«Я ненавижу свою внешность»: как я живу с дисморфофобией и булимией

Меня зовут Елена, мне 28 лет, занимаюсь дизайном одежды. Я живу с дисморфофобией и расстройством пищевого поведения — булимией.

Иными словами, я ненавижу свое тело, да и лицо тоже — настолько, что я трачу много денег и времени, чтобы их «улучшить». Но каждое «улучшение» дает временный эффект.

В этой статье я расскажу, как живу с непринятием своих тела и лица и сколько денег и усилий трачу из-за этого на попытки приблизить их к идеалу.

В детстве я была худой и миловидной, никто не говорил ничего плохого о моем теле и лице, поэтому даже не задумывалась о том, красивой или нет считают меня другие. Впервые осознать, что красота считается важным, если не главным достоинством девушки, меня подтолкнул конкурс красоты в школе.

Такие конкурсы в начале 2000-х проводили почти все школы и даже детские сады. Я участвовала всего один раз — в седьмом классе. Корону не выиграла, но взяла приз зрительских симпатий и потом месяц рыдала.

Примерно тогда же я начала быстро набирать вес — носила 46—48 размер при тогдашнем росте 160 см. Мамины подруги говорили: «Ой, Леночка, ты так поправилась. Щечки такие появились». И мама решила, что мне стоит меньше есть.

Внезапно на моей тарелке стала лежать порция сильно меньше обычного. Я не понимала, что происходит, и пробовала взять еще что-нибудь — как раньше, когда ограничений не было. Но стоило взять кусок хлеба — мама говорила: «Нет, положи обратно». Сначала я пыталась спорить — и получала в ответ «Ты себя видела? В твоем возрасте ненормально столько весить».

На маму я не обижаюсь: не обрати внимание на мой вес она, это заметили бы уже одноклассники, и она просто пыталась меня защитить. Пухлым девочкам в школе несладко.

Потолстев, я сначала думала, что это легко исправить. Помню, как купила свой первый антицеллюлитный крем — мне было четырнадцать. На упаковке было написано «уменьшает объем, борется с жиром». Я мазала тело месяц, но ничего не произошло.

Тогда я стала бегать по утрам — ради этого каждый день вставала в семь утра. Каждый день утром и вечером делала по сто приседаний, сто отжиманий и сто упражнений на пресс. И начала голодать — перепробовала всевозможные диеты, например японскую, когда неделю ешь только рис.

Вес начал уходить, но стоило снова начать есть — возвращался. От голода кружилась голова, постоянно хотелось спать. Все, о чем я думала, — это еда, и учиться стало сложно. Я срывалась, переедала и чувствовала вину.

Однажды как озарение пришла мысль — можно же положить два пальца в рот. После этого, если случался эпизод неконтролируемого переедания, я быстро избавлялась от еды. Так я наконец сбросила вес до такого состояния, что перестала считать себя толстой — с 46—48-го размера до 40-го.

Я взвешивалась каждый день. Когда вес устраивал — могла не вызывать рвоту. Но если весы показывали на 100 г больше, чем вчера, — я блевала, даже если не переедала. Мама этого не замечала — я мастерски все скрывала.

К концу десятого класса я попала в больницу с язвой желудка после двухлетних попыток сбросить вес. Такое случается при булимии: если человек часто вызывает рвоту, это может привести к избытку кислоты в желудке, что уже ведет к язве желудка.

Мои родители — довольно успешные профессионалы в тех сферах, которые для себя выбрали. Отец — моряк, стармех, это высокооплачиваемая, ответственная и уважаемая должность. Мама — педагог, в свое время — завуч и директор, окончила школу с золотой медалью, получила два высших образования — тоже с красными дипломами, разумеется. Воспитанием в основном занималась она.

Старший брат — тоже отличник и выигрывал Всероссийские олимпиады. Так что других вариантов, кроме как учиться на одни пятерки, у меня не было. Когда я получала четверки, не могла выходить погулять, пока не выучу идеально то, в чем ошиблась.

Помимо обычной учебы я участвовала во всех возможных олимпиадах и занималась в художественной школе. Шесть дней в неделю я училась с восьми утра до восьми вечера — и это не учитывая домашних заданий и подготовки к конкурсам и олимпиадам.

Сейчас я думаю, что такое воспитание повлияло на мое восприятие внешности. От тела и лица я ожидаю, что они будут идеальными, как и все, что я делаю.

Недавно я доставала свои дневники, которые тогда вела, и увидела записи: «Цель — стать более женственной». И это в тринадцать лет. «Носить украшения», «купить шарфики», «носить юбки», «не забывать про блески для губ и духи» — вот такие цели я ставила перед собой.

