Как психотерапия открыла мне глаза на семью

Нередко детские травмы продолжают влиять на человека и во взрослом возрасте.

Физическое насилие и пренебрежительное отношение родственников отражаются на самооценке и всей дальнейшей жизни ребенка. Но психотерапия может помочь справиться с тяжелыми воспоминаниями.

Читательница Тинькофф Журнала почти всю жизнь думала обратиться к психотерапевту, но сделала это лишь недавно. Она потратила на психотерапию 100 000 ₽ за полтора года и смогла разобраться с проблемами детства, беспокоившими и во взрослом возрасте. Вот ее история.

Меня зовут Анастасия, мне недавно исполнилось 30 лет, живу в Калининграде. Своего отца не видела, отчим был тираном, а мать никогда не чувствовала себя ответственной за меня.

Когда я родилась, наша семья жила в скромной трехкомнатной квартире, где постоянно происходили терки. Мать с моим биологическим отцом разошлись, когда я была еще младенцем. Затем она нашла другого мужчину, и через какое-то время родился мой младший брат. В квартире стали жить семеро: бабушка с дедушкой, мать с отчимом и двумя маленькими детьми, а также моя тетя.

Я была первым ребенком, и, как мне кажется, ко мне почти никто не был готов. Маме тогда было 19, она жила с отцом-алкоголиком и мужем, которому не нужна была семья. А затем еще и отчим появился — человек, от которого кровь в жилах стыла не только у меня. Не припомню моментов, чтобы кто-нибудь ему перечил.

В детстве я хорошо знала, что такое тревога и страх. В самой большой комнате в квартире мы жили вчетвером: я, мой брат, мать и отчим. И мне было страшно оставаться с отчимом наедине. В воспоминаниях навсегда застыл его жесткий взгляд. И сейчас, если я встречаю хотя бы отдаленно похожих на него мужчин, стараюсь «исчезнуть» из их поля зрения и не смотреть на них, не общаться с ними.

Отчим наказывал за малейшую оплошность, и не важно, моя она была или нет. Часто я получала наказание из-за проделок младшего брата. Непомытая кружка, плохие отметки, опоздание с прогулки домой, контроль из разряда «сколько туалетной бумаги мной было потрачено» — за все это мне были положены в лучшем случае ругань, в худшем — удары ремнем, холодный угол комнаты на всю ночь или сон в коридоре.

Однажды мы с братом разрисовали старый холодильник фломастерами. Не помню, наказали ли тогда брата, но мне не позволили отходить от холодильника, пока я его не отмою. А еще был момент, когда наш телевизор сломался и я сообразила, что его можно починить, пару раз несильно ударив. За это отчим заставил меня выучить инструкцию к телевизору и пересказать, иначе мне пришлось бы просидеть в углу на коленях всю ночь. Чуть позже, когда я стала подростком, узнала, что они с моей матерью уже в период развода дрались.

Это все происходило на глазах семьи, но на помощь приходила только бабушка, и то не всегда. Мать в детстве никогда меня не защищала. Направляясь домой с двойкой в дневнике, я тряслась от страха и пыталась оттянуть время, потому что знала, что меня будут бить за нее. Очень странно, но осознание того, что моя мать меня никогда не защищала в таких ситуациях, почему-то пришло очень поздно — только на сеансах с психотерапевтом.

А всякий раз, когда в детстве приходила к матери за поддержкой, она отворачивалась от меня. О какой бы проблеме я ей ни говорила, разговор очень резко менялся: «Ой, а вот я… а у меня…». Она начинала жаловаться на свои проблемы или меняла тему на что-то другое: политику, историю или эзотерику. Это разбивало мне сердце, потому что с детства я была тихим и самостоятельным человеком и по пустякам никого не беспокоила. Я приходила к ней с одной проблемой, а уходила с двумя: со своей и ее.

Меня воспитали зашуганной и забитой — такими людьми легко управлять, это очень удобно. Я не имела права на слабость, эмоции, личную жизнь, отдых и прочее. Я была слишком ответственным, нервозным и осторожным человеком с самого детства. И это стало моими «болячками»: постоянный страх, острый слух и зрение, чуткий сон, панические атаки, недоверие к людям и ощущение себя никем, беспомощность, бессилие, безволие. Список можно продолжать бесконечно.

Воспитание оставило след во всем: в отношениях с друзьями, мужчинами, коллегами, семьей. Я была очень ценным сотрудником: работала за минимальные деньги и выполняла кучу обязанностей, выслушивала разное в свой адрес. В повседневной жизни терпела беспричинные предательства друзей, а за всю жизнь имела лишь одни отношения, в которых мне изменяли.

