возбуждении уголовного дела, постановлением о назначении экспертиз — лингвистической и судебно-медицинской — и постановлением о признании меня потерпевшим. Причем копии постановлений о возбуждении уголовного дела и о признании меня потерпевшим мне не дали, хотя я имел право на их получение.

Это обычная уловка следователей, чтобы в случае необходимости можно было без проблем исправить документы. Думаю, я бы мог добиться выдачи копий через жалобу начальству или в прокуратуру, но настаивать не стал.

Второй допрос. В следующий раз, в апреле 2021 года, мне позвонил уже другой следователь, потому что предыдущего уволили. Оказалось, что необходимо провести дополнительный допрос.

На нем у меня уточнили, кого именно оскорбляли: только меня или вообще окружающих. Это спрашивали, чтобы правильно квалифицировать преступление: следователь разбиралась, имели ли нападавшие цель возбудить у окружающих чувство межнациональной розни. Также у меня спросили, могу ли я утверждать, что первоначально меня именно ударили ногой в спину, а не просто толкнули.

Еще меня ознакомили с результатами проведенных экспертиз. Из судебно-медицинской экспертизы следовало, что нанесенные телесные повреждения вреда моему здоровью не причинили. В лингвистической экспертизе исследовали протоколы допросов — моих и подозреваемых. Эксперты тоже хотели выяснить, были ли в оскорблениях признаки возбуждения межнациональной ненависти.

Следователь объяснила, что у меня есть право подать гражданский иск к подозреваемым о взыскании с них компенсации морального вреда. Я сказал, что в рамках уголовного дела такой иск подавать не буду, а сделаю это после вынесения приговора. Мне казалось, что судьи гражданской коллегии внимательнее отнесутся к моему иску и присудят большую сумму. Судей уголовной коллегии мои страдания впечатлили бы гораздо меньше, потому что они в своей работе постоянно сталкиваются и с более тяжелыми преступлениями.

Также я договорился со следователем о том, что после всех действий она покажет мне материалы дела. Это было нужно, чтобы подать гражданский иск и быть в курсе позиции подозреваемых на следствии.

В мае 2021 года я смог частично ознакомиться с материалами дела. В нем было несколько томов. Я сфотографировал паспортные данные подозреваемых и их родителей, заключение судмедэкспертизы. Также узнал, что подсудимые учатся и нигде не работают — у них нет доходов. Родители тоже обычные люди: кто-то работает в торговле, кто-то — в финансовой сфере, только один оказался сотрудником полиции.

После того как с делом ознакомились обвиняемые, их адвокаты, а также родители, его вместе с обвинительным заключением направили в прокуратуру. В этом же месяце прокурор утвердил обвинительное заключение и направил уголовное дело в суд.

Суд первой инстанции. Заседания проходили с июня по октябрь 2021 года, всего их было 14. Я присутствовал на большей части, потому что хотел быть уверенным в справедливости суда. Адвоката себе не нанимал.

Государственный обвинитель просил для подсудимых полтора года лишения свободы с реальным отбыванием срока.

В суде сначала допрашивали меня. Прокурор и судья задавали примерно те же вопросы, что и следователь. Адвокат одного из подсудимых пробовал поймать меня на каких-то неточностях и противоречиях, но у него ничего не вышло: я говорил правду, скрывать мне было нечего.

А обвиняемые постоянно меняли свою позицию. На допросе у следователя они полностью признавали вину и говорили, что придерживаются нацистской идеологии и напали на меня из-за моей азиатской внешности, считая, что в России мне не место. В суде же они стали юлить. Например, говорили, что решили напасть на меня просто так. Вот самая смешная версия подсудимых: они не сторонники нацизма, а всего лишь выступают против наркотиков и за здоровый образ жизни. Когда увидели меня, почему-то подумали, что я этих взглядов не разделяю, и решили меня «наказать».

Их поведение не понравилось ни прокурору, ни судье. Когда огласили показания, которые они дали во время следствия, подсудимые снова признали вину. Передо мной они извинились еще на первом заседании.

Суд изучал доказательства, которые представило следствие: протоколы допросов свидетелей, обысков и прочие документы. Но я был знаком не со всеми материалами, так что полной информацией не обладал. В этом была моя ошибка. Советую всегда фотографировать материалы дела: никогда не знаешь, что может пригодиться.

В ходе заседания я начал понимать, что судья настроена на обвинительный приговор по статье за экстремизм и хочет назначить наказание в виде лишения свободы. Вопрос был в том, какой срок дадут обвиняемым и будет он реальным или условным. Ранее они к ответственности не привлекались, а адвокаты представили удовлетворительные характеристики с места жительства и учебы.

Еще в суде меня спросили, буду ли я предъявлять гражданский иск к подсудимым. Я ответил, что сделаю это в порядке гражданского судопроизводства после приговора по уголовному делу. Также я решил сообщить адвокату одного из подсудимых, что если они хотят возместить моральный вред до приговора, то я готов рассмотреть их предложение. Компенсация морального ущерба и примирение с потерпевшим по закону считаются смягчающими обстоятельствами при вынесении приговора.

Отец одного из подсудимых попросил сказать, сколько денег я хочу в качестве компенсации. Я потребовал 100 000 ₽. Он ответил, что таких денег у него нет и он готов предложить только 10 000 ₽. Я отказался, но отец настоял: сказал, это в счет компенсации морального вреда. В итоге он перевел мне деньги на карту и мы составили об этом расписку.

В начале октября судья наконец вынесла приговор. Всем дали условный срок: двоим — год и два месяца, а тому, чей отец заплатил мне, — год. К этому моменту мое отношение к наказанию изменилось — я был согласен с условным сроком: посчитал, что обвиняемые и так уже достаточно наказаны, и не хотел дальше тратить нервы.