В старших классах я влюбилась — и это тоже мотивировало меня стремиться выглядеть идеально. Я не хотела заниматься сексом и открыто сказала об этом бойфренду, и он нашел другую девушку, более раскрепощенную. Так я получила урок: если ты женщина, тебя будут любить за то, какое у тебя тело и что оно дает человеку. То, что ты умная, добрая и веселая, на этом фоне теряется.

Когда я стала учиться на дизайнера костюмов в университете, большинство моих однокурсниц делали то же, что и я: голодали, вызывали рвоту, изматывали себя тренировками, сидели на таблетках, которые снижают аппетит. Я не знала, что кто-то живет иначе.

Выйдя замуж в двадцать лет, я никак не изменила свои пищевые привычки. От мужа я скрывала свои проблемы. Когда же он узнал о них, то пытался заставить меня ходить к врачам и психологам.

Пару раз я это даже сделала, получила диагноз «булимия» — из-за того, что ненавижу свое тело, не могу нормально есть и вызываю рвоту, и «дисморфофобия» — из-за того, что параллельно чрезмерно беспокоюсь о некоторых частях тела, например о зубах — это мое больное место, боюсь старения и готова делать что угодно, чтобы его замедлить.

Психологи, которые мне попадались, не вызывали доверия. Еще я панически боялась, что они заставят меня больше есть — и я поправлюсь. Тогда я сказала мужу, что не готова что-то менять и просто прошу не обращать внимания на то, что я делаю. Прятаться, как от родителей, я не хотела. Он смирился, и мы договорились, что, как только я буду готова принять помощь, он всячески меня поддержит.

Так продолжалось ровно до тех пор, пока я не забеременела — это случилось четыре года назад, в двадцать четыре.

Сейчас я думаю, что слишком рано завела ребенка. Я представляла себе материнство как в милых видео в соцсетях, где матери выглядят как с обложки журнала, а дети спокойно сидят в красивой одежде. Роды же казались гламурным мероприятием, а все, кто сразу не приходят в форму, говорят, что это тяжело, — просто недостаточно старались.

Такой образ сформировался из-за фотографий голливудских актрис, которые сразу после родов снимаются полуобнаженными и выглядят так же, как и до беременности. И еще Кейт Миддлтон — через несколько часов после родов она стояла накрашенная, на шпильках, держала ребенка и со счастливой улыбкой махала папарацци.

И я впервые с подросткового возраста ела все, что хотела. Параллельно проявились некоторые проблемы со здоровьем, которые способствовали набору веса. Итог: в начале беременности я весила 52 кг, к концу — уже 98 кг.

Я родила, а килограммы остались, и живот тоже. После кесарева сечения он выглядел жутко — пресса просто нет, ткани разрезали, и они просто висят. Осознание, что выглядеть как раньше я не буду никогда, усиливало мою послеродовую депрессию.

Потом оказалось, что сын — аллергик, кормить его смесью было нельзя, и мне пришлось есть только индейку, рис и кабачки, чтобы ему не становилось плохо от грудного молока. Ничто другое врачи не разрешали.

На такой диете я похудела — с 78 кг до 60 кг. Сейчас я вешу примерно столько же и чувствую себя в таком весе отвратительно — чтобы успокоиться, нужны 48—50 кг. Хотя бы 52 кг — это мой минимум, чтобы жить, не чувствуя себя безобразно жирной. Даже 52,2 кг — уже слишком много.

Полтора года назад я попробовала обратиться к психологу. Выбрала женщину с приличным образованием и опытом, не рандомно из интернета, а по рекомендации подруги. Прием стоил 7500 ₽.

Психолог сама оказалась не худой, а с формами. И мне показалось, что то, что я считаю толстой себя, она восприняла как личное оскорбление и даже временами высмеивала, заставляла чувствовать себя глупой. Например, как-то раз она спросила: «Ты считаешь, что люди больше какого-то веса не могут быть счастливы?» Я ответила: «Не могут». Имея в виду, разумеется, как это чувствую я внутри себя. «А я тогда как?» — сказала она. И я решила больше к ней не ходить.

Я побывала на консультациях еще у нескольких психологов, но никто, по моим ощущениям, меня не понял. В итоге я отложила психотерапию на потом. Оправдываю себя тем, что на это нет денег. Но понимаю: на самом деле страшно, что потолстею, стоит чуть больше полюбить себя.

Голодать так сильно, как раньше, я не могу — здоровье не позволяет, а мне нужно заботиться о ребенке.

Как минимум дважды в неделю я занимаюсь спортом — зал, бассейн, плавание. Плавать — единственное, что мне действительно нравится: надеваешь шапочку, очки и закрытый купальник, погружаешься в воду и никто тебя не видит. В сауне приходится раздеваться хотя бы до полотенца. А в зале обычно везде зеркала.