Прежде чем пойти к психотерапевту, я прошла семь кругов ада самоистязаний, буквально уговаривая себя забыть о страхах и переступить уже наконец эту невидимую черту. Поводов заняться своим ментальным здоровьем у меня всегда было предостаточно, а вот финансы и решительность нашлись лишь в конце 2019 года, когда я нашла хорошую работу.

И если с деньгами расставаться было несложно, то осознание того, с чем мне придется столкнуться в кресле у психотерапевта, ввергало в ужас. Ведь это означало, что мне придется копаться в себе, ковырять старые раны и работать с ними. Открыться чужому человеку — подвиг для меня.

Психотерапевта мне посоветовала гинеколог, у которой я наблюдалась. Я проговорилась о том, что давно ни с кем не встречалась из-за психологических проблем, которые беспокоили меня практически всю жизнь. Врач рассказала о своей подруге, дала ее соцсети, я подписалась. А когда пришло время, написала психотерапевту, мы договорились на ознакомительный звонок на полчаса.

Я сразу поняла, что это мой врач: стаж ее работы на тот момент уже составлял 25 лет, она специализировалась на сексологии и имела внушительный опыт работы с паническими атаками. Эти две проблемы как раз были основными в моей жизни. Вопрос о доверии даже не стоял: я просто рискнула — как делаю всегда, когда знаю, что деваться некуда и нужно просто попробовать.

Изначально наши встречи были довольно частыми. Я приходила к специалисту каждые две недели и старалась подбирать даты поближе к зарплате. Мы занимались два часа — это достаточное для работы время. Сначала стоимость этих двух часов была 5000 ₽, но впоследствии выросла. Тем не менее я была готова продолжать терапию.

Первую консультацию помню отчетливо. Мы обсуждали мои медицинские анализы. На тот момент состояние здоровья оставляло желать лучшего: я мучилась от панических атак и постоянных приступов тахикардии. Обращалась к нескольким врачам, но они ничем не помогли мне. А потом я просто показала анализы психотерапевту, и она сразу сказала, что у меня анемия. Посоветовала терапевта, которая помогла восстановиться. Впервые за долгое время я почувствовала себя живой и здоровой.

После анализов я рассказала о себе и своих проблемах подробнее. Психотерапевт задавала вопросы, вела записи, немного рассказала о себе, была очень вежливой и спокойной.

Она сразу поняла, что мои проблемы связаны между собой, и предложила пойти от меньшего к большему — начать с панических атак.

Первый этап. В работу с паническими атаками мне приходилось включаться всем телом и мозгом, вести дневник состояний, отслеживать собственное поведение. Делать это при панических атаках очень важно, потому что человек, как правило, не понимает, почему у него темнеет в глазах или кружится голова. И он начинает думать, что умирает.

В этот момент я как бы отключаюсь от окружающего мира и переключаюсь на себя: думаю о том, где нахожусь, что чувствую и какая обстановка вокруг. Дальше — наблюдаю, как мое тело реагирует на стресс. Обычно я начинаю что-то сдавливать пальцами, сжимаю челюсть, часто моргаю, быстро и хаотично дышу, прячу взгляд, не могу спокойно стоять или сидеть, ерзаю. Здесь важно обдумать, что я могу сделать. Объясняю себе, что это просто паническая атака. И стараюсь по возможности задействовать все мышцы тела.

До сих пор действенным методом справиться с паникой остается банальная физическая активность: панические атаки основываются на инстинкте «бей или беги», а сами по себе напоминают сломанную пожарную тревогу — сигнал об опасности есть, а опасности нет. Нервная система на пределе, вырабатываются гормоны стресса, тело готовится ответить на угрозу. Не используя эту готовность по назначению, человек терпит последствия в виде растущей паники. В такие моменты я стараюсь подключить все тело: попрыгать, помахать руками, размяться — дать понять мозгу, что я задействовала мышцы, что отбилась от всех «опасностей».

А еще меня спасает схема работы нервной системы во время панической атаки — ее рисовала психотерапевт несколько раз, и в моей голове она прочно поселилась. Я заметила, что объяснения происходящего с биологической точки зрения очень хорошо отрезвляют.

Второй этап. На консультациях я научилась справляться с общей тревогой и навязчивыми мыслями. В разгар пандемии казалось, что существует огромная опасность здоровью, я переживала буквально за все. На тот момент я была ипохондриком и очень волновалась сначала за себя, а потом за бабушку. И эти мысли никак не останавливались.