Подсудимые такому приговору обрадовались, а государственный обвинитель — нет. Поэтому решение суда она обжаловала.

Апелляция. В суде апелляционной инстанции все прошло гораздо быстрее, за два судебных заседания. На первом дело отложили из-за неявки подсудимых. На втором, где меня не было, суд немного изменил приговор: всем оставили условный срок, но увеличили его до полутора лет каждому.

Исковое заявление о компенсации морального вреда я составил и направил в суд еще до апелляции по уголовному делу.

Когда писал иск, понял, что допустил ошибку. В октябре обоим подсудимым, которые напали на меня, исполнилось 18 лет. Если бы я подал заявление и успел получить решение суда до этого момента, то по закону мог бы требовать компенсации морального вреда не только от обидчиков, но и от их родителей. А по достижении совершеннолетия они уже отвечали передо мной самостоятельно. То есть мои шансы получить деньги резко снизились: своих доходов у подсудимых не было, кроме стипендии в 500 ₽.

Я уже смирился с тем, что вряд ли смогу взыскать сумму, о которой писал выше. Но мне было важно, чтобы скинхеды кроме уголовного понесли еще и материальное наказание.

В качестве компенсации я потребовал 90 000 ₽ — за вычетом тех денег, что мне уже перечислил отец одного из осужденных. Сумму обосновал так:

1. Были физические страдания — головная боль, головокружение.
2. Длительный стресс.
3. Переживания в связи с унижением моего национального достоинства.

90 000 ₽

компенсация морального ущерба, которую я потребовал от нападавших

В иске я описал преступление и привел правовые нормы в обоснование своих требований.

К исковому заявлению я приложил ходатайство об обеспечении иска: на период судебного разбирательства должны быть арестованы банковские счета ответчиков на сумму требований. Еще попросил направить исполнительные листы в службу судебных приставов по месту жительства. Судья удовлетворил ходатайство — счета ответчиков арестовали.

Еще я приложил:

1. Копию приговора, которую ранее получил в канцелярии суда по уголовному делу.
2. Распечатку электронного листка нетрудоспособности из личного кабинета фонда социального страхования.
3. Копии паспортов ответчиков, которые я сфотографировал, когда знакомился с материалами уголовного дела.

Суд несколько раз откладывался: сначала до вступления приговора в законную силу, потом до получения материалов уголовного дела. В заседании я в очередной раз рассказал, что со мной произошло, ответил на уточняющие вопросы судьи и прокурора, который тоже принимал участие в разбирательстве.

Ответчики с моими требованиями согласились частично. Сказали, что такой большой суммы у них нет, поэтому просили снизить ее до 50 000 ₽. Я привел аргумент, что по закону материальное положение не может влиять на размер компенсации.

Однако судья все же снизила сумму компенсации: с одного скинхеда взыскали 40 000 ₽, а с учетом ранее выплаченных денег — 50 000 ₽, с другого — 25 000 ₽. Второй заплатил меньше, поскольку в суде не доказали, что он выкрикивал оскорбления. Обжаловать решение я не стал: понимал, что на апелляции сумму вряд ли увеличат.

Примерно через месяц после вынесения решения в мотивированном виде я позвонил в канцелярию суда, где мне сообщили, что оно вступило в законную силу. Я написал заявление о выдаче исполнительных листов и подал его через ГАС «Правосудие». Листы попросил выдать мне на руки, поскольку собирался самостоятельно отвезти их в службу судебных приставов.

Ответчики жили в разных районах города, поэтому исполнительные листы я развез по разным отделам судебных приставов. Бланки заявлений о возбуждении исполнительного производства были в канцелярии отделов, но я заранее подготовил и распечатал свои заявления в двух экземплярах — на моих мне поставили штампы о принятии.

Сотрудники службы судебных приставов сообщили, что примерно через пять дней можно звонить и узнавать ФИО приставов, которые будут заниматься моими производствами. Еще сказали, что в мой личный кабинет на госуслугах придут уведомления о возбуждении этих производств.

После того как я подал исполнительные листы приставам, мне внезапно позвонила мама одного из скинхедов и предложила встретиться, чтобы выплатить долг. Мы увиделись в кафе как раз напротив того места, где ее сын напал на меня, — это было символично. Она перевела мне 25 000 ₽, а я составил расписку, что получил деньги.

Из разговора я понял, что у моего обидчика возникли сложности, так как его банковские счета и карты были заблокированы по моему ходатайству о наложении ареста. Думаю, это и сподвигло его родственников компенсировать моральный вред добровольно.

Через несколько дней мне снова позвонила эта женщина. Сказала, что она у судебного пристава и тот хочет со мной поговорить. Он уточнил, действительно ли со мной рассчитались и не возражаю ли я против окончания исполнительного производства. Еще пристав попросил меня прислать ему фото паспорта, чтобы приобщить его к материалам.

От второго преступника со мной на связь еще никто не выходил.

Все суды заняли в общей сложности почти год и пять месяцев. Я рад, что мне удалось привлечь виновных к уголовной ответственности: двое из них получили по полтора года условно.

Из присужденных 75 000 ₽ я уже получил 35 000 ₽. Думаю, что рано или поздно оставшуюся часть второй преступник тоже выплатит. Верю, что нападавшие пересмотрят свои взгляды и не будут портить жизнь ни себе, ни другим.

35 000 ₽

я уже получил от нападавших

Для себя из этой истории я сделал такой вывод: добиться справедливости можно, но важно понимать, как работают правоохранительные органы, и хорошо знать законы. Еще я получил хоть и неприятный, но полезный жизненный опыт, который, надеюсь, поможет мне в дальнейшей юридической практике.