Я вообще ненавижу смотреть на себя в зеркало, если не одета. Даже если я не совсем голая, в белье — все равно нужно надеть корсет и накинуть халат. Нормальными в своем теле я считаю шею, грудь, кисти рук и ноги до колена.

Раздражают не только объемы, но и растяжки, дряблость кожи, целлюлит, волосы на теле. В идеале я была бы пластмассовым манекеном — без целлюлита и морщин, гладеньким и худеньким.

Если иду к врачу и надо снять кофту — надеваю максимально закрытый спортивный лиф и брюки на высокой талии. Если еду в отпуск на море, покупаю закрытый купальник и халатик в цвет него.

И готовлюсь заранее. За несколько месяцев до поездки начинаю худеть: голодаю, больше плаваю, все, что съела, отправляется в унитаз, принимаю мочегонные препараты. Еще иногда принимаю таблетки для похудения — они серьезные, с кучей побочных эффектов и продаются по рецепту, но я нахожу поставщиков в интернете.

Если я иду на какое-то важное мероприятие и хочу надеть обтягивающую одежду, то покупаю утягивающее белье — такое, что дышать тяжело и больно, зато тело сразу выглядит более ровным и упругим, объемы как будто распределяются более равномерно. Собираюсь несколько часов, но, несмотря на это, на полпути могу сказать мужу: «Я некрасивая, не могу, разворачиваемся домой».

Раньше меня сильно беспокоили зубы — недостаточно белоснежные и не идеально ровные. Я долго хотела сделать виниры, а потом решила выкладывать в «Тикток» видео про дизайн костюмов — и тут же получила не только адекватные комментарии по теме, но и про ужасную одежду, стремные волосы и огромные щеки. Самые болезненные для меня — про отвратительные зубы вроде «Зачем так широко улыбаться с такими ужасными зубами». После этого я ускорила процесс установки виниров и теперь могу спокойно улыбаться.

Что касается лица, то я вижу много недостатков: морщины, расширенные поры, недостаточно высокие и объемные скулы, нечеткий овал лица, периодические отеки, тонкие губы — и это только главные. Будь моя воля, я бы вообще изменила все. Но нормальный косметолог или пластический хирург никогда на это не согласится: если клиент хочет изменить больше четырех зон на лице — это тревожный сигнал, что здесь может иметь место дисморфофобия.

Например, мой врач-дерматолог в нашу первую встречу спросила, что мне в себе не нравится. Я перечислила — и она сразу сказала, что не будет делать ничего, кроме процедур, поддерживающих здоровый вид кожи. Максимум — борьба со старением. В этом мой муж ее поддерживает и следит, чтобы я не начинала ничего в себе менять. Даже слегка увеличить губы и скулы он не разрешает, и рационально я его понимаю: начав что-то «улучшать», не факт, что смогу остановиться.

Сейчас я хожу на чистку лица, ботокс, а также мезотерапию и плазмотерапию — как и ботокс, они должны препятствовать старению кожи. Во время этих процедур врач вводит подкожно в определенные зоны лица инъекцию с тем или иным веществом. В случае мезотерапии — инъекцию специального препарата, в случае плазмотерапии — плазмы собственной крови, прошедшей центрифугирование.

В тридцать собираюсь добавить к этому мезонити, когда под кожу лица вводят очень тонкие нити по определенной схеме, лицо становится более подтянутым, а нити потом сами рассасываются. После этого планирую SMAS-лифтинг — подтяжку лица, которую делают с помощью специального аппарата. Думаю, что изучила все виды косметологических процедур и отзывы к ним. Не приемлю старение ни в каком виде.

На все это уходит много денег, хотя я стараюсь экономить как только могу: выбираю косметику бюджетных брендов, делаю шугаринг сама. Раньше траты на красоту были вообще космическими.

Помогает и то, что знакомый мужа владеет косметологической клиникой, и сейчас, делая процедуры, я плачу только за расходники. Например, 4000 ₽ за уколы ботокса в три зоны: жевательные мышцы челюсти, межбровье и лоб, — вместо 35 тысяч. Процедуру нужно делать дважды в год, так что раньше я платила 70 тысяч в год, сейчас — всего 8 тысяч.

Я не люблю все эти процедуры, не воспринимаю это как приятную заботу о себе, ненавижу спорт и с радостью потратила бы время и деньги на что-то другое. Но если все это не делать — возникает такая сильная тревога, с которой я не способна справиться.

Я себе вообще не нравлюсь в целом, не только в плане тела и лица. Мне кажется, я — это одна из худших версий себя и внешне, и карьерно, и духовно. Не самая, конечно, худшая, можно перестать следить за собой — и стать еще хуже.