Терапевт посоветовала практику «разговора с тревогой»: нужно пообщаться с ней как с другом, поздороваться, узнать цель ее визита, рассказать о том, как прошел ваш день, что планируете и прочее. За эмоции и разговор в мозге отвечают разные участки, поэтому такой внутренний монолог помогает голове переключиться.

После пандемии тревога так сильно меня больше не беспокоила. И, к слову, после психотерапии я стала очень редко посещать больницы. Думаю, ипохондрия была еще одной моей проблемой, которая прошла.

Третий этап. После мы разбирали отношения с отчимом: я заново проживала моменты, которые не могла забыть. У меня оказалось много «глубоко застрявших» эмоций и чувств: гнев, беспричинная агрессия, ненависть к людям, недоверие, разочарование, страхи, навязчивые состояния. Я не обращала внимания на них и слишком часто подавляла. В конце концов, именно они стали причинами моих нервных срывов. Я срывалась по мелочам, испытывала панические атаки или впадала в депрессию.

Еще я прорабатывала отношения с другими членами семьи, кроме отчима, в основном с братом и тетей. Лечение походило на простые разговоры, где я могла дать слабину и поплакать о том, что носила в себе так долго. А потом возвращалась домой и еще долго об этом думала. Эти беседы изменили мой мир и жизнь.

Четвертый этап. Я всегда считала, что во многих моих проблемах виноват отчим. У него был взрывной характер, тогда как остальные члены семьи, кроме бабушки, участвовали в моем воспитании пассивно. Но на терапии я осознала, что большую роль в моем мироощущении сыграла именно мать, ее поведение и слова.

Началось с нежелательной беременности, невозможности меня воспитывать и заботиться. И продолжилось игнорированием моих проблем и отсутствием интереса к моей жизни. Я столкнулась с жестокой правдой: мать никогда не защищала меня, даже когда видела, как сильно и отчаянно я нуждалась в ее помощи.

Я четко поняла это на сеансе, когда моя психотерапевт решила воспользоваться вспомогательным инструментом — метафорическими картами. Мне было очень тяжело вспоминать детство и подбирать подходящие слова, поэтому она предложила из большого количества картинок выбрать ту, что лучше всего отражает мое состояние в тот период.

С картинки, которую я выбрала, на меня смотрела маленькая девочка, и в глазах ее было такое отчаяние, такая печаль, что я не смогла устоять. Психотерапевт попросила найти слово, которое описало бы чувства этой девочки. Я перебирала в голове приходящие на ум слова и понимала, что все не то. Наконец, подобрав нужное, я разрыдалась. «Беспомощность».

Позже поняла, что именно это чувство преследовало меня всю жизнь, и я очень хорошо знакома с его смыслом: когда ты в клетке, капкане и никто — даже родная мать — не поможет.

Психотерапевт рекомендовала мне самой заменить своих родителей. В течение жизни человек собирает образы идеальных родителей: пример собственной семьи или семьи друзей, персонажей кино, книг и так далее. И затем в сложных ситуациях — когда требуется совет об отношениях с родными, друзьями или коллегами — нужно обращаться к этим образам: «Если бы я сама для себя была отцом или матерью, я бы сказала себе…»

Образы родителей могут быть неполными или слабыми, поэтому придется работать над тем, чтобы их закончить. Самые большие проблемы у меня возникли с образом матери. Психотерапевт даже посоветовала проводить время на детских площадках и наблюдать за чужими мамами, чтобы собрать нужный образ. На площадки я, конечно, не ходила, а образ закончила благодаря правильным фильмам.

Безусловно, техника никогда не заменит настоящих родителей, но благодаря ей я научилась меньше чувствовать горечь от отсутствия заботливых взрослых в моей жизни.

Я много раз приходила к матери с разговорами, пыталась объясниться, обсудить, разобрать ситуации, которые ссорили нас. Делала так, как советовала психотерапевт: описывала собственные чувства и старалась сохранять спокойствие.

Но мать почти всегда общается с позиции жертвы: жалуется на жизнь, играет несчастного человека, которому хуже всех. В большинстве случаев я волей-неволей старалась ее пожалеть и поддержать, но иногда не было сил терпеть ее поведение. Я срывалась и обвиняла ее в том, что мне не нравилось.

