«На меня оборачиваются люди, и это приятно»: как я живу с патологической жаждой внимания

Меня зовут Эли, и я настоящая истеричка. Так мне нравится представляться, потому что это шокирует, смешит и удивляет новых знакомых.

А именно этого я всегда и добиваюсь: желание выделиться и привлечь внимание — ведущая черта моей личности. Раньше психическое расстройство, которому свойственна эта черта и которое, скорее всего, есть у меня, называлось истерическим. Сегодня у него более благозвучное название — гистрионное расстройство. Но, как правило, этот термин ни о чем не говорит людям.

Я и сама, когда узнала о гистрионном расстройстве, оказалась в информационном вакууме. Поиск ответа, что же во мне особенного из-за него, мало что принес: в интернете быстро находились только диагностические критерии Международной классификации болезни и несколько статей психологов, не особо разбирающихся в теме.

Пришлось потратить много времени на исследование себя и своего расстройства. Расскажу, что выяснила в процессе.

Я родилась и выросла в Омске в девяностых. До сих пор удивляюсь, как моя мама вообще решилась рожать ребенка в той обстановке. Я была единственным и очень желанным ребенком, мама родила меня поздно — в 35 лет. Беременность была долгожданной для нее, но не для отца. У него уже были два ребенка от первого брака, еще одного он не хотел и поставил маму перед выбором — «или я, или ребенок». Естественно, она выбрала меня.

После этого отец исчез и больше никогда в нашей жизни не появлялся. О его смерти я узнала совершенно случайно — в девятнадцать лет. Мама же так и не завела новых серьезных отношений, и отчима у меня не появилось. И мне кажется, что отсутствие отцовской фигуры сильно на меня повлияло. Я не научилась выстраивать коммуникацию с мужчинами. Я чувствовала, что мужчины отличаются от меня, но не могла понять, почему и чем, поэтому подсознательно боялась их.

Воспитывали меня мама, бабушка и дедушка. Но больше все-таки бабушка и дедушка: мама много работала, уходила рано утром, а приходила поздно вечером. Несмотря на частое отсутствие мамы, мои воспоминания об этом времени самые светлые и счастливые. Меня много хвалили и баловали: я была не только единственным и желанным ребенком мамы, но и любимой внучкой бабушки с дедушкой. Две другие внучки жили отдельно и мало общались с ними.

Счастливое детство продолжалось лет до шести, и, как рассказывает мама, пока оно длилось, я казалась идеальным ребенком: рано научилась читать, писать и считать, была послушной, вежливой, все схватывала на лету, легко шла на контакт и не доставляла взрослым никаких неудобств. Но все изменилось, когда заболел дедушка.

У него обнаружили болезнь Альцгеймера, которая быстро прогрессировала. И со мной случилось то, что часто случается с детьми, когда рождается младший брат или сестра: все внимание родных, которое я привыкла получать, теперь было направлено на дедушку. Мои переживания отошли на второй план.

Бабушка была занята уходом за дедушкой, который с каждым месяцем угасал все сильнее, а мама пропадала на работе. Я старалась как могла не причинять взрослым неудобств и быть самостоятельной: с семи лет сама ходила в школу и ездила на тренировки, умела готовить еду и прибираться, делала уроки. Но я все еще была маленькой, не всегда могла справиться со своими чувствами и нуждалась в поддержке и заботе. Взрослые же, видя мою самостоятельность, об этом забывали.

Одно из самых травмирующих воспоминаний того периода до сих пор иногда мне снится. Поздно ночью у дедушки случился приступ, он кричал и пытался что-то сломать, лез в драку. Я проснулась, стало очень страшно, но никто не обращал на меня внимания и не помог мне справиться с эмоциями, которые затопили меня с головой. На этом воспоминание обрывается — мне кажется, что моя память вытеснила его окончание.

В какой-то момент мне вообще стало стыдно просить о внимании и заботе. Однажды на прогулке я взяла маму под руку, мне важен был тактильный контакт, а она сбросила ее со словами «Прекрати на мне висеть!». Когда просьбы о внимании перестали действовать, я начала прибегать к манипуляциям: часто плакать, притворяться больной, устраивать истерики. В присутствии мамы у меня случалось недержание вплоть до 13 лет, но когда ее не было рядом — все было в порядке.

Мама очень уставала, выносить мои интенсивные эмоции ей было тяжело, поэтому она злилась на меня. Но злость эту выражала в эмоциональной отстраненности — вроде бы на ребенка ты не кричишь, значит, все в порядке. При любой оплошности и непослушании она могла молчать днями и даже неделями. И даже начав говорить, никогда не объясняла, что произошло, поэтому я далеко не всегда понимала, на что именно она обижалась и злилась. Я пыталась следовать советам из девчачьих журналов и идти мириться первой, но это не срабатывало — мама просто отмахивалась. И я перестала пытаться.