Ранит меня разница между ее отношением ко мне и брату. Не важно, в каком он настроении, как далеко пошлет ее или психанет. Не важно, что в свои 25 лет он ничего не добился: не может сдать на права уже год, без высшего образования, потерял кучу денег, сильно располнел и впал в зависимость от компьютерных игр, забив на свое здоровье и внешний вид. Он всегда в ее глазах молодец. А мне достаточно просто выразить недовольство или сделать не так, как того хотят другие, и я уже становлюсь врагом народа.

Наконец, нас отдаляют ее взгляды. Мать верит в теории заговоров, переселение душ, фэншуй. Она следует указаниям так называемого психолога Сатьи Даса или жрицы Анастасии из какого-то экопоселения и всегда их очень защищает. Но при этом меня считает маленьким ребенком, который не способен на взрослые поступки и к которому не стоит прислушиваться.

Тему любви к эзотерике мы часто обсуждали с психотерапевтом. Она не смогла объяснить мотив слепой веры моей матери и в какой-то момент сказала, чтобы я просто смирилась с этой реальностью. Некоторые ответы я нашла в книгах и статьях по психологии: людям нравится перекладывать свои беды на внешние силы. Но смириться с тем, что взрослый человек не обладает критическим мышлением, я пока не смогла.

С момента, как мать узнала, что я занялась психотерапией, она постоянно осуждает меня за это. Когда я начала проявлять свою волю и давать матери отпор, она с укором говорила: «Это тебя твой психотерапевт надоумил так сказать?»

Вообще, все родственники очень удивились, столкнувшись с изменениями в моем поведении. Я научилась защищать себя, и для них это ново. Думаю, им было удобно иметь под рукой человека, беспрекословно выполняющего указания и берущего за все ответственность, а теперь им приходится сталкиваться с ответными мерами. Этому они не рады.

Родственники до сих пор любят давать мне указания: «Настя, нужно срочно сделать то, то и то. Потом, как сделаешь, сообщи». При этом меня никогда не спрашивают, могу ли я, хочу ли это делать и удобно ли мне. Теперь же я научилась видеть свою родню насквозь и с радостью замечаю их удивление, когда отстаиваю свои права.

Сейчас общаюсь со своей семьей, только если требуется коллективная помощь бабушке. Ей помогаю очень часто, потому что чувствую себя в неоплатном долгу за все, что она сделала для меня. Со всем остальным я научилась справляться сама уже очень давно.

Психотерапия стала лучшей инвестицией в себя. Теперь я могу говорить, что мне что-то не нравится, и не оправдываться за это. Научилась жить моментом и делать выбор в пользу себя. Мне действительно плевать на мнение чужих людей и тех, кто потерял мое доверие и уважение. А главное — я научилась ценить себя.

Настоящим подтверждением моим переменам стали отзывы друзей, а в частности — знакомой, которая однажды сказала, что я стала живой и открытой. Сейчас мы довольно близко общаемся, а когда-то разница в характерах нам очень мешала. Она всегда была волевой, уверенной в себе и амбициозной, а я — замкнутой и молчаливой.

В процессе психотерапии я узнала о себе много нового и открыла то, что было глубоко скрыто: оказывается, я очень общительный и дружелюбный человек. Кроме того, я больше не обвиняю себя в лени и позволяю себе отдыхать даже тогда, когда горят дедлайны, то есть умею расставлять приоритеты.

Я полностью сменила черный и посредственный гардероб и познала прелести косметики. Не осуждаю себя за чрезмерные траты, даже когда на мели, горжусь собой и подбадриваю себя в сложные моменты.

И если по каким-то причинам люди отвернулись от меня или не оценили по достоинству, то это не я их потеряла, а они меня. Не знаю, насколько это эгоистично, но мне нравится.

На терапию я не хожу уже год — с тех пор, как стоимость сеанса выросла вдвое. Казалось бы, нужно искать другого специалиста, но эта перспектива мне неприятна, и я надеюсь, что в ближайшее время найду способ разобраться с финансовыми проблемами.

И все же я чувствую, что во мне и сейчас происходят изменения. Думаю, это потому, что я не перестаю работать над собой: читаю книги, смотрю познавательные ролики, интересуюсь разного рода вопросами, смотрю эфиры известных психотерапевтов, читаю блог своего специалиста, где часто нахожу интересную и полезную информацию.

Мне все еще есть над чем работать — например, над самооценкой. Это поможет найти спутника жизни и быть увереннее в своих силах. Ну и самое важное: разобраться в отношениях с матерью, довести их до какого-то логического конца, потому что я никак не могу избавиться от обиды на нее. Думаю, это сложная и долгая работа, но ее необходимо провести, чтобы окончательно избавиться от мучительного груза.