Дедушка умер, когда мне исполнилось десять. Я тяжело переживала его утрату, но по-прежнему не могла попросить помощи и поддержки напрямую. Манипуляции стали чаще. Иногда они помогали получить поддержку и заботу от бабушки, но сил после смерти мужа у нее было немного. Мама же отдалялась все дальше.

Я часто воображала себя невидимкой, или супергероиней, или принцессой, или рыцарем. У меня появились воображаемые друзья: я разговаривала с ними и мне становилось легче. Жить в иллюзиях было приятно, и я таким образом убегала от пугающей и недружелюбной обстановки в семье. Я научилась врать и уже в таком нежном возрасте стала патологической лгуньей: говорила, что мой отец космический путешественник и поэтому не приезжает, а дядя — известный хоккеист.

В более взрослом возрасте я очень успешно использовала эту способность и богатую фантазию для привлечения внимания: выдумывала байки или выдавала чужие истории за свои, чтобы показаться более интересной или успешной. Некоторые истории я так часто и красочно рассказывала, что они со временем превратились в ложные воспоминания и я перестала отличать их от настоящих.

Жажда внимания приносила мне проблемы в школе. Мне нравилось учиться, все получалось легко, я часто поднимала руку на уроках, производила впечатление всезнайки, участвовала во всех конкурсах и внешкольной работе. Учителя много меня хвалили, что не нравилось одноклассникам.

Сначала меня только дразнили, но в средних классах буллинг вышел на новый уровень. Однажды мальчик из класса хотел в шутку меня пнуть, но промахнулся, попал мне под колено и повредил сустав — месяц я ходила в гипсе. Через полгода после этого инцидента мама перевела меня в другую школу. Но и там ситуация не улучшилась: общаться со сверстниками я не умела.

Меня обзывали и били, запирали в туалете и раздевалке, портили и выбрасывали мои вещи. Защищать себя я не умела, только плакала и пряталась в кабинете труда, у своего единственного друга — учительницы по этому предмету. Иногда она даже помогала мне прогуливать уроки, чтобы прийти в себя, и учила шить в качестве прикрытия.

К девятому классу мама начала переживать, что в такой обстановке я не сдам ЕГЭ, и перевела меня в частную школу. Буллинг прекратился, класс был очень дружным, я нашла в новой школе близких подруг. Но все равно понадобился целый учебный год, чтобы побороть тревогу по утрам, когда нужно было отправляться на уроки.

Агрессорами во время травли в школе чаще всего выступали девочки, которых я боялась, одновременно отчаянно желая дружбы с ними. Мальчики реже участвовали в нападках, но делали это специфически — сексуализированно: то называли шлюхой, то дразнили «бревном», намекая, что с такой девушкой, как я, никто не захочет заниматься сексом. Было обидно, но я усвоила урок: лучший способ привлечь к себе внимание — это секс. И мои первые отношения подтвердили это.

В семнадцать лет я влюбилась — в парня двадцати четырех лет, который вместе со мной работал в детском летнем лагере. Я сама проявила инициативу, и все получилось — мы гуляли за руки по набережной, ходили в кино, ездили в лес. Однажды между нами случился петтинг, но потом он бросил меня со словами «пока тебе нет восемнадцати, секса между нами не будет и ты мне не подходишь».

На втором курсе у меня случился первый секс — ничем не примечательный, единственной мыслью было: «И это все? Секс настолько переоценен!» Но с этого момента начала возрастать моя тревожность, а вместе с ней потребность в заботе и поддержке, которую я принимала за высокое либидо. Я начала еще активнее привлекать внимание мужчин: вызывающе одевалась и красилась, громко смеялась и вроде бы много кому нравилась.

На третьем курсе я устроилась на работу. Большинство моих коллег были мужчины, и мы часто оставались после работы весело провести время вместе. Одним таким вечером я проиграла в карты желание. Ребята загадали, чтобы каждый из них по очереди потрогал меня за грудь. Я зашла в туалет, и они входили ко мне по очереди, трогали грудь и уходили. Последний на одной только груди не остановился. Так второй секс в моей жизни стал изнасилованием.

После случившегося я чувствовала себя настолько ужасно, что залпом выпила почти стакан виски. Меня очень пьяной привезли домой и отдали маме. К моему удивлению, она не ругала меня, а только выслушала мои рыдания и уложила спать. Больше мы никогда это не обсуждали. Коллеги тоже предпочитали делать вид, что ничего не произошло.

Прошло несколько лет. Я успела выйти замуж, прожить полтора очень хороших года с мужем и расстаться с ним по своей инициативе. И всего через пару месяцев после расставания потеряла работу, практически все социальное окружение и узнала о приложении «Пьюр» — это приложение для знакомств, ориентированных на секс без обязательств.

В первые же две недели использования «Пьюр» я сменила четырнадцать половых партнеров. У меня была огромная дыра в груди, потребность во внимании и заботе, но я не могла попросить помощи ни у кого из близких. Случайный секс оказался простым способом снизить тревожность.

Я начала менять партнеров как перчатки, но ужасно себя за это ненавидела, потому что «хорошие девочки так не делают». Чтобы справиться с переживаниями, я начала вести телеграм-канал про свои свидания, который неожиданно стал популярным. Людям нравилось, как я описываю свои секс-приключения.

Мне тоже нравилось вести телеграм-канал — это еще один способ получить внимание, эпатировать людей откровенными рассказами. Но из-за травматичного сексуального опыта я считала секс чем-то плохим и скрывалась за псевдонимом. И сама буквально разделила себя на две личности: хорошая девочка Эли дома и оторва Алиса в телеграм-канале.

Потом случились пандемия и карантин, и моя тревожность в одиночестве возросла. Ее я пыталась заглушить еще большим количеством случайного секса, но ничего не вышло. У меня начались панические атаки, я не могла работать, и из-за этого меня уволили, у меня начали копиться долги.

В конце мая 2020 я обратилась к психиатру, и он поставил мне диагноз: эпизод депрессии, генерализованное тревожное расстройство, а также указал, что у меня истероидный тип личности. Он выписал таблетки — антидепрессанты и противотревожные средства. Пришлось составить таблицу с расписанием приема лекарств, потому что я пила по восемь таблеток в день. Через месяц мое состояние начало постепенно улучшаться.

При истероидном типе личности ведущая черта — желание быть в центре внимания. Но в моем случае дело выходит за рамки личностных характеристик и подходит под диагностические критерии гистрионного расстройства. Вот они.

Желание быть в центре внимания и дискомфорт, если этого не происходит. Мне всегда хочется, чтобы на меня смотрели. Это трудно объяснить людям, которые не испытывают такого. Как будто когда на меня не смотрят — я теряюсь и не знаю, какой мне быть. Я очень «зеркалю» людей — как человек относится ко мне, так и я к нему.

Поэтому я ищу внимания очень разными способами. Например, еще с подросткового возраста я старалась заставить мать заметить меня, провоцируя ее на ссоры, сбегая из дома, даже воруя деньги. Негативное внимание казалось приятнее, чем ничего.

Сексуально провокационное поведение. У меня есть целый ворох историй, когда я соблазнила кого-то, сама не понимая, что веду себя соблазнительно. Я флиртовала со всеми подряд, не верила в дружбу с мужчинами, зато верила, что интересна им могу быть только для секса, — это работало как самосбывающееся пророчество: почти все, с кем я встречалась, когда так думала, относились ко мне как к сексуальному объекту.

Быстрая смена эмоций. С детства мое настроение часто и быстро меняется. На это жаловалась еще мама, я же скорее так привыкла к этому, что не знаю, как это, когда эмоции стабильные.

Самодраматизация, театральность и экстравагантное выражение эмоций. Красивые жесты — это обо мне. Я люблю жить так, как будто играю в кино. А еще постоянно вру, чтобы привлечь к себе внимание.

В детстве я больше просто выдумывала, чем врала, и вряд ли окружающие верили, что мой отец действительно космический путешественник, а на урок я опоздала, потому что спасала белку, попавшую под трамвай. Взрослой я стала придумывать себе невероятные приключения. Сейчас периодически нахожу у себя ложные воспоминания, сформированные именно так.

Интерпретация отношений как более близких, чем они есть. Каждое проявление заботы и внимания от объекта влюбленности я воспринимаю как знак того, что мы уже в близких отношениях, а на любую попытку выдержать дистанцию и отстроить личные границы регулирую неадекватно — чувствую себя так, как будто меня игнорируют и бросают. Чтобы не терять связи с реальностью и воспринимать отношения такими, какие они есть, приходится прикладывать много усилий.

Узнав про свое расстройство, я испытала противоречивые эмоции. С одной стороны, открытие пугало, с другой — я нашла способ описать то, что со мной происходит. Так что я стала говорить, что я настоящая истеричка и горжусь этим. Присвоение себе этого слова стало первым шагом к принятию диагноза и трансформации.

Разобраться в том, что делать с новой информацией, тоже было непросто — потому что этой информации оказалось немного. Я изучила диагностические критерии Международной классификации болезней и американского Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам. Еще я нашла учебники по психологии и психиатрии, где упоминается мое расстройство, — но описания были короткими и не обогатили мое понимание, что со мной и как с этим работать.

Столкнувшись с дефицитом стоящей информации, я обратилась к многочисленным знакомым с психологическим образованием и получила много советов, что можно делать с моими проблемами. Большинство мало знало конкретно о гистрионном расстройстве, но понимало, как работать с некоторыми его симптомами, например изменчивостью эмоций и проблемами с самооценкой, из-за которых человек стремится привлечь внимание к себе.

Вот главное, что помогает мне изменить поведение и жить в гармонии с собой.

Изучение своего расстройства. Как только я начала понимать, что со мной происходит, я стала пытаться отделить себя как человека, свой характер от проявлений расстройства. Это было непросто. Пришлось много рефлексировать — как я веду себя в разных ситуациях и что чувствую при этом, какие потребности закрываю с помощью привлечения внимания.

Разобраться в этом мне очень помогла экзистенциальная психотерапия — три года я ходила к психотерапевту, на сеансе просто рассказывала свои мысли, тот задавал наводящие вопросы, и я уходила домой с новой порцией размышлений. Но последние полтора года денег на психотерапию не хватает, и приходится рефлексировать в одиночестве.

Тренировка честности. Сейчас я учусь не врать. Иногда рассказываю друзьям придуманную историю, а потом перешагиваю через стыд и признаюсь в том, что не уверена в ее реальности. Это тоже своеобразный способ получить внимание, но он нравится мне больше, чем просто делиться небылицами.

Осознание, что я использовала секс для привлечения внимания и как лекарство от тревоги. Однажды я попала на секс-вечеринку и почувствовала себя ужасно. На фоне далеких от секс-позитивного сообщества людей я выглядела очень открытой, опытной, и это позволяло мне получать свою дозу внимания, удивления и восхищения. Но, хотя я и говорила о сексе много и внешне спокойно, внутренне эта тема все еще была для меня табуирована. Так что на вечеринке я ощутила себя зажатой, никчемной, неинтересной и никому не нужной, а потом я проплакала несколько часов.

Но это было полезно. Я поняла, что воспринимала секс как способ получить внимание и снизить тревожность. Я занималась сексом и говорила о нем, потому что подсознательно считала, что ничего другого предложить не могу и только это может дать мне внимание, а может быть, даже заботу, в которых я — недолюбленный ребенок — отчаянно нуждаюсь. Мне нравится заниматься сексом, но с тех пор как начала разделять тревожность и либидо — его в моей жизни стало гораздо меньше.

Самовыражение через одежду и макияж. После инсайта про секс мое либидо — или, скорее, тревожность, которую я путала с либидо, — пошло на спад. Искать кого-то на «Пьюре» больше не хотелось, но потребность во внимании не исчезла.

Выход нашла интуитивно: начала проявлять себя через внешность. Коротко стриглась, красила волосы в фиолетовый, заплетала в дреды и разноцветные косы, необычно одевалась — и продолжаю экспериментировать. Иногда на меня оборачиваются люди на улицах, и это приятно.

Работа с самоценностью. Пришлось приложить много усилий, чтобы найти в себе ценность, не завязанную на сексуальности. Я постоянно ощущала, что люди смотрят на меня только как на сексуальный объект, даже когда это было не так, и не чувствовала себя интересной хоть в чем-то другом. Хотя у меня всегда было много интересов — я постоянно обесценивала свои успехи и не могла внутренне избавиться от образа секс-блогера Алисы.

Неожиданно помог именно телеграм-канал — я начинала вести его как канал о сексе, но потом стала писать о себе просто как о человеке, не как о развратной Алисе, и подписчики реагировали на это положительно.

Трудно было избавиться и от привычки флиртовать со всеми подряд, особенно потому что чаще всего это происходило неосознанно. Сделать это получилось только после болезненного расставания с молодым человеком, который остался мне другом и очень поддерживает. Благодаря опыту отношений с ним я наконец-то смогла найти для себя комфортный образ, не включающий в себя вызывающую сексуальность. У меня даже начали появляться друзья-мужчины, и это удивительно и приятно, что я могу с ними просто дружить.

Еще я организую чувственные вечеринки и веду соцсети проекта, так что являюсь голосом комьюнити. Я получаю много обратной связи о своих талантах: как организатора, автора и просто интересной личности. В итоге моя самооценка выровнялась и перестала быть зацикленной на сексуальности. В конце концов, если даже люди, увлеченные секс-вечеринками, могут ценить во мне качества не про секс, то и я сама могу это делать.

Когда я это осознала — наконец смогла написать в свой телеграм-канал прощальный пост и признать, что изменилась настолько, что уже не буду его вести.

Несмотря на все сложности, с которыми я сталкиваюсь из-за своего типа личности, — быть истероидом мне нравится. Это приносит и определенные бонусы: я совершенно не боюсь публики, легко завожу знакомства, живу насыщенную и полную приключений жизнь.